Светлана Алексиевич
- белорусский прозаик, пишущий на русском языке, автор книг в жанре документальной прозы, переведённых в более чем 20 странах мира. Автор прозы о войне, о Чернобыле. Создатель уникального документально-художественного метода, основанного на творчески сконцентрированных беседах с реальными людьми.
ЛЮБОВЬ НА МИННОМ ПОЛЕ
ВОССТАНИЕ СЕМЬИ ПРОТИВ ВОЙНЫ НАЦИЙ
Я складываю образ своей страны от людей, живущих в мое время... Я хотела бы, чтобы мои книги стали летописью, энциклопедией почти десятка поколений, которых я застала и вместе с которыми иду... Как они жили? Во что верили? Как их убивали, и они убивали? Как хотели и не умели, не получалось быть счастливыми".
- Ой, я знаю это... если любишь, то идешь по солнечной стороне жизни. Я до сих пор сплю, закинув руки за голову, привычка тех лет, когда было счастье. Я так любила жить! Воспоминания текут ручьем... Я - армянка, но родилась и выросла в Баку. На берегу моря. Море... мое море! Я уехала, но я люблю море, люди и все остальное меня разочаровали, я люблю только море. Мне оно часто снится - серое, черное, фиолетовое. И молнии! молнии пляшут вместе с волнами. Любила смотреть вдаль, смотреть, как вечером садится солнце, оно к вечеру такое красное, что, кажется, шипит, опускаясь в воду. Камни, нагретые за день, теплые камни, будто живые. Я любила смотреть на море утром и днем, вечером и ночью. Ночью висели под крышами летучие мыши, и я их очень пугалась. Пели цикады. Полное небо звезд... нигде нет столько звезд... Баку - мой самый любимый город... Самый любимый, несмотря ни на что! Во сне я часто гуляю по Губернаторскому саду и Нагорному парку... поднимаюсь на крепостную стену... И отовсюду видно море - корабли и нефтяные вышки... Я никогда не забуду! Запах моря и нефти... и детские крики чаек. С мамой мы любили заходить в чайхану и пить красный чай... (На глазах слезы.) Мама - в Америке. Плачет и скучает. Я - в Москве...
В Баку мы жили в большом доме... Был большой двор, во дворе шелковица росла, желтая шелковица. Вкусная! Жили все вместе, одной семьей - азербайджанцы, русские, армяне, украинцы, татары... Тетя Клара, тетя Сара... Абдулла, Рубен... Самая красивая - Сильва, она работала стюардессой на международных линиях, летала в Стамбул, ее муж Эльмир был таксистом. Она - армянка, он - азербайджанец, но никто над этим не задумывался, таких разговоров я не помню. Мир делился по-другому: хороший человек или плохой, жадный или добрый... сосед и гость... из одной деревни... города... У всех одна национальность - все советские, все знали русский язык. Самый красивый, самый любимый праздник у всех - Новруз. Новруз Байрам - день прихода весны. Ждали праздник весь год, праздновали семь дней. Семь дней не запирались ворота и двери... днем и ночью никаких замков и ключей... Жгли костры... костры горели на крышах и во дворах. Весь город в кострах! В огонь бросали душистую руту и просили о счастье, приговаривали: "Сарылыгин сене, гырмызылыгин мене" - "Все мои невзгоды - тебе, а мою радость мне". "Гырмызылыгин мене..." Любой зайдет к любому - везде примут как гостя, угостят молочным пловом и красным чаем с корицей или кардамоном. А на седьмой день - главный день праздника - все собирались вместе... за одним столом... Каждый выносил во двор свой стол и составляли один длинный-длинный стол. На этом столе: грузинские хинкали, армянские бораки и бастурма, русские блины, татарский эчпочмак, украинские вареники, мясо с каштанами по-азербайджански... Тетя Клава приносила свою фирменную селедку под шубой... А тетя Сара фаршированную рыбу... Пили вино, армянский коньяк. Азербайджанский. Пели армянские и азербайджанские песни. И русскую "Катюшу": "Расцветали яблони и груши... Поплыли туманы над рекой..." Наконец, время сладостей: пахлава, шекер-чурек... Мне до сих пор вкуснее их ничего нет! Лучше всех сладости получались у моей мамы. "Что у тебя за руки, Кнарик! Какое легкое тесто!" - всегда похвалят ее соседки. Мама дружила с Зейнаб, а у Зейнаб были две девочки и сын Анар, с которым мы учились в одном классе. "Отдашь дочь за моего Анара, - смеялась Зейнаб, - станем родственниками". (Закрывает глаза.) Плакать не хочу... Не надо... Плакать не буду... Начнутся армянские погромы, и тетя Зейнаб, добрая наша тетя Зейнаб вместе со своим Анаром... мы убежали, прятались у добрых людей... они вытащат ночью из нашего дома холодильник и телевизор... газовую плиту и новенькую югославскую стенку... А один раз Анар встретит со своими друзьями моего мужа, и они будут бить его железными прутьями: "Какой ты азербайджанец? Ты - предатель! Ты живешь с армянкой - нашим врагом!" Меня увела к себе подруга, я жила у них на чердаке... Каждую ночь чердак открывали, кормили меня - и я снова уходила наверх, вход забивали гвоздями. Намертво забивали гвоздями. Найдут - убьют! Я вышла оттуда с седой челкой... белая... Плакать не хочу... Не надо... Плакать не буду... Анар мне в школе нравился, он был красивый мальчик. Один раз мы с ним даже целовались... "Привет, королева!" - караулил он меня у ворот школы. Привет, королева!
Я помню ту весну... конечно, она вспоминается, но теперь уже редко... не часто... Веснааа-а! Я окончила училище и устроилась связисткой на телеграфе. На центральном телеграфе. Люди стоят у окошка: кто плачет - мать умерла, другая смеется - у нее свадьба. С днем рождения! С золотым юбилеем! Телеграммы, телеграммы. Вызываю Владивосток, Усть-Кум, Ашхабад... Работа веселая. Не скучная. А любовь ждешь... в восемнадцать лет всегда ждешь любовь... Я думала, что любовь приходит только раз, и то, что это любовь, ты понимаешь сразу. А было смешно, получилось очень смешно. Мне не понравилось, как мы с ним познакомились. Утром я иду мимо охраны, все меня уже знали, никто пропуска не требовал: привет-привет - без вопросов. "Предъявите пропуск". - Я остолбенела. Стоит передо мной высокий красивый парень и не пропускает. - "Вы каждый день меня видите..." - "Предъявите пропуск." А я в этот день забыла пропуск, роюсь в сумке - у меня никаких документов. Вызвали моего начальника... я получила выговор... И так разозлилась на этого парня! А он... у меня была ночная смена, и он приходит с другом пить чай. Надо же! Приносят пирожки с повидлом, теперь уже нет таких пирожков, вкусные, но откусывать страшно - никогда не знаешь, с какой стороны вылезет повидло. Хохотали! Но я с ним не разговаривала, обижалась. Еще через несколько дней нашел меня после работы и спрашивает: "Я купил билеты в кино - пойдешь?" Билеты на мою любимую кинокомедию "Мимино" с Вахтангом Кикабидзе в главной роли, я смотрела ее десять раз, знала весь текст наизусть. Как оказалось, он тоже. Идем и перекликаемся, проверяем друг друга: "Я сейчас один умный вещь скажу, только ты не обижайся". - "Как я эту корову продам, если ее тут все знают?" И... началась любовь... У его двоюродного брата были большие парники, он торговал цветами. На встречу Абульфаз всегда приходил с розами - белые, желтые, красные... голубые и черные... Розы бывают даже сиреневые, как будто подкрашенные, а они - настоящие. Я мечтала... часто мечтала о любви... но я не знала, как может биться мое сердце, из груди рваться. На мокром пляже оставались наши письма... на песке... большими буквами "я тебя люблю!!!" и через десять метров еще раз "я тебя люблю!!!" Тогда по городу везде стояли железные автоматы с газированной водой, и в автомате один стакан на всех. Помоешь - и пьешь. Подходим - нет стакана, и второй автомат без стакана. Я хочу пить! Мы столько пели, орали, смеялись у моря - я хочу пить! С нами долго происходили волшебные вещи, невероятные, а потом перестали. Ой, я знаю это... Влюбленные все маги и экстрасенсы. Правда! "Абульфаз, я хочу пить! Придумай что-нибудь!" Он смотрит на меня и поднимает руки к небу, что-то долго-долго говорит-говорит. И откуда-то... из-за заросших травой заборов и закрытых лотков появляется пьяный человек и отдает стакан: "Кра-а-сы-вой дэвушке - не жалко". А этот рассвет... Нигде ни души, только мы... И туман с моря. Я иду босиком по асфальту... из-под асфальта туман ползет, как пар. Опять - чудо! Появляется вдруг - солнце! Свет... освещение... как в середине летнего дня... На мне мгновенно высыхает мое летнее платье, влажное от росы и тумана. "Ты такая красивая сейчас!" А ты... ты... (На глазах слезы.) Плакать не хочу... Не надо... Я не люблю плакать и петь вполголоса. И не люблю бояться. Все вспоминается... вспоминается... Но каждый раз все меньше голосов... все меньше голосов и слов... Я мечтала тогда... Да! Да! Я летала! Только... Не было! Не было у нас хеппи-энда: белое платье, марш Мендельсона, кольцо... Свадьба... "Горько!" Скоро... очень скоро... (Останавливается.) Что-то хотела сказать... Что-то... От волнения забывают самые обыкновенные слова... Я хотела сказать, что скоро, очень скоро... Меня прятали в подвалах, я жила на чердаках, я превратилась в кошку... в летучую мышь... Если бы вы могли понять... если бы могли... если бы вы знали, как страшно, когда ночью кто-то кричит. Одинокий крик. Закричит ночью одинокая птица, и то жутко. А если это человек? Я жила с одной мыслью: я люблю... люблю и еще раз люблю. По-другому бы не смогла, не вынесла. Как же - такой ужас! С чердака спускалась только ночью... шторы толстые, как одеяло... Однажды чердак открыли утром: "Вылезай! Ты спасена!" В город вошли русские войска...
Думаю об этом... Я думаю об этом даже во сне - когда все началось? Восемьдесят восьмой год... На площади собираются какие-то люди, они все в черном, танцуют и поют. Танцуют с ножами и кинжалами. Здание телеграфа рядом с площадью, все на наших глазах. Облепим балкон - и смотрим. "Что они кричат? - спрашиваю. - "Смерть неверным! Смерть!" Это продолжалось долго, очень долго... много месяцев... Нас стали отгонять от окон: "Девочки, это опасно. Сидите на своих местах и не отвлекайтесь. Работайте". Во время обеда обычно пили чай вместе, и вдруг в один день: азербайджанки сели за один столик, армянки - за другой. Одномоментно, понимаете? А я никак не могла понять, никак. До меня еще ничего не доходило... У меня любовь... я занята своими чувствами... "Девочки! Что случилось?" - "Ты не слышала? Начальник сказал, что скоро у него будут работать только чистокровные мусульманки". Моя бабушка пережила армянский погром в пятнадцатом году... Перед революцией... Она рассказывала... я как услышала ее голос с того света... Из детства... "Когда я была такая маленькая, как ты, моего папу зарезали, и маму, и тетю... И всех наших овец... - Глаза у бабушки всегда были печальные. - Резали соседи... до этого хорошие люди... Вино в праздники вместе пили..." Бабушка умерла, я уже у бабушки не спрошу. Спрашиваю у мамы: "Мама, ты видела - мальчики во дворе играют не "в войну", а в "резню армян? Откуда это? Кто их научил?" - "Молчи, дочь. Соседи услышат". Мама все время плакала. Сидела и плакала. Дети тягали по двору какое-то чучело и тыкали в него палками, детскими кинжальчиками. "Кто это?" - я позвала маленького Орхана, внука маминой подруги Зейнаб. - "Это армянская старуха. Мы ее убиваем. Тетя Рита, а кто ты? Почему у тебя русское имя?" Имя мне мама придумала... Мама любила русские имена... и всю жизнь мечтала увидеть Москву... Папа бросил нас, папа жил с другой женщиной, но все равно это был папа. Я отправилась к нему с новостью: "Папа, я выхожу замуж!" - "А хороший парень?" - "Очень. Но зовут его Абульфаз..." Папа молчит, он хочет мне счастья. А я полюбила мусульманина... у него другой Бог... Папа молчит. И вот Абульфаз пришел к нам в дом: "Хочу просить твоей руки". - "А почему ты один, без сватов? Без родственников?" - "Они все против, а мне никто, кроме тебя, не нужен". И мне! мне тоже не нужен. Что делать нам с нашей любовью? Вокруг творилось не то, что внутри... Не то... совсем не то... Ночью страшно и тихо в городе... пустынно... Ну как же так, я не могу так. Ну что же такое - ужас! Днем люди не смеются, не шутят, перестали покупать цветы. Раньше обязательно кто-то идет по улице с цветами. Там целуются и тут целуются. А теперь... Те же люди... идут и не смотрят друг на друга... Что-то повисло над всем и над всеми... какое-то ожидание... беспомощное ожидание. Сейчас уже не могу все точно вспомнить... Менялось изо дня в день... Теперь все знают про Сумгаит... от Баку до Сумгаита тридцать километров... это страшное место... Там был первый погром... У нас работала девочка из Сумгаита, и вот - все после смены домой, а она остается на телеграфе. Ночует в подсобке. Ходит заплаканная... на улицу даже не выглядывает, ни ногой... ни с кем не разговаривает... Спрашиваем - молчит. Но когда она заговорила... стала она говорить... мне захотелось убежать, долго куда-то бежать. Не слышать! Ничего не слышать! Ну что же такое! Ну что же такое - как же так! "Что с твоим домом?" - "Дом разграбили". -"А с твоими родителями?" - "Маму вывели во двор, раздели догола и поджаривали на костре... А сестру беременную заставили танцевать вокруг костра... А когда убили..." Замолчи! Разве такое может быть с людьми?! Разве? Начали все ее бояться... бояться... А телевидение, радио и газеты молчали. Ни одного слова про Сумгаит... Только слухи... Такие ужасы! Такие! У меня потом спрашивали: "Как вы жили? Как вы жили после всего?" Пришла весна... Женщины одели легкие платья... появились фрукты... Такой ужас... и так вокруг красиво... Понимаете? И море...
Я собираюсь замуж... Мама просит: "Доченька, подумай". Папа молчит. Идем с Абульфазом по улице, встречаем его сестер: "Почему ты сказала, что она - уродина? Посмотри, какая хорошенькая девочка". - Это они так между собой перешептываются. Абульфаз! Абульфаз! Прошу: "Давай распишемся без свадьбы, свадьбу делать не будем". - "Ты что? У нас считается, что жизнь человека состоит из трех дней: дня, когда ты родился, дня, когда ты женился, и дня, когда ты умрешь". Он не может без свадьбы, без свадьбы счастья не будет. Его родственники категорически против... категорически! не дали ему денег на свадьбу и даже не вернули тех денег, что он сам заработал. А все должно быть по обряду... по старым обычаям... Азербайджанские обычаи красивые... я их люблю... Первый раз в дом невесты приходят сваты, их только выслушивают, а на второй день они уже получают согласие или отказ. Тогда пьют вино. Купить белое платье и колечко - дело жениха, он приносит их в дом невесты обязательно утром... и чтобы был солнечный день... потому что счастье надо уговорить, а темные силы отвадить. Невеста принимает дар и благодарит жениха, при всех целует. На плечах у нее белый платок, знак чистоты. Свадьба! День свадьбы! С обеих сторон на свадьбу приносят много подарков, гору подарков, их кладут на большие подносы, обвязанные красными лентами. Еще надувают сотни разноцветных шаров, они несколько дней летают над домом невесты, чем больше летают, тем лучше... значит, любовь сильная и взаимная. Моя свадьба... Наша... Все подарки... от дома жениха и от дома невесты... покупала моя мама... и белое платье, и золотое колечко... За столом родные невесты должны перед первым тостом встать и расхваливать девушку, а родные жениха хвалят парня. За меня держал слово мой дедушка, он закончил и спрашивает Абульфаза: "А кто за тебя нам слово замолвит?" - "Я сам за себя скажу. Я люблю вашу дочь... Люблю больше жизни..." Так он это сказал, что всем понравился. Сыпали нам под порог мелкие монеты, рис... для счастья и богатства... И там... Есть один момент... Есть во время свадьбы такой момент, когда родные с одной стороны должны встать и поклониться родным с другой стороны, а те тоже. Абульфаз встал один... как безродный... "Я рожу тебе ребеночка, ты не будешь один", - подумала я. Клятвенно. А он знал, я давно ему призналась, что в юности тяжело болела и врачи вынесли приговор: рожать мне нельзя. Он и на это был согласен только бы нам быть вместе. Но я... Я решила - рожу... Пусть даже сама умру, но ребеночек-то останется...
Мой Баку...
...море... море... море...
...солнце... солнце... солнце...
Не мой Баку...
...дверей в подъезде нет, большие дыры от дверей завешены кусками целлофана...
...мужчины... или подростки... я не запоминаю... бьют - убивают кольями (где они их нашли в городе?) женщину... она лежит на земле без звука... Люди увидят - сворачивают в другую сторону... Где милиция? Милиция не вмешивалась... Абульфаза дома тошнит. Он добрый, очень добрый. Но откуда взялись те... там, на улице?
...навстречу нам бежал человек весь в крови... пальто, руки в крови... в руках длинный кухонный нож, которым зелень режут... "Я его знаю", - сказала знакомая девочка, с которой мы стояли на остановке и ждали автобуса...
...что-то во мне тогда исчезло... чего-то во мне больше нет...
...мама уволилась с работы... ей опасно было ходить по улицам... ее узнавали сразу... А меня нет... При одном условии - никаких документов с собой не брать. Никаких! Абульфаз встречал меня после работы, мы шли вместе, никто не подозревал, что я - армянка... Но любой мог подойти и потребовать: "Покажи паспорт!"
...Русские бабушки... "Прячьтесь. Уходите", - предупредили соседи, русские бабушки. Молодые русские уехали, бросили квартиры, хорошую мебель... Остались бабушки... добрые русские бабушки...
...а я уже беременная... Я ношу под сердцем ребенка...
Резня в Баку продолжалась несколько недель... одни говорят так, а другие говорят, что больше... Убивали не только армян, убивали и тех, кто прятал армян. Меня прятала моя азербайджанская подруга, у нее семья - муж и двое детей. Когда-нибудь... Обязательно! я приеду в Баку, приеду со своей дочкой и приду в этот дом: "Это - твоя вторая мать, доченька. Я тебя родила, а она тебя спасла." Шторы толстые, ну, как одеяло... Как пальто, такие шторы... Это специально пошили, из-за меня. Ночью я спускалась с чердака... Говорили шепотом... со мной надо было разговаривать... Все понимали - со мной надо говорить, чтобы я не онемела, не сошла сума. Не потеряла ребенка и не завыла ночью. Как собака.
Я помню наши разговоры... Хорошо помню... Весь день сидела на чердаке и перебирала их в памяти. Я - одна... полоска неба узенькая... через щель...
...остановили на улице старого Лазаря и стали бить... "Я - еврей", - просился он. Пока нашли паспорт, искалечили...
...убивают за деньги и просто так... особенно ищут дома, где живут богатые армяне...
Муж подруги был художник. Я любила его картины, он рисовал женские портреты и натюрморты. И я помню, как он подходил к книжным полкам и стучал по корешкам: "Надо все сжечь! Сжечь! Я больше книгам не верю! Мы думали, что добро победит - ничего подобного! Удивлялись Достоевскому - очень уж он темный! Да, эти герои всегда тут! Среди нас... Рядом..." Я не понимала, о чем он говорит, я девочка - простая, обыкновенная. В университете не училась. Я могла только плакать... вытирать слезы... Я долго верила, что живу в самой лучшей стране, среди самых лучших людей. Так раньше нас в школе учили... А он переживал страшно, переживал это очень тяжело, и у него случился инсульт... его парализовало... Кошмаррр! Дайте выдохну... Дайте... Вошли в город русские войска, и я уже собиралась домой... он лежал, одна только рука у него немного шевелилась... и он меня обнял этой рукой: "Всю ночь я думал о тебе, Рита, и о своей жизни. Много лет... всю жизнь я боролся с коммунистами... А теперь у меня сомнения: пусть бы нами правили эти старые мумии, цепляли друг другу очередные Звезды Героев, а мы не ездили бы за границу и не читали хорошие книги... не ели пиццу - пищу богов... Но та маленькая девочка... она осталась бы жива, никто бы ее не подстрелил... Как птичку... И ты не сидела бы на чердаке, как мышь..." Скоро он умер... через короткое время... Тогда многие умирали, умирали хорошие люди. Не могли пережить, нельзя было пережить.
На улицах везде русские солдаты... военная техника... Русские солдаты... они же молодые... в обморок падали от того, что увидели...
У меня восьмой месяц беременности... Ночью мне плохо, звоним в "скорую помощь" - там услышат армянскую фамилию и кладут трубку. В роддом тоже не взяли, ни по месту жительства... нигде... Открывают паспорт и сразу - мест нет. Мест нет! Никуда и никак, никак. Мама нашла старую акушерку, русскую женщину, которая когда-то у нее роды принимала... давным-давно... когда мама рожала моего младшего брата. Нашла она ее где-то в поселке на окраине города. Звали ее Анна... Отчества не помню... Раз в неделю она приходила к нам домой, наблюдала за мной и говорила, что роды будут тяжелые. Схватки начались ночью... Абульфаз побежал ловить такси, дозвониться не смог. Таксист приехал и увидел меня: "Что - армянка?" - "Она - моя жена". - "Нет, я не поеду". Муж заплакал... Достал кошелек и показывает деньги, всю свою зарплату: "На... Я тебе все отдам... Спаси мне жену и ребенка". Мы поехали... поехали все... И мама с нами тоже. Поехали в поселок, где жила Анна, в больницу, где она работала на полставки. Подрабатывала к пенсии. Она уже ждала нас и меня сразу положили на стол. Рожала я долго... семь часов... Рожали мы вдвоем: я и азербайджанка, а там была одна подушка, и эту подушку отдали ей, у меня из-за этого получились разрывы, я очень низко головой лежала. Неудобно. Мама стояла у дверей и смотрела... ее гнали, она не уходила... А вдруг подменят ребенка... а вдруг? все могло быть... все тогда могло быть... Родила я девочку... Принесли мне ее один раз, показали и больше не несут. Другим матерям (азербайджанкам) дают детей кормить, а мне - нет. Ждала я два дня. А потом... по стеночке... держась за стеночку... я доползла до комнаты, где лежали дети. Ни одного ребенка нет, только моя девочка лежит, а двери и окна - настежь. Потрогала я ее, она горит, вся горячая. Как раз пришла моя мама... "Мама, забираем ребенка и уходим. Ребенок уже больной". Дочка долго болела. Лечил ее старый врач, он был давно на пенсии. Еврей... Но он ходил и помогал армянским семьям. "Армян убивают за то, что они армяне, как когда-то убивали евреев за то, что они евреи", - говорил он. Был очень-очень старый. Дочке дали имя Ира... Мама решила, что пусть будет русское имя, оно защищает. Абульфаз первый раз взял ребенка на руки и заплакал... у него дрожали руки... Был счастлив, я помню его счастье. У него в это время умерла мама... Он часто уходил к своим родственникам и вот... он возвращался от них... я не найду слов... каким он возвращался. Возвращался к нам чужим... с чужим лицом... Я, конечно, пугалась. В городе уже было полно беженцев, это те азербайджанские семьи, которые бежали из Армении. Бежали они... с голыми руками, без вещей... они бежали точно так же, как армяне из Баку... И рассказывали все то же самое... Ой! ой, все то же самое... Про Ходжалу, где был азербайджанский погром... Как там армяне убивали азербайджанцев - выбрасывали женщин из окон... отрезали головы... мочились на мертвых... Мне ни один фильм ужасов теперь не страшен! Давно не страшен! Я столько всего видела и слышала... столько всего! Я не спала ночами... думала-передумала - надо уезжать. Уезжать надо! Ну так же нельзя, я не могу так. Бежать... бежать, чтобы забыть... А если бы стерпела, я бы умерла, я знаю, что я бы умерла.
Первая уехала мама... следом папа со своей второй семьей... За ними мы с дочкой... Уезжали по подложным документам... с паспортами на азербайджанские фамилии. В аэропорту люди спали на полу месяцами - нет билетов, а когда я вошла в самолет, я увидела - половина салона занята картонными коробками с цветами. Бизнес! Бизнес процветал! Рядом со мной сидели молодые азербайджанцы, они всю дорогу пили вино и говорили, что уезжают, потому что не хотят убивать. Не хотят идти на войну и умирать. Девяносто первый год... Война в Нагорном Карабахе... Эти ребята... они откровенно признавались: "Мы не хотим лечь под танк. Мы не готовы". В Москве нас встретил двоюродный брат... "А где Абульфаз?" - "Прилетит через месяц". Собрались вечером родственники... Все меня просили: "Ты говори, говори - не бойся... Те, кто молчит, начинают болеть". Через месяц я начала разговаривать, а думала, что не буду. Не буду нигде и никогда.
Я ждала... и ждала... и ждала... Абульфаз приехал к нам не через месяц... и не через полгода, а через семь лет. Через семь лет... Семь... (Молчит.) Чтобы жить... Для этого надо... хотя бы маленькую ниточку найти... и держаться. Дер-жаться изо всех сил. И вот... и вот... Просто утро... еще одно утро... Он вошел в квартиру, обнял нас с дочкой... Стоит... Он стоит... еще стоит в прихожей, и я вижу, как он медленно-медленно... на моих глазах падает, через какую-то минуту... уже лежал на полу... в пальто и в шапке... Дотащили его до дивана, положили. Перепугались: надо вызвать врача - а как? У нас нет прописки, нет медицинской страховки. Мы - беженцы. Пока мы так соображали, мама плакала... дочка с во-от! такими глазами сидела в углу. Ждали папу - а папа приехал и умирает. В это время он открыл глаза: "Не надо врача... не бойтесь... Все! Я - дома". Тут буду плакать... Тут я буду плакать... (Первый раз за все время нашего разговора заплакала.) Про этот момент... Я не могу вспоминать, всегда плачу. Я не могу... Месяц он стоял на коленях... ходил за мной по квартире на коленях, целовал и целовал руки... "Что ты хочешь сказать?" - "Я люблю тебя". - "Почему тебя столько лет не было?"
...у него выкрали один паспорт... Второй... Все это его родственники...
...приехали в Баку его двоюродные братья... Их выгнали из Еревана, где они жили два поколения, жили еще их деды и отцы. Каждый вечер рассказы... и слезы... Всегда, когда он дома, чтобы слышал: как содрали кожу с мальчика и он висел на дереве... как соседу клеймо на лбу поставили горячей подковой... Как... Как... "А ты куда собрался?" - "К жене". - "Ты едешь к врагу нашему. Ты нам не брат... Не сын..."
...Я ему звонила... Мне отвечали: "Дома нет". А ему передавали, как будто я звоню и говорю, что выхожу замуж. Я звонила и звонила... Трубку брала его родная сестра: "Забудь номер этого телефона. У него другая женщина. Мусульманка".
...мой папа... он хотел мне счастья... Он забрал мой паспорт и отдал его каким-то ребятам, чтобы мне поставили печать о разводе. Фальшивую. Что-то они красили, стирали и исправляли, и там сейчас - дырка. "Папа! Зачем ты это сделал? Ты же знаешь: я люблю!" - "Ты любишь нашего врага". Паспорт у меня испорченный... теперь недействительный...
...дочка читала Шекспира "Ромео и Джульетта"... и я прочла... Там про любовь и вражду семейных кланов Монтекки и Капулетти. Да они отдыхают! Это детская сказка рядом с нашей историей!! Детская сказка...
"...и ты поверил?" - "Если ты не простишь меня, то мне незачем жить".
"...и ты поверила?" - "Я ждала... и ждала... Я говорила себе: я люблю... люблю... и еще раз люблю".
"...прости меня!"
"...прости меня!"
...я не узнавала дочь. Она стала улыбаться... С первой минуты, когда его увидела: "Папа! Па-почка!" Маленькая... она доставала из чемодана его фотографии и целовала. Но так, чтобы я не видела... не плакала...
И это не конец... Вы думаете это все? Конец? Ой, конца еще нет...
...живем, как на войне... Соберемся вместе - говорим о смерти, думаем о смерти... смотрим по телевизору... Меня вылечило бы море. Мое море! А моря рядом нет.
...я метро мыла, туалеты чистила... на стройке кирпичи таскала и мешки с цементом... сейчас в ресторане убираю... Абульфаз евроремонты делает в богатых квартирах. Добрые люди платят, плохие обманывают: "Иди отсуда, чучмек! Не уйдешь - в милицию позвоним". У нас нет прописки... нет никаких прав... А таких, как мы, тысячи... сотни тысяч людей бежали из дому: таджики, армяне, азербайджанцы, грузины, чеченцы... Бежали в Москву - в столицу СССР, а это уже столица другого государства. Приехали в капитализм. Человек человеку - не друг и не брат...
...дочка год назад окончила школу... "Мама... папа... Я учиться хочу!" Паспорта у нее нет... Живем транзитом... Живем у одной бабушки, она переехала к сыну, а нам сдала свою однокомнатную квартиру. Милиция стучит с проверкой документов... Мы, как мыши, затаимся. Опять, как мыши... Выкинут назад... а куда назад? Выкинут в двадцать четыре часа! Денег, чтобы откупиться, у нас нет...
...из дому вечером - никуда! Муж или дочка задержатся где-нибудь - я валерьянку пью. Прошу дочку: не крась брови... не носи яркие платья... Там убили армянского мальчика, там таджикскую девочку... азербайджанца искололи ножом... Раньше мы все советские были, а теперь у нас новая национальность - "лицо кавказской национальности". Я бегу утром на работу и никогда не смотрю молодым ребятам в лицо - у меня черные глаза, черные волосы... В воскресенье, если выйдем с семьей на улицу, то прогуляемся в своем районе, возле своего дома: "Мама, я хочу на Арбат... Хочу походить по Патриаршим прудам..." - "Туда не пойдем, доченька...".
... у меня может лопнуть сердце... все равно не могу научиться так жить...
Все мои знакомые армяне из Баку уехали в Америку... Я тоже пошла в американское посольство... "Расскажите вашу историю", - попросили меня. Я рассказала им про свою любовь... Молчали, они долго молчали. Молодые американцы, очень молодые. Потом стали говорить между собой: и паспорт, мол, у нее испорченный... и странно все-таки, почему муж семь лет не приезжал? Муж это или не муж?..Я поняла, что они мне не верят. А у меня нет других доказательств, кроме того, что я люблю... люблю и еще раз люблю. А вы мне верите?
- Я верю... - говорю я. - Я выросла в той же стране, что и вы. Я верю!
(И мы обе плачем).
Светлана Алексиевич
"Российская газета"
№4371, 24.05.2007 г.
Я складываю образ своей страны от людей, живущих в мое время... Я хотела бы, чтобы мои книги стали летописью, энциклопедией почти десятка поколений, которых я застала и вместе с которыми иду... Как они жили? Во что верили? Как их убивали, и они убивали? Как хотели и не умели, не получалось быть счастливыми".
- Ой, я знаю это... если любишь, то идешь по солнечной стороне жизни. Я до сих пор сплю, закинув руки за голову, привычка тех лет, когда было счастье. Я так любила жить! Воспоминания текут ручьем... Я - армянка, но родилась и выросла в Баку. На берегу моря. Море... мое море! Я уехала, но я люблю море, люди и все остальное меня разочаровали, я люблю только море. Мне оно часто снится - серое, черное, фиолетовое. И молнии! молнии пляшут вместе с волнами. Любила смотреть вдаль, смотреть, как вечером садится солнце, оно к вечеру такое красное, что, кажется, шипит, опускаясь в воду. Камни, нагретые за день, теплые камни, будто живые. Я любила смотреть на море утром и днем, вечером и ночью. Ночью висели под крышами летучие мыши, и я их очень пугалась. Пели цикады. Полное небо звезд... нигде нет столько звезд... Баку - мой самый любимый город... Самый любимый, несмотря ни на что! Во сне я часто гуляю по Губернаторскому саду и Нагорному парку... поднимаюсь на крепостную стену... И отовсюду видно море - корабли и нефтяные вышки... Я никогда не забуду! Запах моря и нефти... и детские крики чаек. С мамой мы любили заходить в чайхану и пить красный чай... (На глазах слезы.) Мама - в Америке. Плачет и скучает. Я - в Москве...
В Баку мы жили в большом доме... Был большой двор, во дворе шелковица росла, желтая шелковица. Вкусная! Жили все вместе, одной семьей - азербайджанцы, русские, армяне, украинцы, татары... Тетя Клара, тетя Сара... Абдулла, Рубен... Самая красивая - Сильва, она работала стюардессой на международных линиях, летала в Стамбул, ее муж Эльмир был таксистом. Она - армянка, он - азербайджанец, но никто над этим не задумывался, таких разговоров я не помню. Мир делился по-другому: хороший человек или плохой, жадный или добрый... сосед и гость... из одной деревни... города... У всех одна национальность - все советские, все знали русский язык. Самый красивый, самый любимый праздник у всех - Новруз. Новруз Байрам - день прихода весны. Ждали праздник весь год, праздновали семь дней. Семь дней не запирались ворота и двери... днем и ночью никаких замков и ключей... Жгли костры... костры горели на крышах и во дворах. Весь город в кострах! В огонь бросали душистую руту и просили о счастье, приговаривали: "Сарылыгин сене, гырмызылыгин мене" - "Все мои невзгоды - тебе, а мою радость мне". "Гырмызылыгин мене..." Любой зайдет к любому - везде примут как гостя, угостят молочным пловом и красным чаем с корицей или кардамоном. А на седьмой день - главный день праздника - все собирались вместе... за одним столом... Каждый выносил во двор свой стол и составляли один длинный-длинный стол. На этом столе: грузинские хинкали, армянские бораки и бастурма, русские блины, татарский эчпочмак, украинские вареники, мясо с каштанами по-азербайджански... Тетя Клава приносила свою фирменную селедку под шубой... А тетя Сара фаршированную рыбу... Пили вино, армянский коньяк. Азербайджанский. Пели армянские и азербайджанские песни. И русскую "Катюшу": "Расцветали яблони и груши... Поплыли туманы над рекой..." Наконец, время сладостей: пахлава, шекер-чурек... Мне до сих пор вкуснее их ничего нет! Лучше всех сладости получались у моей мамы. "Что у тебя за руки, Кнарик! Какое легкое тесто!" - всегда похвалят ее соседки. Мама дружила с Зейнаб, а у Зейнаб были две девочки и сын Анар, с которым мы учились в одном классе. "Отдашь дочь за моего Анара, - смеялась Зейнаб, - станем родственниками". (Закрывает глаза.) Плакать не хочу... Не надо... Плакать не буду... Начнутся армянские погромы, и тетя Зейнаб, добрая наша тетя Зейнаб вместе со своим Анаром... мы убежали, прятались у добрых людей... они вытащат ночью из нашего дома холодильник и телевизор... газовую плиту и новенькую югославскую стенку... А один раз Анар встретит со своими друзьями моего мужа, и они будут бить его железными прутьями: "Какой ты азербайджанец? Ты - предатель! Ты живешь с армянкой - нашим врагом!" Меня увела к себе подруга, я жила у них на чердаке... Каждую ночь чердак открывали, кормили меня - и я снова уходила наверх, вход забивали гвоздями. Намертво забивали гвоздями. Найдут - убьют! Я вышла оттуда с седой челкой... белая... Плакать не хочу... Не надо... Плакать не буду... Анар мне в школе нравился, он был красивый мальчик. Один раз мы с ним даже целовались... "Привет, королева!" - караулил он меня у ворот школы. Привет, королева!
Я помню ту весну... конечно, она вспоминается, но теперь уже редко... не часто... Веснааа-а! Я окончила училище и устроилась связисткой на телеграфе. На центральном телеграфе. Люди стоят у окошка: кто плачет - мать умерла, другая смеется - у нее свадьба. С днем рождения! С золотым юбилеем! Телеграммы, телеграммы. Вызываю Владивосток, Усть-Кум, Ашхабад... Работа веселая. Не скучная. А любовь ждешь... в восемнадцать лет всегда ждешь любовь... Я думала, что любовь приходит только раз, и то, что это любовь, ты понимаешь сразу. А было смешно, получилось очень смешно. Мне не понравилось, как мы с ним познакомились. Утром я иду мимо охраны, все меня уже знали, никто пропуска не требовал: привет-привет - без вопросов. "Предъявите пропуск". - Я остолбенела. Стоит передо мной высокий красивый парень и не пропускает. - "Вы каждый день меня видите..." - "Предъявите пропуск." А я в этот день забыла пропуск, роюсь в сумке - у меня никаких документов. Вызвали моего начальника... я получила выговор... И так разозлилась на этого парня! А он... у меня была ночная смена, и он приходит с другом пить чай. Надо же! Приносят пирожки с повидлом, теперь уже нет таких пирожков, вкусные, но откусывать страшно - никогда не знаешь, с какой стороны вылезет повидло. Хохотали! Но я с ним не разговаривала, обижалась. Еще через несколько дней нашел меня после работы и спрашивает: "Я купил билеты в кино - пойдешь?" Билеты на мою любимую кинокомедию "Мимино" с Вахтангом Кикабидзе в главной роли, я смотрела ее десять раз, знала весь текст наизусть. Как оказалось, он тоже. Идем и перекликаемся, проверяем друг друга: "Я сейчас один умный вещь скажу, только ты не обижайся". - "Как я эту корову продам, если ее тут все знают?" И... началась любовь... У его двоюродного брата были большие парники, он торговал цветами. На встречу Абульфаз всегда приходил с розами - белые, желтые, красные... голубые и черные... Розы бывают даже сиреневые, как будто подкрашенные, а они - настоящие. Я мечтала... часто мечтала о любви... но я не знала, как может биться мое сердце, из груди рваться. На мокром пляже оставались наши письма... на песке... большими буквами "я тебя люблю!!!" и через десять метров еще раз "я тебя люблю!!!" Тогда по городу везде стояли железные автоматы с газированной водой, и в автомате один стакан на всех. Помоешь - и пьешь. Подходим - нет стакана, и второй автомат без стакана. Я хочу пить! Мы столько пели, орали, смеялись у моря - я хочу пить! С нами долго происходили волшебные вещи, невероятные, а потом перестали. Ой, я знаю это... Влюбленные все маги и экстрасенсы. Правда! "Абульфаз, я хочу пить! Придумай что-нибудь!" Он смотрит на меня и поднимает руки к небу, что-то долго-долго говорит-говорит. И откуда-то... из-за заросших травой заборов и закрытых лотков появляется пьяный человек и отдает стакан: "Кра-а-сы-вой дэвушке - не жалко". А этот рассвет... Нигде ни души, только мы... И туман с моря. Я иду босиком по асфальту... из-под асфальта туман ползет, как пар. Опять - чудо! Появляется вдруг - солнце! Свет... освещение... как в середине летнего дня... На мне мгновенно высыхает мое летнее платье, влажное от росы и тумана. "Ты такая красивая сейчас!" А ты... ты... (На глазах слезы.) Плакать не хочу... Не надо... Я не люблю плакать и петь вполголоса. И не люблю бояться. Все вспоминается... вспоминается... Но каждый раз все меньше голосов... все меньше голосов и слов... Я мечтала тогда... Да! Да! Я летала! Только... Не было! Не было у нас хеппи-энда: белое платье, марш Мендельсона, кольцо... Свадьба... "Горько!" Скоро... очень скоро... (Останавливается.) Что-то хотела сказать... Что-то... От волнения забывают самые обыкновенные слова... Я хотела сказать, что скоро, очень скоро... Меня прятали в подвалах, я жила на чердаках, я превратилась в кошку... в летучую мышь... Если бы вы могли понять... если бы могли... если бы вы знали, как страшно, когда ночью кто-то кричит. Одинокий крик. Закричит ночью одинокая птица, и то жутко. А если это человек? Я жила с одной мыслью: я люблю... люблю и еще раз люблю. По-другому бы не смогла, не вынесла. Как же - такой ужас! С чердака спускалась только ночью... шторы толстые, как одеяло... Однажды чердак открыли утром: "Вылезай! Ты спасена!" В город вошли русские войска...
Думаю об этом... Я думаю об этом даже во сне - когда все началось? Восемьдесят восьмой год... На площади собираются какие-то люди, они все в черном, танцуют и поют. Танцуют с ножами и кинжалами. Здание телеграфа рядом с площадью, все на наших глазах. Облепим балкон - и смотрим. "Что они кричат? - спрашиваю. - "Смерть неверным! Смерть!" Это продолжалось долго, очень долго... много месяцев... Нас стали отгонять от окон: "Девочки, это опасно. Сидите на своих местах и не отвлекайтесь. Работайте". Во время обеда обычно пили чай вместе, и вдруг в один день: азербайджанки сели за один столик, армянки - за другой. Одномоментно, понимаете? А я никак не могла понять, никак. До меня еще ничего не доходило... У меня любовь... я занята своими чувствами... "Девочки! Что случилось?" - "Ты не слышала? Начальник сказал, что скоро у него будут работать только чистокровные мусульманки". Моя бабушка пережила армянский погром в пятнадцатом году... Перед революцией... Она рассказывала... я как услышала ее голос с того света... Из детства... "Когда я была такая маленькая, как ты, моего папу зарезали, и маму, и тетю... И всех наших овец... - Глаза у бабушки всегда были печальные. - Резали соседи... до этого хорошие люди... Вино в праздники вместе пили..." Бабушка умерла, я уже у бабушки не спрошу. Спрашиваю у мамы: "Мама, ты видела - мальчики во дворе играют не "в войну", а в "резню армян? Откуда это? Кто их научил?" - "Молчи, дочь. Соседи услышат". Мама все время плакала. Сидела и плакала. Дети тягали по двору какое-то чучело и тыкали в него палками, детскими кинжальчиками. "Кто это?" - я позвала маленького Орхана, внука маминой подруги Зейнаб. - "Это армянская старуха. Мы ее убиваем. Тетя Рита, а кто ты? Почему у тебя русское имя?" Имя мне мама придумала... Мама любила русские имена... и всю жизнь мечтала увидеть Москву... Папа бросил нас, папа жил с другой женщиной, но все равно это был папа. Я отправилась к нему с новостью: "Папа, я выхожу замуж!" - "А хороший парень?" - "Очень. Но зовут его Абульфаз..." Папа молчит, он хочет мне счастья. А я полюбила мусульманина... у него другой Бог... Папа молчит. И вот Абульфаз пришел к нам в дом: "Хочу просить твоей руки". - "А почему ты один, без сватов? Без родственников?" - "Они все против, а мне никто, кроме тебя, не нужен". И мне! мне тоже не нужен. Что делать нам с нашей любовью? Вокруг творилось не то, что внутри... Не то... совсем не то... Ночью страшно и тихо в городе... пустынно... Ну как же так, я не могу так. Ну что же такое - ужас! Днем люди не смеются, не шутят, перестали покупать цветы. Раньше обязательно кто-то идет по улице с цветами. Там целуются и тут целуются. А теперь... Те же люди... идут и не смотрят друг на друга... Что-то повисло над всем и над всеми... какое-то ожидание... беспомощное ожидание. Сейчас уже не могу все точно вспомнить... Менялось изо дня в день... Теперь все знают про Сумгаит... от Баку до Сумгаита тридцать километров... это страшное место... Там был первый погром... У нас работала девочка из Сумгаита, и вот - все после смены домой, а она остается на телеграфе. Ночует в подсобке. Ходит заплаканная... на улицу даже не выглядывает, ни ногой... ни с кем не разговаривает... Спрашиваем - молчит. Но когда она заговорила... стала она говорить... мне захотелось убежать, долго куда-то бежать. Не слышать! Ничего не слышать! Ну что же такое! Ну что же такое - как же так! "Что с твоим домом?" - "Дом разграбили". -"А с твоими родителями?" - "Маму вывели во двор, раздели догола и поджаривали на костре... А сестру беременную заставили танцевать вокруг костра... А когда убили..." Замолчи! Разве такое может быть с людьми?! Разве? Начали все ее бояться... бояться... А телевидение, радио и газеты молчали. Ни одного слова про Сумгаит... Только слухи... Такие ужасы! Такие! У меня потом спрашивали: "Как вы жили? Как вы жили после всего?" Пришла весна... Женщины одели легкие платья... появились фрукты... Такой ужас... и так вокруг красиво... Понимаете? И море...
Я собираюсь замуж... Мама просит: "Доченька, подумай". Папа молчит. Идем с Абульфазом по улице, встречаем его сестер: "Почему ты сказала, что она - уродина? Посмотри, какая хорошенькая девочка". - Это они так между собой перешептываются. Абульфаз! Абульфаз! Прошу: "Давай распишемся без свадьбы, свадьбу делать не будем". - "Ты что? У нас считается, что жизнь человека состоит из трех дней: дня, когда ты родился, дня, когда ты женился, и дня, когда ты умрешь". Он не может без свадьбы, без свадьбы счастья не будет. Его родственники категорически против... категорически! не дали ему денег на свадьбу и даже не вернули тех денег, что он сам заработал. А все должно быть по обряду... по старым обычаям... Азербайджанские обычаи красивые... я их люблю... Первый раз в дом невесты приходят сваты, их только выслушивают, а на второй день они уже получают согласие или отказ. Тогда пьют вино. Купить белое платье и колечко - дело жениха, он приносит их в дом невесты обязательно утром... и чтобы был солнечный день... потому что счастье надо уговорить, а темные силы отвадить. Невеста принимает дар и благодарит жениха, при всех целует. На плечах у нее белый платок, знак чистоты. Свадьба! День свадьбы! С обеих сторон на свадьбу приносят много подарков, гору подарков, их кладут на большие подносы, обвязанные красными лентами. Еще надувают сотни разноцветных шаров, они несколько дней летают над домом невесты, чем больше летают, тем лучше... значит, любовь сильная и взаимная. Моя свадьба... Наша... Все подарки... от дома жениха и от дома невесты... покупала моя мама... и белое платье, и золотое колечко... За столом родные невесты должны перед первым тостом встать и расхваливать девушку, а родные жениха хвалят парня. За меня держал слово мой дедушка, он закончил и спрашивает Абульфаза: "А кто за тебя нам слово замолвит?" - "Я сам за себя скажу. Я люблю вашу дочь... Люблю больше жизни..." Так он это сказал, что всем понравился. Сыпали нам под порог мелкие монеты, рис... для счастья и богатства... И там... Есть один момент... Есть во время свадьбы такой момент, когда родные с одной стороны должны встать и поклониться родным с другой стороны, а те тоже. Абульфаз встал один... как безродный... "Я рожу тебе ребеночка, ты не будешь один", - подумала я. Клятвенно. А он знал, я давно ему призналась, что в юности тяжело болела и врачи вынесли приговор: рожать мне нельзя. Он и на это был согласен только бы нам быть вместе. Но я... Я решила - рожу... Пусть даже сама умру, но ребеночек-то останется...
Мой Баку...
...море... море... море...
...солнце... солнце... солнце...
Не мой Баку...
...дверей в подъезде нет, большие дыры от дверей завешены кусками целлофана...
...мужчины... или подростки... я не запоминаю... бьют - убивают кольями (где они их нашли в городе?) женщину... она лежит на земле без звука... Люди увидят - сворачивают в другую сторону... Где милиция? Милиция не вмешивалась... Абульфаза дома тошнит. Он добрый, очень добрый. Но откуда взялись те... там, на улице?
...навстречу нам бежал человек весь в крови... пальто, руки в крови... в руках длинный кухонный нож, которым зелень режут... "Я его знаю", - сказала знакомая девочка, с которой мы стояли на остановке и ждали автобуса...
...что-то во мне тогда исчезло... чего-то во мне больше нет...
...мама уволилась с работы... ей опасно было ходить по улицам... ее узнавали сразу... А меня нет... При одном условии - никаких документов с собой не брать. Никаких! Абульфаз встречал меня после работы, мы шли вместе, никто не подозревал, что я - армянка... Но любой мог подойти и потребовать: "Покажи паспорт!"
...Русские бабушки... "Прячьтесь. Уходите", - предупредили соседи, русские бабушки. Молодые русские уехали, бросили квартиры, хорошую мебель... Остались бабушки... добрые русские бабушки...
...а я уже беременная... Я ношу под сердцем ребенка...
Резня в Баку продолжалась несколько недель... одни говорят так, а другие говорят, что больше... Убивали не только армян, убивали и тех, кто прятал армян. Меня прятала моя азербайджанская подруга, у нее семья - муж и двое детей. Когда-нибудь... Обязательно! я приеду в Баку, приеду со своей дочкой и приду в этот дом: "Это - твоя вторая мать, доченька. Я тебя родила, а она тебя спасла." Шторы толстые, ну, как одеяло... Как пальто, такие шторы... Это специально пошили, из-за меня. Ночью я спускалась с чердака... Говорили шепотом... со мной надо было разговаривать... Все понимали - со мной надо говорить, чтобы я не онемела, не сошла сума. Не потеряла ребенка и не завыла ночью. Как собака.
Я помню наши разговоры... Хорошо помню... Весь день сидела на чердаке и перебирала их в памяти. Я - одна... полоска неба узенькая... через щель...
...остановили на улице старого Лазаря и стали бить... "Я - еврей", - просился он. Пока нашли паспорт, искалечили...
...убивают за деньги и просто так... особенно ищут дома, где живут богатые армяне...
Муж подруги был художник. Я любила его картины, он рисовал женские портреты и натюрморты. И я помню, как он подходил к книжным полкам и стучал по корешкам: "Надо все сжечь! Сжечь! Я больше книгам не верю! Мы думали, что добро победит - ничего подобного! Удивлялись Достоевскому - очень уж он темный! Да, эти герои всегда тут! Среди нас... Рядом..." Я не понимала, о чем он говорит, я девочка - простая, обыкновенная. В университете не училась. Я могла только плакать... вытирать слезы... Я долго верила, что живу в самой лучшей стране, среди самых лучших людей. Так раньше нас в школе учили... А он переживал страшно, переживал это очень тяжело, и у него случился инсульт... его парализовало... Кошмаррр! Дайте выдохну... Дайте... Вошли в город русские войска, и я уже собиралась домой... он лежал, одна только рука у него немного шевелилась... и он меня обнял этой рукой: "Всю ночь я думал о тебе, Рита, и о своей жизни. Много лет... всю жизнь я боролся с коммунистами... А теперь у меня сомнения: пусть бы нами правили эти старые мумии, цепляли друг другу очередные Звезды Героев, а мы не ездили бы за границу и не читали хорошие книги... не ели пиццу - пищу богов... Но та маленькая девочка... она осталась бы жива, никто бы ее не подстрелил... Как птичку... И ты не сидела бы на чердаке, как мышь..." Скоро он умер... через короткое время... Тогда многие умирали, умирали хорошие люди. Не могли пережить, нельзя было пережить.
На улицах везде русские солдаты... военная техника... Русские солдаты... они же молодые... в обморок падали от того, что увидели...
У меня восьмой месяц беременности... Ночью мне плохо, звоним в "скорую помощь" - там услышат армянскую фамилию и кладут трубку. В роддом тоже не взяли, ни по месту жительства... нигде... Открывают паспорт и сразу - мест нет. Мест нет! Никуда и никак, никак. Мама нашла старую акушерку, русскую женщину, которая когда-то у нее роды принимала... давным-давно... когда мама рожала моего младшего брата. Нашла она ее где-то в поселке на окраине города. Звали ее Анна... Отчества не помню... Раз в неделю она приходила к нам домой, наблюдала за мной и говорила, что роды будут тяжелые. Схватки начались ночью... Абульфаз побежал ловить такси, дозвониться не смог. Таксист приехал и увидел меня: "Что - армянка?" - "Она - моя жена". - "Нет, я не поеду". Муж заплакал... Достал кошелек и показывает деньги, всю свою зарплату: "На... Я тебе все отдам... Спаси мне жену и ребенка". Мы поехали... поехали все... И мама с нами тоже. Поехали в поселок, где жила Анна, в больницу, где она работала на полставки. Подрабатывала к пенсии. Она уже ждала нас и меня сразу положили на стол. Рожала я долго... семь часов... Рожали мы вдвоем: я и азербайджанка, а там была одна подушка, и эту подушку отдали ей, у меня из-за этого получились разрывы, я очень низко головой лежала. Неудобно. Мама стояла у дверей и смотрела... ее гнали, она не уходила... А вдруг подменят ребенка... а вдруг? все могло быть... все тогда могло быть... Родила я девочку... Принесли мне ее один раз, показали и больше не несут. Другим матерям (азербайджанкам) дают детей кормить, а мне - нет. Ждала я два дня. А потом... по стеночке... держась за стеночку... я доползла до комнаты, где лежали дети. Ни одного ребенка нет, только моя девочка лежит, а двери и окна - настежь. Потрогала я ее, она горит, вся горячая. Как раз пришла моя мама... "Мама, забираем ребенка и уходим. Ребенок уже больной". Дочка долго болела. Лечил ее старый врач, он был давно на пенсии. Еврей... Но он ходил и помогал армянским семьям. "Армян убивают за то, что они армяне, как когда-то убивали евреев за то, что они евреи", - говорил он. Был очень-очень старый. Дочке дали имя Ира... Мама решила, что пусть будет русское имя, оно защищает. Абульфаз первый раз взял ребенка на руки и заплакал... у него дрожали руки... Был счастлив, я помню его счастье. У него в это время умерла мама... Он часто уходил к своим родственникам и вот... он возвращался от них... я не найду слов... каким он возвращался. Возвращался к нам чужим... с чужим лицом... Я, конечно, пугалась. В городе уже было полно беженцев, это те азербайджанские семьи, которые бежали из Армении. Бежали они... с голыми руками, без вещей... они бежали точно так же, как армяне из Баку... И рассказывали все то же самое... Ой! ой, все то же самое... Про Ходжалу, где был азербайджанский погром... Как там армяне убивали азербайджанцев - выбрасывали женщин из окон... отрезали головы... мочились на мертвых... Мне ни один фильм ужасов теперь не страшен! Давно не страшен! Я столько всего видела и слышала... столько всего! Я не спала ночами... думала-передумала - надо уезжать. Уезжать надо! Ну так же нельзя, я не могу так. Бежать... бежать, чтобы забыть... А если бы стерпела, я бы умерла, я знаю, что я бы умерла.
Первая уехала мама... следом папа со своей второй семьей... За ними мы с дочкой... Уезжали по подложным документам... с паспортами на азербайджанские фамилии. В аэропорту люди спали на полу месяцами - нет билетов, а когда я вошла в самолет, я увидела - половина салона занята картонными коробками с цветами. Бизнес! Бизнес процветал! Рядом со мной сидели молодые азербайджанцы, они всю дорогу пили вино и говорили, что уезжают, потому что не хотят убивать. Не хотят идти на войну и умирать. Девяносто первый год... Война в Нагорном Карабахе... Эти ребята... они откровенно признавались: "Мы не хотим лечь под танк. Мы не готовы". В Москве нас встретил двоюродный брат... "А где Абульфаз?" - "Прилетит через месяц". Собрались вечером родственники... Все меня просили: "Ты говори, говори - не бойся... Те, кто молчит, начинают болеть". Через месяц я начала разговаривать, а думала, что не буду. Не буду нигде и никогда.
Я ждала... и ждала... и ждала... Абульфаз приехал к нам не через месяц... и не через полгода, а через семь лет. Через семь лет... Семь... (Молчит.) Чтобы жить... Для этого надо... хотя бы маленькую ниточку найти... и держаться. Дер-жаться изо всех сил. И вот... и вот... Просто утро... еще одно утро... Он вошел в квартиру, обнял нас с дочкой... Стоит... Он стоит... еще стоит в прихожей, и я вижу, как он медленно-медленно... на моих глазах падает, через какую-то минуту... уже лежал на полу... в пальто и в шапке... Дотащили его до дивана, положили. Перепугались: надо вызвать врача - а как? У нас нет прописки, нет медицинской страховки. Мы - беженцы. Пока мы так соображали, мама плакала... дочка с во-от! такими глазами сидела в углу. Ждали папу - а папа приехал и умирает. В это время он открыл глаза: "Не надо врача... не бойтесь... Все! Я - дома". Тут буду плакать... Тут я буду плакать... (Первый раз за все время нашего разговора заплакала.) Про этот момент... Я не могу вспоминать, всегда плачу. Я не могу... Месяц он стоял на коленях... ходил за мной по квартире на коленях, целовал и целовал руки... "Что ты хочешь сказать?" - "Я люблю тебя". - "Почему тебя столько лет не было?"
...у него выкрали один паспорт... Второй... Все это его родственники...
...приехали в Баку его двоюродные братья... Их выгнали из Еревана, где они жили два поколения, жили еще их деды и отцы. Каждый вечер рассказы... и слезы... Всегда, когда он дома, чтобы слышал: как содрали кожу с мальчика и он висел на дереве... как соседу клеймо на лбу поставили горячей подковой... Как... Как... "А ты куда собрался?" - "К жене". - "Ты едешь к врагу нашему. Ты нам не брат... Не сын..."
...Я ему звонила... Мне отвечали: "Дома нет". А ему передавали, как будто я звоню и говорю, что выхожу замуж. Я звонила и звонила... Трубку брала его родная сестра: "Забудь номер этого телефона. У него другая женщина. Мусульманка".
...мой папа... он хотел мне счастья... Он забрал мой паспорт и отдал его каким-то ребятам, чтобы мне поставили печать о разводе. Фальшивую. Что-то они красили, стирали и исправляли, и там сейчас - дырка. "Папа! Зачем ты это сделал? Ты же знаешь: я люблю!" - "Ты любишь нашего врага". Паспорт у меня испорченный... теперь недействительный...
...дочка читала Шекспира "Ромео и Джульетта"... и я прочла... Там про любовь и вражду семейных кланов Монтекки и Капулетти. Да они отдыхают! Это детская сказка рядом с нашей историей!! Детская сказка...
"...и ты поверил?" - "Если ты не простишь меня, то мне незачем жить".
"...и ты поверила?" - "Я ждала... и ждала... Я говорила себе: я люблю... люблю... и еще раз люблю".
"...прости меня!"
"...прости меня!"
...я не узнавала дочь. Она стала улыбаться... С первой минуты, когда его увидела: "Папа! Па-почка!" Маленькая... она доставала из чемодана его фотографии и целовала. Но так, чтобы я не видела... не плакала...
И это не конец... Вы думаете это все? Конец? Ой, конца еще нет...
...живем, как на войне... Соберемся вместе - говорим о смерти, думаем о смерти... смотрим по телевизору... Меня вылечило бы море. Мое море! А моря рядом нет.
...я метро мыла, туалеты чистила... на стройке кирпичи таскала и мешки с цементом... сейчас в ресторане убираю... Абульфаз евроремонты делает в богатых квартирах. Добрые люди платят, плохие обманывают: "Иди отсуда, чучмек! Не уйдешь - в милицию позвоним". У нас нет прописки... нет никаких прав... А таких, как мы, тысячи... сотни тысяч людей бежали из дому: таджики, армяне, азербайджанцы, грузины, чеченцы... Бежали в Москву - в столицу СССР, а это уже столица другого государства. Приехали в капитализм. Человек человеку - не друг и не брат...
...дочка год назад окончила школу... "Мама... папа... Я учиться хочу!" Паспорта у нее нет... Живем транзитом... Живем у одной бабушки, она переехала к сыну, а нам сдала свою однокомнатную квартиру. Милиция стучит с проверкой документов... Мы, как мыши, затаимся. Опять, как мыши... Выкинут назад... а куда назад? Выкинут в двадцать четыре часа! Денег, чтобы откупиться, у нас нет...
...из дому вечером - никуда! Муж или дочка задержатся где-нибудь - я валерьянку пью. Прошу дочку: не крась брови... не носи яркие платья... Там убили армянского мальчика, там таджикскую девочку... азербайджанца искололи ножом... Раньше мы все советские были, а теперь у нас новая национальность - "лицо кавказской национальности". Я бегу утром на работу и никогда не смотрю молодым ребятам в лицо - у меня черные глаза, черные волосы... В воскресенье, если выйдем с семьей на улицу, то прогуляемся в своем районе, возле своего дома: "Мама, я хочу на Арбат... Хочу походить по Патриаршим прудам..." - "Туда не пойдем, доченька...".
... у меня может лопнуть сердце... все равно не могу научиться так жить...
Все мои знакомые армяне из Баку уехали в Америку... Я тоже пошла в американское посольство... "Расскажите вашу историю", - попросили меня. Я рассказала им про свою любовь... Молчали, они долго молчали. Молодые американцы, очень молодые. Потом стали говорить между собой: и паспорт, мол, у нее испорченный... и странно все-таки, почему муж семь лет не приезжал? Муж это или не муж?..Я поняла, что они мне не верят. А у меня нет других доказательств, кроме того, что я люблю... люблю и еще раз люблю. А вы мне верите?
- Я верю... - говорю я. - Я выросла в той же стране, что и вы. Я верю!
(И мы обе плачем).
Светлана Алексиевич
"Российская газета"
№4371, 24.05.2007 г.
Кавказский Центр Миротворческих Инициатив
© Ассоциация Текали - info@southcaucasus.com
