ЗДРАВСТВУЙ, ПАСИФИК
- Ну что, добрался? – спросит меня мой трижды любимый друг, брат по оружию, который не сомневаюсь, в один день превратится в геноссе парты, если все пойдет так, как идет. Как видишь друг мой, все продолжается и я по-дружески восхищен.
Возможно, что он все понимает лучше меня, и стать парта геноссе наверно будет очень полезно для процветания, развития, феминизации, непонятных анархо-большевистких, философских, познавательных, неопознанных идиотско-гениальных штучек и развития страны. По-моему это мутиловка. В последнее время кажется, что это одно и тоже: потому что на каждом шагу гения может назвать дегенератом, уродом, извращенцем и хулиганом неичерпаемый в веках, невежественный, амбициозный люмпен-пролетариат, который не учился в школе, но в отличие от недавно эмигрировавшего из Армении профессора, воображает, что он богат, потому что после того, как 20 лет продавал пиццу, собрал, по своему мнению, кругленькую сумму, размеры которой обязывают его непосредственно участвовать на всех научных конференциях, собраниях, потому что за счет госбюджета, неважно какого – армянского, американского, европейского - он может шляться в Армению и обратно, покупать квартиры соотечественников, выброшенных на улицу, лапать их дочерей и вдов, и гулять по Глендейлу в статусе благодетеля.
- На Родине моей property осуществил. Мог бы и в другом месте приобрести, но на Родине сделал investMENT, чтобы оне развивались. Достойны жалости оне.
"Оне" - наверно имеет в виду тех, кто были выдворены из домов, тех, кто были изгнаны и благодетель для спасения онных, купил мавзолей, построенный на руинах их домов, закрыл на ключ и вернулся на родину – в Глендейл.
- Братан, поехал я, клевую хату купил, в тех новых зданиях, что строят, хороший invest, три года назад 50 тысяч баксов говорили, сегодня 300 стреляют, братан. Жалко их братан, наш народ, надо им немножко дать, себя лишить, чтоб они на ноги встали. Не стоит, да, братан, только плохое видеть: сионисты, пан и обыкновенные турки, американцы, европа, масоны, черти, святые и вообще все – наши враги, хотят наш народ испортить, извратить. Поэтому не говори о плохих вещах, только хорошее говори, братан, чтобы наш народ немножко окреп, чтобы хорошо было, братан.
Наверно он имеет в виду, чтобы его investMENT преумножился, а жена того, кто лишился дома, поехала в Америку работать прислугой, чтобы деньги посылать мужу на все, также на то, чтобы за алкогольными столами лакать тосты за мужество.
Первому, обобщая его со всей диаспорой, скажет мой среднестатистический армянский брат.
- Ахпары испортили нашу родину.
Как будто ахпары это какое-то дикое племя с полинезийских или других каких-то островов, и невозможно, чтобы среди них были те, что ходили в школу. Неходивший в школу ахпар – тупой и недалекий, и в лучшем случае, дойная корова, как тот идиот пицце-дельщик, который своими деньгами вытеснил ученого, потому что в Армении очень хорошенькие малолетние проститутки, ряды которых возможно пополнят дочери тех, кто лишился своих домов.
Часть их, выбранных мастерским вкусом армянских добропорядочных госпож, поедут в Дубай преподносить арабским и другим клиентам за десять долларов то, о чем я писал в своей прошлой книге, за что был сильно обруган и сильно похвален, одновременно и много раз.
Уйдем от индивидуализации. Вернемся к явлению, дорогие.
Обобщая второго инвестора, на всех возможных научных и невежественных конференциях, и даже во сне самому себе скажет мой диаспоральный сородич: Те, кто приехали из Армении, шлюхи, аморальные шлюхи. Покрыли позором нас здесь, в Глендейле и среди американцев, мы столько лет здесь были, все нас любили, эти пришли, покрыли нас позором.
Как следствие, снова заставят молчать художника, скульптора, музыканта и трижды проклятого писателя. Среди братьев и сестер, что посещают родину, есть также несомненно литераторы и искусствоведы, которые могут замалчивать молчание, потому что выяснилось, что в Армении не хотят касаться этой темы и это считается достаточным доводом для того, чтобы оправдать свое прямое участие в преступлении – насилии над свободой слова.
Он вульгарен, плохо владеет языком, пишет чепуху и является оскорблением нашего национального достоинства и вообще, поскольку он не нравится мне лично, мне гению, искусствоведу, культурологу, литературоведу и народному герою, - пусть идет в тюрьму.
- В тюрьму?
- Да, в тюрьму.
- В Глендейле?
- Почему только в Глендейл, дарагой братан, в Армении тоже, да и в Европе и везде, где застигнет судьба потерявшего кров армянина.
Оставим клоунаду.
Недавно Егиш рассказывал, что его стихотворение про шута, где он сообщил драгоценному обществу, что идиотам совсем не нужны поэты, также как и солдаты добровольческих отрядов, также как и политические мужи, закаленные войной и пером, а также общественные деятели, от опытного глаза которых не может укрыться ни один пицце-дельщик и капитан тенкеш, включая комиссаров горгенов и штирлицев. Им нужен шут, шут для этого обезьяньего племени, им нужен пир и вульгарный смех. И идут друг за другом ленин и али, мужик и чик: смейтесь своим пролетарским смехом, комиссары.
Ослепленные безукоризненностью биографии братья фетишисты, засунули его в дыру, приблизительно можем представить, что было, он пропал без вести – это-то мы все знаем, вах Чаренц, ах Чаренц.. Мы тебя очень любим, мы плачем, скорбим от души, но и без тебя у нас горя хватает, поэтому оставайся исчезнувшим и даже очерненным, до сего дня.
- Братан, говорят, этот Егише Чаренц мальчиков любил. И стих есть у него такой, братан. Вот Бнагир открой и читай.
Это стихотворение, скотина, не для комиссара, это письмо, а не донос. Это письмо от поэта поэту, пусть будут благословенны в веках все читающие, потому что тот, кто читает, самопроизвольно поэт, даже тот кто не читает - поэт, просто превратился в болвана-паразита. Стихотворение – это письмо шестнадцатилетнему Егишу, которое написал сорокалетний поэт самому себе, шестнадцатилетнему, и тому пареньку, что прочитает после.
Он сделал это на пятьдесят лет раньше американца Ричарда Баха, отца Чайки по имени Ливингстон, но американцу – остров, самолет, армянину – исчезновение и тюрьма.
Комиссар, ты же не знаешь диалектику и связываешь свое будущее только с наличными деньгами.
Я Егиша люблю, того солдата, того политического-общественного деятеля, того писателя, поэта и того паренька, который получил его письма.
Я СЕБЯ ЛЮБЛЮ.
Потому что во мне вы, мое племя, все без исключения, никого не могу оставить снаружи, это – табу, потому что я ношу в себе любовь первобытного общинного орангутанга, с незапамятных времен, так долго, что щенками мне кажутся ваши адам-ева, и Ной, и все святые, и христианские, и дохристианские и все иже с ними, в этом мире, где я никогда не стонал, что значит, что стонал я только дома. Знакомый-незнакомый, явный и тайный, придуманный призрак или реальный сброд
ИДИ НА ...
Я люблю свое племя, свое племя, своего вола.
То, что мое, комиссар, – это не грязь, это навоз. Навоз – добро, комиссар, просто это не твоего ума дело.
Не я сказал, комиссар, Мастер сказал. Тот, чья дочь предает меня молчанию сегодня, как безнадежно влюбленная в прошлом монашка.
Она - журналист, имеет общественное положение, не подпускает других, и ожидает, что ради мастера мы должны терпеть соучастие в преступлении и превратиться в грязь в глазах комиссара, о чем говорил Мастер, и сесть в тюрьму. Сначала в Ереване, потом опять, через пятнадцать лет в Стокгольме, потом в Глендейле, Соединенных Штатах, где подавшие на меня в суд были опять таки армянами. Даже арестовывавший меня полицейский.
Меня арестовывают и сажают в тюрьму в той стране, где родился Джордж Вашингтон, где написана декларация о правах и где все: арестованные, способствующие, ложно свидетельствующие и полицейские – армяне.
Меня арестовывают за свободное слово.
Ты надоело мне уже, племя. Какие вы тупые и более туп я, что продолжаю вас любить, даже вашу тупость.
Оф, аман, балам. Не знаю, что делать.
Нет, знаю. Пойду поклонюсь матери-океану, не имел времени повидать ее, потому что слишком занят моими соотечественниками, или они мною заняты организованно.
Иду, не знаю куда. Не знаю где я, в каком-то месте, которое здесь называют «фри-вей», в переводе - свободная дорога, приводившая меня к океанам в прошлом, и я пропадал без вести каждый раз и появлялся опять.
- Здравствуй мать-Пасифик
- Шшшшшшшшшшш...
- Тетя Атлантис передавала тебе привет, обнимала с тоской…
- Шшшшшшшшшшш... молодец, сынок. Передай привет моим остальным сестрам, когда будет повод. Скажи им, что я на месте.
Сказала и подмигнула мне стаей дельфинов, появившихся в миг из воды.
- Здравствуй, сынок, здравствуй...
Ваге Аветян
Санта-Моника
Лос-Анджелес
03-10-06
* * *
Приложение: Рассказ очевидца
Ваге Аветян в первый день своего приезда в Глендейл (США) был оповещен о том, что в городской библиотеке организуется вечер памяти Ваге Ошакана. Вход был свободен, и он пошел. И сразу стал свидетелем выступления одного господина, который сообщил о том, что "Общенациональный" (культурно-просветильская структура при партии Дашнакцутюн) всегда поддерживал армянского писателя, армянскую литературу, и способствовал ее распространению.
Ваге Аветян сказал с места:
- Вы лжете.
Господин ответил:
- Спасибо.
Ваге:
- Пожалуйста.
Господин закончил свое выступление. Затем начала речь одна дама, говорила долго и подробно. После этого Ваге Аветян поднялся на сцену, чтобы прояснить ситуацию.
- Меня зовут Ваге Аветян. Я автор шести книг, написанных на трех языках. В Армении начато уголовное преследование против меня, из-за того, что пишу...
Но он не смог докончить. Начали хором орать и вырывать микрофон. На сцену ворвались около 20 человек, начался шум и потасовка.
Ваге не смог выйти из зала, его окружили, толкали и кричали: Позовите полицию!
Пришли полицейские. Армяне. Составили оперативное дело. Одна из дам и один господин, кажется, дали свидетельские показания о том, что Ваге их ударил. Его самого ни о чем не спрашивали. Когда узнали, что он гражданин Швеции, а не Армении - забеспокоились. Ваге отвели в тюрьму, был вечер пятницы. Выпустили его только после выходных, в понедельник. Сейчас Ваге Аветян ждет суда.
Перевод с армянского Луизы Погосян
06-10-06
Возможно, что он все понимает лучше меня, и стать парта геноссе наверно будет очень полезно для процветания, развития, феминизации, непонятных анархо-большевистких, философских, познавательных, неопознанных идиотско-гениальных штучек и развития страны. По-моему это мутиловка. В последнее время кажется, что это одно и тоже: потому что на каждом шагу гения может назвать дегенератом, уродом, извращенцем и хулиганом неичерпаемый в веках, невежественный, амбициозный люмпен-пролетариат, который не учился в школе, но в отличие от недавно эмигрировавшего из Армении профессора, воображает, что он богат, потому что после того, как 20 лет продавал пиццу, собрал, по своему мнению, кругленькую сумму, размеры которой обязывают его непосредственно участвовать на всех научных конференциях, собраниях, потому что за счет госбюджета, неважно какого – армянского, американского, европейского - он может шляться в Армению и обратно, покупать квартиры соотечественников, выброшенных на улицу, лапать их дочерей и вдов, и гулять по Глендейлу в статусе благодетеля.
- На Родине моей property осуществил. Мог бы и в другом месте приобрести, но на Родине сделал investMENT, чтобы оне развивались. Достойны жалости оне.
"Оне" - наверно имеет в виду тех, кто были выдворены из домов, тех, кто были изгнаны и благодетель для спасения онных, купил мавзолей, построенный на руинах их домов, закрыл на ключ и вернулся на родину – в Глендейл.
- Братан, поехал я, клевую хату купил, в тех новых зданиях, что строят, хороший invest, три года назад 50 тысяч баксов говорили, сегодня 300 стреляют, братан. Жалко их братан, наш народ, надо им немножко дать, себя лишить, чтоб они на ноги встали. Не стоит, да, братан, только плохое видеть: сионисты, пан и обыкновенные турки, американцы, европа, масоны, черти, святые и вообще все – наши враги, хотят наш народ испортить, извратить. Поэтому не говори о плохих вещах, только хорошее говори, братан, чтобы наш народ немножко окреп, чтобы хорошо было, братан.
Наверно он имеет в виду, чтобы его investMENT преумножился, а жена того, кто лишился дома, поехала в Америку работать прислугой, чтобы деньги посылать мужу на все, также на то, чтобы за алкогольными столами лакать тосты за мужество.
Первому, обобщая его со всей диаспорой, скажет мой среднестатистический армянский брат.
- Ахпары испортили нашу родину.
Как будто ахпары это какое-то дикое племя с полинезийских или других каких-то островов, и невозможно, чтобы среди них были те, что ходили в школу. Неходивший в школу ахпар – тупой и недалекий, и в лучшем случае, дойная корова, как тот идиот пицце-дельщик, который своими деньгами вытеснил ученого, потому что в Армении очень хорошенькие малолетние проститутки, ряды которых возможно пополнят дочери тех, кто лишился своих домов.
Часть их, выбранных мастерским вкусом армянских добропорядочных госпож, поедут в Дубай преподносить арабским и другим клиентам за десять долларов то, о чем я писал в своей прошлой книге, за что был сильно обруган и сильно похвален, одновременно и много раз.
Уйдем от индивидуализации. Вернемся к явлению, дорогие.
Обобщая второго инвестора, на всех возможных научных и невежественных конференциях, и даже во сне самому себе скажет мой диаспоральный сородич: Те, кто приехали из Армении, шлюхи, аморальные шлюхи. Покрыли позором нас здесь, в Глендейле и среди американцев, мы столько лет здесь были, все нас любили, эти пришли, покрыли нас позором.
Как следствие, снова заставят молчать художника, скульптора, музыканта и трижды проклятого писателя. Среди братьев и сестер, что посещают родину, есть также несомненно литераторы и искусствоведы, которые могут замалчивать молчание, потому что выяснилось, что в Армении не хотят касаться этой темы и это считается достаточным доводом для того, чтобы оправдать свое прямое участие в преступлении – насилии над свободой слова.
Он вульгарен, плохо владеет языком, пишет чепуху и является оскорблением нашего национального достоинства и вообще, поскольку он не нравится мне лично, мне гению, искусствоведу, культурологу, литературоведу и народному герою, - пусть идет в тюрьму.
- В тюрьму?
- Да, в тюрьму.
- В Глендейле?
- Почему только в Глендейл, дарагой братан, в Армении тоже, да и в Европе и везде, где застигнет судьба потерявшего кров армянина.
Оставим клоунаду.
Недавно Егиш рассказывал, что его стихотворение про шута, где он сообщил драгоценному обществу, что идиотам совсем не нужны поэты, также как и солдаты добровольческих отрядов, также как и политические мужи, закаленные войной и пером, а также общественные деятели, от опытного глаза которых не может укрыться ни один пицце-дельщик и капитан тенкеш, включая комиссаров горгенов и штирлицев. Им нужен шут, шут для этого обезьяньего племени, им нужен пир и вульгарный смех. И идут друг за другом ленин и али, мужик и чик: смейтесь своим пролетарским смехом, комиссары.
Ослепленные безукоризненностью биографии братья фетишисты, засунули его в дыру, приблизительно можем представить, что было, он пропал без вести – это-то мы все знаем, вах Чаренц, ах Чаренц.. Мы тебя очень любим, мы плачем, скорбим от души, но и без тебя у нас горя хватает, поэтому оставайся исчезнувшим и даже очерненным, до сего дня.
- Братан, говорят, этот Егише Чаренц мальчиков любил. И стих есть у него такой, братан. Вот Бнагир открой и читай.
Это стихотворение, скотина, не для комиссара, это письмо, а не донос. Это письмо от поэта поэту, пусть будут благословенны в веках все читающие, потому что тот, кто читает, самопроизвольно поэт, даже тот кто не читает - поэт, просто превратился в болвана-паразита. Стихотворение – это письмо шестнадцатилетнему Егишу, которое написал сорокалетний поэт самому себе, шестнадцатилетнему, и тому пареньку, что прочитает после.
Он сделал это на пятьдесят лет раньше американца Ричарда Баха, отца Чайки по имени Ливингстон, но американцу – остров, самолет, армянину – исчезновение и тюрьма.
Комиссар, ты же не знаешь диалектику и связываешь свое будущее только с наличными деньгами.
Я Егиша люблю, того солдата, того политического-общественного деятеля, того писателя, поэта и того паренька, который получил его письма.
Я СЕБЯ ЛЮБЛЮ.
Потому что во мне вы, мое племя, все без исключения, никого не могу оставить снаружи, это – табу, потому что я ношу в себе любовь первобытного общинного орангутанга, с незапамятных времен, так долго, что щенками мне кажутся ваши адам-ева, и Ной, и все святые, и христианские, и дохристианские и все иже с ними, в этом мире, где я никогда не стонал, что значит, что стонал я только дома. Знакомый-незнакомый, явный и тайный, придуманный призрак или реальный сброд
ИДИ НА ...
Я люблю свое племя, свое племя, своего вола.
То, что мое, комиссар, – это не грязь, это навоз. Навоз – добро, комиссар, просто это не твоего ума дело.
Не я сказал, комиссар, Мастер сказал. Тот, чья дочь предает меня молчанию сегодня, как безнадежно влюбленная в прошлом монашка.
Она - журналист, имеет общественное положение, не подпускает других, и ожидает, что ради мастера мы должны терпеть соучастие в преступлении и превратиться в грязь в глазах комиссара, о чем говорил Мастер, и сесть в тюрьму. Сначала в Ереване, потом опять, через пятнадцать лет в Стокгольме, потом в Глендейле, Соединенных Штатах, где подавшие на меня в суд были опять таки армянами. Даже арестовывавший меня полицейский.
Меня арестовывают и сажают в тюрьму в той стране, где родился Джордж Вашингтон, где написана декларация о правах и где все: арестованные, способствующие, ложно свидетельствующие и полицейские – армяне.
Меня арестовывают за свободное слово.
Ты надоело мне уже, племя. Какие вы тупые и более туп я, что продолжаю вас любить, даже вашу тупость.
Оф, аман, балам. Не знаю, что делать.
Нет, знаю. Пойду поклонюсь матери-океану, не имел времени повидать ее, потому что слишком занят моими соотечественниками, или они мною заняты организованно.
Иду, не знаю куда. Не знаю где я, в каком-то месте, которое здесь называют «фри-вей», в переводе - свободная дорога, приводившая меня к океанам в прошлом, и я пропадал без вести каждый раз и появлялся опять.
- Здравствуй мать-Пасифик
- Шшшшшшшшшшш...
- Тетя Атлантис передавала тебе привет, обнимала с тоской…
- Шшшшшшшшшшш... молодец, сынок. Передай привет моим остальным сестрам, когда будет повод. Скажи им, что я на месте.
Сказала и подмигнула мне стаей дельфинов, появившихся в миг из воды.
- Здравствуй, сынок, здравствуй...
Ваге Аветян
Санта-Моника
Лос-Анджелес
03-10-06
* * *
Приложение: Рассказ очевидца
Ваге Аветян в первый день своего приезда в Глендейл (США) был оповещен о том, что в городской библиотеке организуется вечер памяти Ваге Ошакана. Вход был свободен, и он пошел. И сразу стал свидетелем выступления одного господина, который сообщил о том, что "Общенациональный" (культурно-просветильская структура при партии Дашнакцутюн) всегда поддерживал армянского писателя, армянскую литературу, и способствовал ее распространению.
Ваге Аветян сказал с места:
- Вы лжете.
Господин ответил:
- Спасибо.
Ваге:
- Пожалуйста.
Господин закончил свое выступление. Затем начала речь одна дама, говорила долго и подробно. После этого Ваге Аветян поднялся на сцену, чтобы прояснить ситуацию.
- Меня зовут Ваге Аветян. Я автор шести книг, написанных на трех языках. В Армении начато уголовное преследование против меня, из-за того, что пишу...
Но он не смог докончить. Начали хором орать и вырывать микрофон. На сцену ворвались около 20 человек, начался шум и потасовка.
Ваге не смог выйти из зала, его окружили, толкали и кричали: Позовите полицию!
Пришли полицейские. Армяне. Составили оперативное дело. Одна из дам и один господин, кажется, дали свидетельские показания о том, что Ваге их ударил. Его самого ни о чем не спрашивали. Когда узнали, что он гражданин Швеции, а не Армении - забеспокоились. Ваге отвели в тюрьму, был вечер пятницы. Выпустили его только после выходных, в понедельник. Сейчас Ваге Аветян ждет суда.
Перевод с армянского Луизы Погосян
06-10-06