# Брат и сестра
Конечно, здесь невозможно вспомнить всех моих попутчиков. Как минимум, с технической точки зрения. Но вспомнить и написать о двоих (брате с сестрой) - это мой долг совести. Я ехал из Алматы в Гурьев, а из Гурьева в город Астрахань. В Астрахани я прождал поезд 12 часов. Из Астрахани в Баку возвращался весь помятый, упавший духом, с очередными разбитыми надеждами. У меня было совсем мало денег. Оставшиеся деньги я растратил в дороге, на вокзалах. Я с трудом нашел билет в плацкартный вагон. На вокзалах, в поездах, на дорогах царили хаос, анархия, неразбериха. В любой момент в вагон могли войти воры- разбойники и ограбить человека. И грабили. В этом смысле плацкартный вагон, каким бы шумным, грязным ни был, был все же безопаснее SV-вагона. В Баку я и так возвращался без денег. Для меня не было разницы, просто из-за того, что не было денег, я купил билет в плацкарт. Но здесь были люди, могущие купить билет купе, в SV. Они хотели спрятаться за шумом и грязью плацкартного вагона и обезопасить себя от воров и разбойников. Некоторые из мужчин отдавали свои деньги на хранение женщинам. Вначале разбойники заходили в вагон и обыскивали мужчин, женщин они не трогали. Потом они стали приводить с собой женщину, чтобы она обыскивала женщин в вагоне. В истории нет периода, схожего с 1990-2000 годами. Эти года были и веселыми, и грустными, и яркими, и смутными. Люди оскорбляли, терзали друг друга. Но в том месиве находились люди, способные на добро. И они, наверное, были лучшими людьми всех времен. Сейчас из того периода ничего не осталось.
Сейчас, тот мир кажется нам таким же чужим и далеким, как Ноева эпоха. Очень сложно описать дороги, вокзалы того периода, тот шум-гам, грязь, хаос, который был в поездах, вагонах. Особо классического писательского мастерства, дыхания, терпения требует описание плацкартного вагона. Давайте попробую. Как говорится, плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Проводник кричит, несколько окон вагона разбиты брошенными камнями, кусками железа, неряшливые и сопливые дети, смеясь, писают посреди вагона, один из детей сильно простужен, он кашляет, как туберкулезник. Проводник спорит с родителями ребенка. Люди, потерявшие голову от внезапного развала советской империи, безостановочно оскорбляют друг друга, дерутся, делятся друг с другом наболевшим, жалеют друг друга, все проклинают тех, кто развалил советскую империю, в особенности, Горбачева.
Смешавшиеся запахи еды нестерпимо утяжеляют воздух в вагоне. В таком вагоне всегда есть один или двое человек, ни с кем не сближающиеся, ни с кем не разговаривающие, отличающиеся от других одеждой и поведением. Эти люди, отличавшиеся от других своей чистотой, стараясь ни на что не обращать внимания, все время смотрят в окно. Это врачи, учителя. Эта любимая Советами и уже никому не нужная интеллигенция. Все смотрят на этих аккуратных, молчаливых людей с беспокойством. Они хотят обязательно задеть их, затеять драку, потому что такие люди развалили советскую власть. Все потеряли голову. Образ кавказского мужчины, с глубоким уважением относящегося к женщинам, детям, старикам, уже стал нелепым.
Вот, поезд останавливается на какой-то маленькой станции. Люди в панике из-за этой остановки на маленькой станции. Вот, в вагон заходят бородатые разбойники с автоматами в руках, в военной форме. Женщины плачут, мужчины, выворачивая карманы, снимая носки, не стесняясь, молят разбойников о пощаде. На разбойников ничего не действует. Ни страх перед Аллахом, ни мольбы мужчин, ни плач женщин, детей... Вот разбойники забирают деньги, найденные в носках у какого-то мужчины. На глазах у всех они избивают его. Сильно напуганные дети кричат. Мужчина заработал эти деньги от продажи зелени в каком-то городе России. Мужчина говорит, что дома его ждут голодные дети, по сто раз взывает к Аллаху, бьется головой об пол вагона. На разбойников ничего не действует. Напротив, один из них сильно ударяет мужчину в плечо прикладом автомата и кричит: «Заткнись, мужчины не плачут». Все стоят, никто не садится. Пожилой верующий с просветленным лицом пугает бандитов Аллахом, адом, но и это не помогает. Верующий старик рассказывает хадис из жизни пророка Мухаммеда, но его никто не слушает.
Один из разбойников встал передо мной. В те времена я был очень молод. Волосы были на месте. Не выпадали. Несмотря на несколько дней, проведенных в пути, своей одеждой, светлым лицом я все же отличался от других. Остановившийся передо мной разбойник жевал сухую копченую рыбу. В его манере говорить, поведении явно проскальзывало влияние американских боевиков. Это были фильмы, сыгравшие, по моему мнению, исключительную роль в развале советской империи. Те фильмы пробудили в людях стремление надеть военную форму, грабить, убивать, разбойничать, растоптать все ценности, оскорблять слабых, заставлять плакать стариков, женщин, детей. Стоявший передо мной и жующий сухую копченую рыбу разбойник приказал мне вывернуть карманы, снять туфли, носки. Я спокойно исполнил приказ. При мне было очень мало денег. Это разозлило разбойника. По его мнению, при мне должно было быть много денег.
- Это все?
- Это все, что у меня есть, я пять дней в пути, возвращаюсь домой, ничего не получилось.
Он схватил меня. Просунул руку под пиджак и обыскал мои подмышки. В то время многие мужчины прятали деньги в мешочке подмышками. Он ничего не нашел.
- Спускайся, внизу проверим.
Ждать от кого-то помощи не было смысла. Когда в вагон заходили разбойники, два вооруженных милиционера, приставленные охранять вагон, не выходили из своих комнат. Вне вагона меня могло ждать что угодно. Меня могли спокойно убить, каким-то образом оскорбить. В то время, как я потерял всякую надежду, какая-то рука схватила разбойника за руку, которой он меня держал. Хозяин руки, желающий спасти меня, сказал разбойнику на русском «не надо». Хозяин этой руки был молодой парень. Возле него стояла девушка 18-20 лет, в длинной юбке, с шалью на голове, без пудры на лице, без помады на губах. Это были брат с сестрой. Они тоже сели в поезд в Астрахани. Они, как и я, долго прождали поезд на Астраханском вокзале. Мы несколько раз сталкивались на вокзале, но не говорили. Я знал, что они ждут тот же поезд, что и я. Путешественники обладают странной интуицией. Хотя мы и не разговаривали на вокзале, сев в один поезд, в один вагон, мы, хочешь - не хочешь, начали общаться. Мы рассказали друг другу, откуда и куда едем, чем занимаемся. Девушка не говорила. Через несколько часов я понял, что девушка немая. Не стесняясь, я спросил об этом у юноши. Мои предположения оказались верными. Девушка была немой. Боже, сколько сильной, позитивной энергии было в них! Брат и сестра смотрелись в анархии, хаосе того времени как олицетворение чистоты, простоты, символ милосердия, человечности. Глядя на них, я непроизвольно улыбался. Они больше были похожи на влюбленных, готовых пойти на смерть друг ради друга, нежели на брата с сестрой. Хозяин руки, желавшей помочь мне, хотя и сказал «не надо» по-русски, сразу же перешел на родной язык. Он был представителем одного из северокавказских народов. Разбойник убрал от меня руки. Они начали быстро говорить на своем языке. Я ничего не понимал. Я кротко смотрел на них. Моя жизнь зависела от результата этого разговора, из которого я не понимал ни слова. Разбойник изменился в лице. Он, то сердился, то улыбался, то снова злился, глядя на меня, что-то говорил, в связи с чем-то протестовал. Мое настроение автоматически менялось в зависимости от выражения его лица, интонаций. Наконец, они закончили разговор. Бандит посмотрел на меня и по-русски сказал: «На этот раз тебе повезло».
Бандиты вышли из вагона. Поезд снова тронулся. Я сидел - смущенный и испуганный. В голове проносились проклятия в адрес различных людей. Я был настолько смущен, что не посчитал нужным поблагодарить того юношу. Я просидел так примерно два часа. Потом девушка вынула из дорожной сумки вареные яйца, картофель, и курицу, разложила все на стол. Нарезала хлеб. Положила на стол два маленьких белых полотенца. Юноша пригласил за стол и меня. Отказываться не стоило. Я с аппетитом поел. Юноша не сказал мне ничего утешительного. Ему было мало лет, но он был уже умудренным. Он знал, что любое утешение, сказанное парню, которого оскорбили на глазах у девушки, только усилит его смущение. Потом девушка убрала со стола. Движения ее были четкими и конкретными, как у опытной женщины. Она так умело убрала со стола, что я не удержался и внимательно посмотрел на ее руки. Видимо, девушка с самых ранних лет научилась готовить, прибирать дом, кротко ухаживать за мужчинами. Потом мы выпили чаю. Смеркалось. Свет в вагоне был очень тусклым. Люди тихо сидели. Кто-то тихо плакал в конце вагона. У него отняли деньги, которые он вез домой, своей голодной семье. Одна несчастная женщина, впавшая с развалом советской империи в бедственное положение, - она была либо врачом, либо учительницей - читала книгу в тусклом свете вагона. Чтение ею книги в этом душном, грязном вагоне смотрелось очень абсурдно. Шаловливые дети, устав, заснули. В тускло освещенном вагоне каждый думал о своем будущем. Будущее очень пугало людей, когда-то работающих на заводах, фабриках, своевременно получавших зарплату, а теперь разбросанных кто куда. Внезапный развал империи сильно удивил, встревожил. Никто не был готов к столь быстрому развалу. Все, что попадалось на глаза - деревья, камни, сломанные машины, горы, собаки на станциях, не работающие полуразрушенные фабрики, вагоны с разбитыми стеклами, школы с заросшими сорняком крышами, детские сады, медпункты... словно спрашивало: «Хорошо, а что же ты будешь делать?».
Будущее зевало, разверзнув рот, как глубокая пропасть, дна которой не было видно. Это было такое время, что сколько бы я о нем ни рассказывал, я ничего не сумею объяснить моим юным друзьям, не заставших тех времен. Сколько бы ни рассказывал, сколько бы ни писал, все только затянется. Есть вещи, которые невозможно объяснить. Это не воспринимается на словах. Измятые, безнадежные, испуганные, озадаченные, без денег возвращающиеся домой люди сидели в тусклом свете вагона. Их вытянутые от страданий лица, неряшливая одежда вызывали печаль. Тот, кто читает эти строки, конечно же, должен понять мое желание и безуспешные попытки донести это до других. Я до сих пор помню запах в том плацкартном вагоне. Дыша, ты вдыхал такой запах, словно тебя засунули в карман старого, долгие годы неиспользуемого, сырого, грязного, залатанного пиджака. Какой-то мужчина из другого вагона рассказывал нашему проводнику анекдот. Вдруг оба громко рассмеялись. Все в поле обзора покосились на смеющихся, но они от этого ничуть не смутились. Окно вагона с разбитыми стеклами были завешаны черными шалями. От движения поезда, эта шаль раздувалась как парус. Мы словно ехали не в поезде, а плыли на корабле с парусами. Доедем мы до какого-нибудь острова или умрем от голода или болезней, было неизвестно. У нас не было ни капитана, ни карты, ни компаса. И мы были неопытными матросами. Вокруг нас кружили акулы. Запасы продовольствия иссякли. Корабль с парусами протекал. И самое худшее было то, что мы не знали, куда едем.
Старик верующий, который недавно хотел смягчить бандитов, рассказав хадис из жизни Пророка Мухаммеда, вытащил из сумки чистую, белую простыню и постелил ее на койку. Начал совершать намаз. В такое время сложно жить без веры. В то время я начинал склоняться к атеизму. Тем не менне, арабские слова, которые тихо произносил неграмотный старик и значение которых, возможно, сам не понимал, наполнили мое сердце покоем. В движущемся поезде, в плацкартном вагоне с разбитыми стеклами и завешанными шалью окнами я ясно слышал тихо произносимые стариком слова. В грязном душном вагоне, среди оставшихся без надежды людей, молящийся старик своей верой, своим просветленным лицом казался нежным цветком, брошенным холодной зимой на снег. Каким бы беспомощным, бессильным ни казался цветок на снегу, он был знаком того, что весна когда-то была и снова наступит. Старик закончил намаз и начал молиться на своем родном языке. В молитве, которую он произносил на языке одного из народов Северного Кавказа, была нетронутая чистота, простая, неграмотная, высшая, бескорыстная вера. Хотя я и не понимал его языка, но знал, что он говорил. Тот мужчина молил Всевышнего милосердия для всех нас. Старик закончил молитву, убрал и положил в сумку белую чистую простыню. В это время Луна, стоящая за окном на страже, заполнила светом весь вагон.
Мне надо было поспать. Я мог забыть о том, что произошло, только уснув. Когда я хотел застелить постель, юноша остановил меня, прикоснувшись к моей руке. Сказал на русском: «не надо». Дал знак сестре. Девушка поняла знак. Немая девушка, далекая от всякой искусственности, кремов, пудры, краски, чистая, прозрачная, простая, в длинной юбке спокойными, умелыми женскими движениями привела в порядок мою койку. Из помятого, бездарного одеяла, простыни неопределенного цвета, немая девушка приготовила очень аккуратную постель. Это была ужасная сцена. Очень страшная. Не знаю, наверное, юноша, как кавказский мужчина не позволил бы себе, наблюдать, как другой мужчина сам застилает свою постель. Я всегда смеялся над смелым, щедрым, страстным образом кавказского мужчины. Этот образ в большинстве случаев был выдуман другими народами. Я раз сто собственными глазами видел, как уважающий старших, детей, женщин кавказский мужчина в то время деградировал, он перешел все границы, растоптал все ценности. Не знаю, может этот юноша просто пожалел меня. Что было причиной - не знаю, но он не позволил мне постелить постель. Я вспоминал этих брата и сестру не меньше ста раз. Я как минимум сто раз рассказывал эту историю людям. И признаюсь, все время вспоминать одно и тоже, один и тот же день из своей жизни - невыносимо...
... Я вспоминаю поезда. При каждом свистке поезда, звуке колес знаешь, что отдаляешься от одной и приближаешься к другой теме. Удаляешься от одного и приближаешься к другому месту. Глядя на поля, дубы, небольшие русские дома с палисадниками, чувствуешь вкус мороженого из детства. Внезапно идет дождь, капли бьют по окнам вагона. Запах истосковавшейся по дождю земле уверенно проходит сквозь стеклянные окна и наполняют вагон. Дождь словно лаком покрывает все, что есть в садах, лесах, полях. Зеленое еще больше зеленеет, желтое - желтеет, черное - чернеет. С появлением солнца все начинает светиться. Сельские женщины, присматривающие за скотиной, заткнув за пояс подол юбки, шлепая здоровыми ногами по грязи, с тростинкой в руках шагают вслед за опьяневшими от запаха земли коровами. Чья-то белая, пухлая рука, похожая на руки Агафьи Матвеевны, осторожно раскладывает на балконе горшки с цветами. Ночью, когда поезд проходит мимо леса, свет от фонаря вырывает, по одному, деревья из объятий темноты. Зимой лес наполняется белым, мягким как лебяжий пух, паром. Лучи света скользят меж деревьев, как будто хотят кого-то там найти. Вдруг между деревьями блеснут глаза какого-то зверя, и потом также внезапно исчезнут...
Сейчас, тот мир кажется нам таким же чужим и далеким, как Ноева эпоха. Очень сложно описать дороги, вокзалы того периода, тот шум-гам, грязь, хаос, который был в поездах, вагонах. Особо классического писательского мастерства, дыхания, терпения требует описание плацкартного вагона. Давайте попробую. Как говорится, плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Проводник кричит, несколько окон вагона разбиты брошенными камнями, кусками железа, неряшливые и сопливые дети, смеясь, писают посреди вагона, один из детей сильно простужен, он кашляет, как туберкулезник. Проводник спорит с родителями ребенка. Люди, потерявшие голову от внезапного развала советской империи, безостановочно оскорбляют друг друга, дерутся, делятся друг с другом наболевшим, жалеют друг друга, все проклинают тех, кто развалил советскую империю, в особенности, Горбачева.
Смешавшиеся запахи еды нестерпимо утяжеляют воздух в вагоне. В таком вагоне всегда есть один или двое человек, ни с кем не сближающиеся, ни с кем не разговаривающие, отличающиеся от других одеждой и поведением. Эти люди, отличавшиеся от других своей чистотой, стараясь ни на что не обращать внимания, все время смотрят в окно. Это врачи, учителя. Эта любимая Советами и уже никому не нужная интеллигенция. Все смотрят на этих аккуратных, молчаливых людей с беспокойством. Они хотят обязательно задеть их, затеять драку, потому что такие люди развалили советскую власть. Все потеряли голову. Образ кавказского мужчины, с глубоким уважением относящегося к женщинам, детям, старикам, уже стал нелепым.
Вот, поезд останавливается на какой-то маленькой станции. Люди в панике из-за этой остановки на маленькой станции. Вот, в вагон заходят бородатые разбойники с автоматами в руках, в военной форме. Женщины плачут, мужчины, выворачивая карманы, снимая носки, не стесняясь, молят разбойников о пощаде. На разбойников ничего не действует. Ни страх перед Аллахом, ни мольбы мужчин, ни плач женщин, детей... Вот разбойники забирают деньги, найденные в носках у какого-то мужчины. На глазах у всех они избивают его. Сильно напуганные дети кричат. Мужчина заработал эти деньги от продажи зелени в каком-то городе России. Мужчина говорит, что дома его ждут голодные дети, по сто раз взывает к Аллаху, бьется головой об пол вагона. На разбойников ничего не действует. Напротив, один из них сильно ударяет мужчину в плечо прикладом автомата и кричит: «Заткнись, мужчины не плачут». Все стоят, никто не садится. Пожилой верующий с просветленным лицом пугает бандитов Аллахом, адом, но и это не помогает. Верующий старик рассказывает хадис из жизни пророка Мухаммеда, но его никто не слушает.
Один из разбойников встал передо мной. В те времена я был очень молод. Волосы были на месте. Не выпадали. Несмотря на несколько дней, проведенных в пути, своей одеждой, светлым лицом я все же отличался от других. Остановившийся передо мной разбойник жевал сухую копченую рыбу. В его манере говорить, поведении явно проскальзывало влияние американских боевиков. Это были фильмы, сыгравшие, по моему мнению, исключительную роль в развале советской империи. Те фильмы пробудили в людях стремление надеть военную форму, грабить, убивать, разбойничать, растоптать все ценности, оскорблять слабых, заставлять плакать стариков, женщин, детей. Стоявший передо мной и жующий сухую копченую рыбу разбойник приказал мне вывернуть карманы, снять туфли, носки. Я спокойно исполнил приказ. При мне было очень мало денег. Это разозлило разбойника. По его мнению, при мне должно было быть много денег.
- Это все?
- Это все, что у меня есть, я пять дней в пути, возвращаюсь домой, ничего не получилось.
Он схватил меня. Просунул руку под пиджак и обыскал мои подмышки. В то время многие мужчины прятали деньги в мешочке подмышками. Он ничего не нашел.
- Спускайся, внизу проверим.
Ждать от кого-то помощи не было смысла. Когда в вагон заходили разбойники, два вооруженных милиционера, приставленные охранять вагон, не выходили из своих комнат. Вне вагона меня могло ждать что угодно. Меня могли спокойно убить, каким-то образом оскорбить. В то время, как я потерял всякую надежду, какая-то рука схватила разбойника за руку, которой он меня держал. Хозяин руки, желающий спасти меня, сказал разбойнику на русском «не надо». Хозяин этой руки был молодой парень. Возле него стояла девушка 18-20 лет, в длинной юбке, с шалью на голове, без пудры на лице, без помады на губах. Это были брат с сестрой. Они тоже сели в поезд в Астрахани. Они, как и я, долго прождали поезд на Астраханском вокзале. Мы несколько раз сталкивались на вокзале, но не говорили. Я знал, что они ждут тот же поезд, что и я. Путешественники обладают странной интуицией. Хотя мы и не разговаривали на вокзале, сев в один поезд, в один вагон, мы, хочешь - не хочешь, начали общаться. Мы рассказали друг другу, откуда и куда едем, чем занимаемся. Девушка не говорила. Через несколько часов я понял, что девушка немая. Не стесняясь, я спросил об этом у юноши. Мои предположения оказались верными. Девушка была немой. Боже, сколько сильной, позитивной энергии было в них! Брат и сестра смотрелись в анархии, хаосе того времени как олицетворение чистоты, простоты, символ милосердия, человечности. Глядя на них, я непроизвольно улыбался. Они больше были похожи на влюбленных, готовых пойти на смерть друг ради друга, нежели на брата с сестрой. Хозяин руки, желавшей помочь мне, хотя и сказал «не надо» по-русски, сразу же перешел на родной язык. Он был представителем одного из северокавказских народов. Разбойник убрал от меня руки. Они начали быстро говорить на своем языке. Я ничего не понимал. Я кротко смотрел на них. Моя жизнь зависела от результата этого разговора, из которого я не понимал ни слова. Разбойник изменился в лице. Он, то сердился, то улыбался, то снова злился, глядя на меня, что-то говорил, в связи с чем-то протестовал. Мое настроение автоматически менялось в зависимости от выражения его лица, интонаций. Наконец, они закончили разговор. Бандит посмотрел на меня и по-русски сказал: «На этот раз тебе повезло».
Бандиты вышли из вагона. Поезд снова тронулся. Я сидел - смущенный и испуганный. В голове проносились проклятия в адрес различных людей. Я был настолько смущен, что не посчитал нужным поблагодарить того юношу. Я просидел так примерно два часа. Потом девушка вынула из дорожной сумки вареные яйца, картофель, и курицу, разложила все на стол. Нарезала хлеб. Положила на стол два маленьких белых полотенца. Юноша пригласил за стол и меня. Отказываться не стоило. Я с аппетитом поел. Юноша не сказал мне ничего утешительного. Ему было мало лет, но он был уже умудренным. Он знал, что любое утешение, сказанное парню, которого оскорбили на глазах у девушки, только усилит его смущение. Потом девушка убрала со стола. Движения ее были четкими и конкретными, как у опытной женщины. Она так умело убрала со стола, что я не удержался и внимательно посмотрел на ее руки. Видимо, девушка с самых ранних лет научилась готовить, прибирать дом, кротко ухаживать за мужчинами. Потом мы выпили чаю. Смеркалось. Свет в вагоне был очень тусклым. Люди тихо сидели. Кто-то тихо плакал в конце вагона. У него отняли деньги, которые он вез домой, своей голодной семье. Одна несчастная женщина, впавшая с развалом советской империи в бедственное положение, - она была либо врачом, либо учительницей - читала книгу в тусклом свете вагона. Чтение ею книги в этом душном, грязном вагоне смотрелось очень абсурдно. Шаловливые дети, устав, заснули. В тускло освещенном вагоне каждый думал о своем будущем. Будущее очень пугало людей, когда-то работающих на заводах, фабриках, своевременно получавших зарплату, а теперь разбросанных кто куда. Внезапный развал империи сильно удивил, встревожил. Никто не был готов к столь быстрому развалу. Все, что попадалось на глаза - деревья, камни, сломанные машины, горы, собаки на станциях, не работающие полуразрушенные фабрики, вагоны с разбитыми стеклами, школы с заросшими сорняком крышами, детские сады, медпункты... словно спрашивало: «Хорошо, а что же ты будешь делать?».
Будущее зевало, разверзнув рот, как глубокая пропасть, дна которой не было видно. Это было такое время, что сколько бы я о нем ни рассказывал, я ничего не сумею объяснить моим юным друзьям, не заставших тех времен. Сколько бы ни рассказывал, сколько бы ни писал, все только затянется. Есть вещи, которые невозможно объяснить. Это не воспринимается на словах. Измятые, безнадежные, испуганные, озадаченные, без денег возвращающиеся домой люди сидели в тусклом свете вагона. Их вытянутые от страданий лица, неряшливая одежда вызывали печаль. Тот, кто читает эти строки, конечно же, должен понять мое желание и безуспешные попытки донести это до других. Я до сих пор помню запах в том плацкартном вагоне. Дыша, ты вдыхал такой запах, словно тебя засунули в карман старого, долгие годы неиспользуемого, сырого, грязного, залатанного пиджака. Какой-то мужчина из другого вагона рассказывал нашему проводнику анекдот. Вдруг оба громко рассмеялись. Все в поле обзора покосились на смеющихся, но они от этого ничуть не смутились. Окно вагона с разбитыми стеклами были завешаны черными шалями. От движения поезда, эта шаль раздувалась как парус. Мы словно ехали не в поезде, а плыли на корабле с парусами. Доедем мы до какого-нибудь острова или умрем от голода или болезней, было неизвестно. У нас не было ни капитана, ни карты, ни компаса. И мы были неопытными матросами. Вокруг нас кружили акулы. Запасы продовольствия иссякли. Корабль с парусами протекал. И самое худшее было то, что мы не знали, куда едем.
Старик верующий, который недавно хотел смягчить бандитов, рассказав хадис из жизни Пророка Мухаммеда, вытащил из сумки чистую, белую простыню и постелил ее на койку. Начал совершать намаз. В такое время сложно жить без веры. В то время я начинал склоняться к атеизму. Тем не менне, арабские слова, которые тихо произносил неграмотный старик и значение которых, возможно, сам не понимал, наполнили мое сердце покоем. В движущемся поезде, в плацкартном вагоне с разбитыми стеклами и завешанными шалью окнами я ясно слышал тихо произносимые стариком слова. В грязном душном вагоне, среди оставшихся без надежды людей, молящийся старик своей верой, своим просветленным лицом казался нежным цветком, брошенным холодной зимой на снег. Каким бы беспомощным, бессильным ни казался цветок на снегу, он был знаком того, что весна когда-то была и снова наступит. Старик закончил намаз и начал молиться на своем родном языке. В молитве, которую он произносил на языке одного из народов Северного Кавказа, была нетронутая чистота, простая, неграмотная, высшая, бескорыстная вера. Хотя я и не понимал его языка, но знал, что он говорил. Тот мужчина молил Всевышнего милосердия для всех нас. Старик закончил молитву, убрал и положил в сумку белую чистую простыню. В это время Луна, стоящая за окном на страже, заполнила светом весь вагон.
Мне надо было поспать. Я мог забыть о том, что произошло, только уснув. Когда я хотел застелить постель, юноша остановил меня, прикоснувшись к моей руке. Сказал на русском: «не надо». Дал знак сестре. Девушка поняла знак. Немая девушка, далекая от всякой искусственности, кремов, пудры, краски, чистая, прозрачная, простая, в длинной юбке спокойными, умелыми женскими движениями привела в порядок мою койку. Из помятого, бездарного одеяла, простыни неопределенного цвета, немая девушка приготовила очень аккуратную постель. Это была ужасная сцена. Очень страшная. Не знаю, наверное, юноша, как кавказский мужчина не позволил бы себе, наблюдать, как другой мужчина сам застилает свою постель. Я всегда смеялся над смелым, щедрым, страстным образом кавказского мужчины. Этот образ в большинстве случаев был выдуман другими народами. Я раз сто собственными глазами видел, как уважающий старших, детей, женщин кавказский мужчина в то время деградировал, он перешел все границы, растоптал все ценности. Не знаю, может этот юноша просто пожалел меня. Что было причиной - не знаю, но он не позволил мне постелить постель. Я вспоминал этих брата и сестру не меньше ста раз. Я как минимум сто раз рассказывал эту историю людям. И признаюсь, все время вспоминать одно и тоже, один и тот же день из своей жизни - невыносимо...
... Я вспоминаю поезда. При каждом свистке поезда, звуке колес знаешь, что отдаляешься от одной и приближаешься к другой теме. Удаляешься от одного и приближаешься к другому месту. Глядя на поля, дубы, небольшие русские дома с палисадниками, чувствуешь вкус мороженого из детства. Внезапно идет дождь, капли бьют по окнам вагона. Запах истосковавшейся по дождю земле уверенно проходит сквозь стеклянные окна и наполняют вагон. Дождь словно лаком покрывает все, что есть в садах, лесах, полях. Зеленое еще больше зеленеет, желтое - желтеет, черное - чернеет. С появлением солнца все начинает светиться. Сельские женщины, присматривающие за скотиной, заткнув за пояс подол юбки, шлепая здоровыми ногами по грязи, с тростинкой в руках шагают вслед за опьяневшими от запаха земли коровами. Чья-то белая, пухлая рука, похожая на руки Агафьи Матвеевны, осторожно раскладывает на балконе горшки с цветами. Ночью, когда поезд проходит мимо леса, свет от фонаря вырывает, по одному, деревья из объятий темноты. Зимой лес наполняется белым, мягким как лебяжий пух, паром. Лучи света скользят меж деревьев, как будто хотят кого-то там найти. Вдруг между деревьями блеснут глаза какого-то зверя, и потом также внезапно исчезнут...