# Тяжелая атмосфера
Человек, которого я любил, давал мне пинки и пощечины в полночь возле Дома культуры. У меня разбилась губа. Я чувствовал вкус крови во рту. Он был очень сердит. Кричал, ругался. Я не мог и подумать, что увижу его в таком состоянии. К тому же, без машины. Кажется, он тоже почувствовал, что переборщил. Я умылся тонкой струей воды из-под крана перед Домом культуры. Разбитая губа немного смягчила его:
- Негодяй, ты где? Все тебя ищут. Твой отец пьян. Весь род тебя ищет. Где ты, подлец? Где ты, щенок?
- Мы выгоняем армян из района...
Он оборвал меня на полуслове. Несмотря на то, что я уже отряхивал одежду, получил еще один пинок.
- Г… кушал. Где ты, подлец, где? Твой отец пьяный. Тебя ждет. Где же ты подлец, где? Твой отец пьяный. Он ждет тебя.
Он схватил меня за шиворот и еще раз ударил сзади. Мы шли по безлюдным улицам. Я ничего не говорил. Он ругался, давал советы, иногда, сильно рассердившись, опять пинал меня. Так мы перешли через реку. Видеть его без машины было настоящей сенсацией. Меня настолько мучило любопытство, что я спросил:
- Где машина?
- Во дворе.
- Почему ты без машины?
- Сегодня днем теленок Вагифа заблудился и забрел в военную часть. Вагиф, сколько ни просил, солдаты зарезали и съели теленка. Все пьяные. Останавливают машины и у всех проверяют документы. Боюсь, у меня отберут машину.
Военную часть, недавно переехавшую в райцентр, разместили в профтехучилище. Дисциплина солдат была никакой. Эта военная часть якобы была призвана сохранять общественный порядок, но солдаты каждый день напивались и стреляли в воздух. Прежде люди пасли свой скот вокруг профтехучилища. После размещения военной части запретили пасти скот вокруг профтехучилища. Тех, кто нарушал это правило, ловили и избивали, или отбирали и резали барана или теленка. Дойдя до автовокзала, мы увидели, как военная машина выделывает круги на перекрестке. По скорости, с которой кружила машина, и ребенок мог бы догадаться, что водитель пьян. Мы побежали и спрятались за мясным магазином. Когда машина уехала, мы продолжили свой путь.
Поднявшись по склону и приблизившись к дому, мы услышали звуки выстрелов. Я умылся во дворе и снова приготовился к тому, чтобы быть побитым. В страхе вошел в дом. Естественно, сердце мое громко стучало. Двоюродный брат держал меня за шею. Будто я куда-то могу убежать. Побитая мама с распущенными волосами сидела на полу. Она плакала. Глаза ее распухли и покраснели. Завтра они посинеют и мама, стесняясь синяков под глазами, три-четыре дня не будет ходить на работу. Два брата и сестра стояли возле мамы. В руках у среднего брата была книга. На сто процентов, пьяный отец проверял у него уроки и смотрел дневник. Осколки от сломанной разгневанным отцом посуды были рассыпаны по полу. На цветной телевизор марки «Радуга» была накинута красная бархатная ткань. Отец, когда сердился, запрещал нам смотреть телевизор. Принесенный бабушкой хлеб из тендира лежал на столе. А я с хлебом в руках стоял на пороге. Мама и братья с сестрой смотрели на меня с ненавистью. Из-за меня мама была побита, и у брата внезапно проверили уроки. Как видно, он не выучил урок. Он тихо повторял стихи. По движению губ я разгадал, какой у брата урок. Брат учил наизусть стихотворение Али Керима «Почтальон». Когда маму били, у нее оторвались пуговицы, и она, ради приличия придерживала рукой ворот сорочки. Она настолько была занята этим, что плакала, не замечая свисавшей с кончика носа сопли. У меня сердце сжималось, от желтых занавесок в комнате, плача мамы, испуганно, с ужасом учившего наизусть стихотворение брата. В углу окна жужжала несвоевременно проснувшаяся муха. На одной ноге у отца была туфля, а другая нога была босой. Шнурки туфли развязались. Это говорило о том, что он много выпил. Перед отцом, на столе, стояла бутылка водки и два соленых огурца. Водка была наполовину выпита, один из огурцов был надкушен. Стакан отца был полон до краев. Подняв стакан до подбородка, он долго смотрел в него, как будто читал там слова, которые он скажет мне. Это было страшное зрелище. Меня охватил такой ужас, что казалось, я ночью иду по кладбищу. Отец выпил водку до последней капли и откусил от соленого огурца. Потом снова наполнил стакан. Опять поднял стакан до подбородка и долго смотрел в стакан. Эта картина уничтожила меня. Я чувствовал вину за избиение матери, страх младших. Двоюродный брат держал меня за шею, как страшного преступника. Если бы меня побили, тяжелая атмосфера дома разрядилась бы. Меня бы пару раз ударили, и потом все бы встало на свои места. Отец прикурил и так сильно затянулся, что половина сигареты превратилась в пепел:
- Где ты нашел этого негодяя?
- Возле райкома. Они выгоняли армян из района.
- Негодяй, где ты был? Люди тебя ждут, а ты в полночь шатаешься, как собака. Готовься, я повешу тебя на яблоне.
В нашем дворе было много яблонь, но у этой яблони была специальная миссия. Это дерево было посажено возле бани. Когда отец резал барана, он вешал тушу на эту яблоню и разделывал мясо. Всякий раз, когда он был пьян, он пугал нас тем, что повесит на яблоне и снимет с нас шкуру. Отвлекшись от тяжелой атмосферы в доме, я начал представлять себя, повешенным на дереве.
Меня не повесили на яблоне. Шкуру не сняли. Отец погасил сигарету о соленый огурец и подошел ко мне. Двоюродный брат крепко держал меня за шею. Я даже не попытался пошевелиться. Часто моргая, ждал, что меня побьют.
- Где ты шатаешься, как бродячий пес, сволочь такая?
От удара по лицу рассеченная губа заново разбилась. Кровь из губы рассеяла напряженность. Испуганные дети хором заплакали. Тихий плач мамы перешел в рыдание, но она не подошла к нам. Не могла подойти. Если бы подошла, снова была бы избита… До 17 лет у меня были ярко красные губы. Я стеснялся красноты своих губ. Ребята смеялись надо мной. Они говорили, что я крашу губы помадой. А девочки говорили: «хоть бы и у нас были бы такие губы, как у тебя». Я не знаю, если бы у них были такие губы как у меня, к чему бы это привело. В нашей школе, в квартале был странный закон. Во время драки, у кого первым пойдет кровь, тот считался побежденным. Я не был драчуном, но иногда был вынужден драться. После первого удара губа разбивалась, кровь растекалась по подбородку. Ребята нас разнимали, вытирали кровь и провожали домой. Из-за губ во всех драках я оказывался побежденным. Самые слабые ребята легко побеждали меня в драке. Губа разбивалась даже от слабого удара.
Двоюродный брат стал между мной и отцом. Отец хотел ударить и его, но дети закричали. Отец опустил руку.
- Хватит. Я тоже его побил. Не пугай детей. Уже поздно. Иди спать.
- Где ты нашел этого негодника?
- Возле Дома культуры.
- Пес, сын пса, где ты шатался? Люди ждут дома хлеб, а ты шатаешься, как пес. Готовься, я повешу тебя на яблоне. Шкуру сниму.
Двоюродный брат взял у меня из рук ситцевую сетку и вывел меня из дома во двор. Во дворе я умылся водой из-под крана. Наша собака от испуга где-то пряталась. Каждый раз, когда мой отец возвращался домой пьяным, собака пряталась. Я несколько раз позвал собаку, но она не вышла. Дверь дома распахнулась. Двоюродный брат вышел во двор:
- Пойдем к нам. Домашним я сказал. Не беспокойся. Твой отец уже лег.
Собака, услышав, как двоюродный брат сказал: «отец уже лег», вышла из своего укрытия, из-за бассейна. Она кинулась ко мне и начала лизать мне руки. Мы вышли со двора и отправились к двоюродному брату. Собака тоже была с нами. Она, то бежала вперед, то отставала. Как только появится возможность, я напишу об этой собаке. Сейчас неохота. Мы молча шли по безлюдным улицам. Когда дошли до дядиного дома, собака остановилась у ворот. Я погладил верное существо по голове. Мы вошли, а собака пошла обратно, домой.
- Негодяй, ты где? Все тебя ищут. Твой отец пьян. Весь род тебя ищет. Где ты, подлец? Где ты, щенок?
- Мы выгоняем армян из района...
Он оборвал меня на полуслове. Несмотря на то, что я уже отряхивал одежду, получил еще один пинок.
- Г… кушал. Где ты, подлец, где? Твой отец пьяный. Тебя ждет. Где же ты подлец, где? Твой отец пьяный. Он ждет тебя.
Он схватил меня за шиворот и еще раз ударил сзади. Мы шли по безлюдным улицам. Я ничего не говорил. Он ругался, давал советы, иногда, сильно рассердившись, опять пинал меня. Так мы перешли через реку. Видеть его без машины было настоящей сенсацией. Меня настолько мучило любопытство, что я спросил:
- Где машина?
- Во дворе.
- Почему ты без машины?
- Сегодня днем теленок Вагифа заблудился и забрел в военную часть. Вагиф, сколько ни просил, солдаты зарезали и съели теленка. Все пьяные. Останавливают машины и у всех проверяют документы. Боюсь, у меня отберут машину.
Военную часть, недавно переехавшую в райцентр, разместили в профтехучилище. Дисциплина солдат была никакой. Эта военная часть якобы была призвана сохранять общественный порядок, но солдаты каждый день напивались и стреляли в воздух. Прежде люди пасли свой скот вокруг профтехучилища. После размещения военной части запретили пасти скот вокруг профтехучилища. Тех, кто нарушал это правило, ловили и избивали, или отбирали и резали барана или теленка. Дойдя до автовокзала, мы увидели, как военная машина выделывает круги на перекрестке. По скорости, с которой кружила машина, и ребенок мог бы догадаться, что водитель пьян. Мы побежали и спрятались за мясным магазином. Когда машина уехала, мы продолжили свой путь.
Поднявшись по склону и приблизившись к дому, мы услышали звуки выстрелов. Я умылся во дворе и снова приготовился к тому, чтобы быть побитым. В страхе вошел в дом. Естественно, сердце мое громко стучало. Двоюродный брат держал меня за шею. Будто я куда-то могу убежать. Побитая мама с распущенными волосами сидела на полу. Она плакала. Глаза ее распухли и покраснели. Завтра они посинеют и мама, стесняясь синяков под глазами, три-четыре дня не будет ходить на работу. Два брата и сестра стояли возле мамы. В руках у среднего брата была книга. На сто процентов, пьяный отец проверял у него уроки и смотрел дневник. Осколки от сломанной разгневанным отцом посуды были рассыпаны по полу. На цветной телевизор марки «Радуга» была накинута красная бархатная ткань. Отец, когда сердился, запрещал нам смотреть телевизор. Принесенный бабушкой хлеб из тендира лежал на столе. А я с хлебом в руках стоял на пороге. Мама и братья с сестрой смотрели на меня с ненавистью. Из-за меня мама была побита, и у брата внезапно проверили уроки. Как видно, он не выучил урок. Он тихо повторял стихи. По движению губ я разгадал, какой у брата урок. Брат учил наизусть стихотворение Али Керима «Почтальон». Когда маму били, у нее оторвались пуговицы, и она, ради приличия придерживала рукой ворот сорочки. Она настолько была занята этим, что плакала, не замечая свисавшей с кончика носа сопли. У меня сердце сжималось, от желтых занавесок в комнате, плача мамы, испуганно, с ужасом учившего наизусть стихотворение брата. В углу окна жужжала несвоевременно проснувшаяся муха. На одной ноге у отца была туфля, а другая нога была босой. Шнурки туфли развязались. Это говорило о том, что он много выпил. Перед отцом, на столе, стояла бутылка водки и два соленых огурца. Водка была наполовину выпита, один из огурцов был надкушен. Стакан отца был полон до краев. Подняв стакан до подбородка, он долго смотрел в него, как будто читал там слова, которые он скажет мне. Это было страшное зрелище. Меня охватил такой ужас, что казалось, я ночью иду по кладбищу. Отец выпил водку до последней капли и откусил от соленого огурца. Потом снова наполнил стакан. Опять поднял стакан до подбородка и долго смотрел в стакан. Эта картина уничтожила меня. Я чувствовал вину за избиение матери, страх младших. Двоюродный брат держал меня за шею, как страшного преступника. Если бы меня побили, тяжелая атмосфера дома разрядилась бы. Меня бы пару раз ударили, и потом все бы встало на свои места. Отец прикурил и так сильно затянулся, что половина сигареты превратилась в пепел:
- Где ты нашел этого негодяя?
- Возле райкома. Они выгоняли армян из района.
- Негодяй, где ты был? Люди тебя ждут, а ты в полночь шатаешься, как собака. Готовься, я повешу тебя на яблоне.
В нашем дворе было много яблонь, но у этой яблони была специальная миссия. Это дерево было посажено возле бани. Когда отец резал барана, он вешал тушу на эту яблоню и разделывал мясо. Всякий раз, когда он был пьян, он пугал нас тем, что повесит на яблоне и снимет с нас шкуру. Отвлекшись от тяжелой атмосферы в доме, я начал представлять себя, повешенным на дереве.
Меня не повесили на яблоне. Шкуру не сняли. Отец погасил сигарету о соленый огурец и подошел ко мне. Двоюродный брат крепко держал меня за шею. Я даже не попытался пошевелиться. Часто моргая, ждал, что меня побьют.
- Где ты шатаешься, как бродячий пес, сволочь такая?
От удара по лицу рассеченная губа заново разбилась. Кровь из губы рассеяла напряженность. Испуганные дети хором заплакали. Тихий плач мамы перешел в рыдание, но она не подошла к нам. Не могла подойти. Если бы подошла, снова была бы избита… До 17 лет у меня были ярко красные губы. Я стеснялся красноты своих губ. Ребята смеялись надо мной. Они говорили, что я крашу губы помадой. А девочки говорили: «хоть бы и у нас были бы такие губы, как у тебя». Я не знаю, если бы у них были такие губы как у меня, к чему бы это привело. В нашей школе, в квартале был странный закон. Во время драки, у кого первым пойдет кровь, тот считался побежденным. Я не был драчуном, но иногда был вынужден драться. После первого удара губа разбивалась, кровь растекалась по подбородку. Ребята нас разнимали, вытирали кровь и провожали домой. Из-за губ во всех драках я оказывался побежденным. Самые слабые ребята легко побеждали меня в драке. Губа разбивалась даже от слабого удара.
Двоюродный брат стал между мной и отцом. Отец хотел ударить и его, но дети закричали. Отец опустил руку.
- Хватит. Я тоже его побил. Не пугай детей. Уже поздно. Иди спать.
- Где ты нашел этого негодника?
- Возле Дома культуры.
- Пес, сын пса, где ты шатался? Люди ждут дома хлеб, а ты шатаешься, как пес. Готовься, я повешу тебя на яблоне. Шкуру сниму.
Двоюродный брат взял у меня из рук ситцевую сетку и вывел меня из дома во двор. Во дворе я умылся водой из-под крана. Наша собака от испуга где-то пряталась. Каждый раз, когда мой отец возвращался домой пьяным, собака пряталась. Я несколько раз позвал собаку, но она не вышла. Дверь дома распахнулась. Двоюродный брат вышел во двор:
- Пойдем к нам. Домашним я сказал. Не беспокойся. Твой отец уже лег.
Собака, услышав, как двоюродный брат сказал: «отец уже лег», вышла из своего укрытия, из-за бассейна. Она кинулась ко мне и начала лизать мне руки. Мы вышли со двора и отправились к двоюродному брату. Собака тоже была с нами. Она, то бежала вперед, то отставала. Как только появится возможность, я напишу об этой собаке. Сейчас неохота. Мы молча шли по безлюдным улицам. Когда дошли до дядиного дома, собака остановилась у ворот. Я погладил верное существо по голове. Мы вошли, а собака пошла обратно, домой.