Ретроспектива

1.

Баку. Столица азиатской страны, раскрывшая свое сердце Европе. Древний и прекрасный город на берегу Хазара. Страна огней, страна людей, соединивших в себе ценности Европы и Азии. Волшебная атмосфера Баку вечно живет в памяти тех, кто хотя бы раз увидел его. А те, кто родился и вырос на этой земле, вообще не способны прожить без него ни дня, ни минуты… Баку был городом для всех вне зависимости от национальной принадлежности и вероисповедания – русских, армян, евреев, азербайджанцев, грузин, африканских студентов.

Еще в начале прошлого века Баку, занимающий особое место на карте мира привлек своей нефтью представителей разных национальностей. Многие даже не знают, что 1847-ом году в Биби-Эйбате предприняли первую попытку бурения нефтяной скважины механическим способом. Именно после этого начался приток иностранного капитала в нефтяную промышленность Баку. Если в 1879-ом году в Баку было 9 скважин, то в 1900-ом их число достигло 1710. Бакинская нефть вышла в мировое пространство. Наряду с нефтяной промышленностью стали развиваться и другие отрасли; появились заводы, мастерские, табачные фабрики, мельницы, работающие на паровом двигателе. Открылись новые банки, торговые и промышленные фирмы.

В Баку есть величественные исторические памятники, дома в Ичеришехере (1), стены которых украшены восточными узорами, здания в стиле готики, барокко и рококо, возведенные известными архитекторами, строения во фламандском и псевдомавританском стилях.

В Азербайджане существует духовная категория людей, включенных в «Красную книгу» - бакинцы! Они продолжают оставаться бакинцами, хоть и рассыпались на сегодняшний день по всему миру. Бакинцы – нация, обладающая уникальной культурой, возникшей в результате слияния двух огромных и совершенно отличных друг от друга ментальных и географических пространств – Востока и Запада. Да-да, именно нация! У бакинцев есть даже песня: «Есть такая нация, бакинцы говорят». Они часто любят повторять выражение: «Бакинец и в Африке бакинец». Короче, бакинцы – это космополитичная общность людей, от всей души любящих родной город. Было время, когда жители этого города жили без забот и хлопот, весело и дружно, придумывали тысячу причин, чтобы превратить очередной день в праздник. Они любили национальную кухню, готовили вкусные мучные блюда, сладости, шутили на местный манер и вступали в смешанные браки. Поднимая на свадьбах бокалы с вином, гордо произносили: «Да здравствует Баку и бакинцы!..»

Недавно в местной русскоязычной газете «Эхо» опубликовали письмо живущего в ЮАР бакинца, еврея по происхождению. С душевной болью он писал: «Я пожимаю плечами, когда меня спрашивают о том, как я попал в Африку. Если живешь не на родине, не в Баку, какая разница, где жить?! Здесь, в Африке я создал для себя, своей семьи и бизнеса комфортные условия. Но по ночам я просыпаюсь от горячих слез, текущих по щекам – это плачет одинокое сердце, тоскующее по бакинскому солнцу, бакинскому морю... Мы, бакинцы, часто здесь встречаемся, пьем за бакинскую нацию, но не чокаемся, будто находимся на поминках. Ибо знаем… Знаем, что бакинской нации больше не нет. Она давно уже вымерла!»

Такие слова вы можете услышать почти от любого бывшего бакинца. И вправду, эти люди – ревностные блюстители бакинских традиций, верные хранители уникального городского фольклора…

Бакинцы, гуляя с гостями по городу, показывают им места, где снимались «Человек-амфибия» и «Бриллиантовая рука», приводят цитаты из фильмов. А те в свою черед отмечают, что местные чрезвычайно гостеприимные и хлебосольные люди. «Стоит раз попасться в руки к бакинцам – так тебя откормят, что мать родная не узнает» - эти слова стали уже поговоркой. Если вы пришли в гости в бакинскую семью, знайте, что после застолья можете не брать в рот ни крошки несколько дней кряду. Секрет уникальности бакинцев прост – они растут, вдыхая пленительный запах города и морских волн, нефти и ароматных фруктов.

О бакинском кафе «Наргиз» стоит рассказать особо. В нем снимался один из эпизодов «Человека-амфибии». В центре кафе находилась кухня, буфет и небольшой зал с местами для посетителей, а слева – открытый павильон, где продавались коктейли, мороженое, фруктовые соки и газированная вода. Директором этого павильона был армянин, неповторимый дядя Рачик. Ни один ресторан в городе не мог сравниться с «Наргиз» по части сервиса. За короткий срок с начала своего открытия «Наргиз» стал одним из излюбленных мест бакинцев. Застолья в этом кафе часто длились до самого утра. Засидевшиеся сильно за полночь клиенты сами подвозили спешащих домой официантов, не забывая дать им солидные чаевые. А после ухода последнего посетителя сторож дядя Миша прибирал столы.

В кафе «Наргиз» часто бывали драки. Однажды вечером здесь случилась большая заварушка с разбиванием тарелок, переворачиванием столов – в соответствии со всеми законами жанра. Увидев приближающихся милиционеров, дерущиеся поспешно разбежались. Пришли милиционеры, стали допрашивать свидетелей. Охранник Дядя Миша при этом спокойно курил в сторонке. Недовольные милиционеры раздраженно набросились на него: «Ну почему же вы впускаете хулиганов через порог?». Дядя Миша смерил их взглядом, и презрительно ответил: «А где вы здесь видите порог?!»

Нижеследующие стихи, написанные одним бакинским армянином, стали настоящим гимном Баку.

Улица Торговая,
милая, родная.
Помню, как гуляли там,
мы забот не зная.

На углу Карганова
встретишься с друзьями,
Медленной походкой
к Госбанку поплывешь.

Тысяча улыбок
и сотни «здрасьте»…
К концу похода, глядь,
- исчезли все напасти.

В ресторан в подвале,
напротив Маслопрома,
Загляни с друзьями
– будешь ты как дома.

С девушкой любимой,
с рук купив билеты,
Радостно спешишь
ты на пассаж Вэтэна
Музыку послушать,
мороженым угостить,
И побыв немного
в роли джентльмена,
В зале полутемном …

И так далее…

* * *

Да, Баку для всех был волшебным миром, святыней, где осуществлялись мечты. «Черное золото», добываемое из глубин голубого Хазара направляется из Баку в Джейхан и дарит много-много радостей всему миру. В песнях, сочиненных во славу Баку нашли отражение сердечная любовь, искренние душевные чувства тех, кто привязан к нему всем своим существом.

Сердца умиляются, восторгаются души от этого счастья. Конечно те, кому выпало родиться и жить в этом городе, неразделимы с ним. Ибо все их мечты, любимые дети, свадьбы, дороги судьбы связаны с этой святыней. Взлетев с его теплого лона, бакинцы скитаются на чужбине. После недолгой разлуки, как только шасси самолета каснется земли, они взлетают от счастья на небо. Может поэтому во славу Баку слагались песни, писались стихи на различных наречьях.

Теперь Баку сильно изменился по сравнению с прошлым веком. Это изменение имеет как положительные, так и отрицательные стороны. В конце прошлого века город был охвачен штормом, сметающим все на своем пути. Ураганы, бушующие в водах Хазара, казались детской забавой по сравнению с тем, что происходило на бакинских улицах и площадях. (1) Ичери шехер – уникальный исторический ансамбль, расположенный прямо в центре Баку. В этом месте, на холме у самого моря зарождался древний Баку. Город в XII веке по всему периметру был обнесен крепостными стенами, из-за чего Ичери шехер часто называют еще и крепостью. 2.

Из двадцати двух учеников 9-го «Б» класса русской школы №2 с математическим уклоном, расположенной в центре этого интернационального города восемнадцать были азербайджанцами (двенадцать мальчиков и шесть девочек), один армянином, двое русскими и один евреем.

Холодным ноябрьским утром 1989-го года в классе проходил урок азербайджанского языка. До того никакого отрицательного отношения к армянам не было. Но сейчас Самед Фаикович слабым своим голосом рассказывал ученикам об армяно-азербайджанском конфликте, указкой в руке расширяя на карте СССР территорию Армянской ССР до Нагорно-Карабахской Автономной Области. Он говорил о несправедливых требованиях, крахе интернационализма и коммунизма, о том, что отечество находится в опасности. А ученики, затаив дыхание, тихо внимали каждому его слову.

– Ребята, те, кого еще вчера мы называли другом и братом сегодня могут превратиться во врагов. В Ереване и Степанакерте армяне провозглашают крайне несправедливые лозунги, претендуют на земли Азербайджанской ССР. Обратите внимание на карту! Вы же видите, что Нагорный Карабах никакого отношения к Армянской Республике не имеет. Это азербайджанские земли! Ну и что, что в Нагорном Карабахе проживают армяне? Выходит, из-за этого наши земли должны быть присоединены к Армении? У меня к вам вопрос, ребята. Каким будет ваше отношение к армянам, если такое случится, и наши земли у нас отнимут?

На лице учителя застыла самодовольная улыбка. Вопрос привел учеников в растерянность. Ответить на него было не так просто. Весь класс повернулся к парте в третьем ряду, за которой сидел Артуш. Одни смотрели на него со злобой, некоторые с состраданьем. Заур протянул руку под партой и обхватил холодные пальцы Артуша. Это был утешающий дружеский жест. Сидящий в последнем ряду Камран поднял руку:

– Самед Фаикович, Карабах наш. Мы не отдадим его армянам! Мы совсем не такие как армяне. Ведь они даже не обрезаны.

В классе поднялся хохот. Девочки покраснели от смущения. Камран был второгодником, но как только армяне начали претендовать на Карабах, незаслуженно был переведен в девятый класс азербайджанскими учителями и директором, чьи патриотические чувства бушевали безгранично.

Учитель азербайджанского языка Самед Фаикович, в черном двубортном костюме и голубом галстуке в белую горошинку, наморщил лоб и улыбнулся:

– Значит Камран, ты говоришь, что Карабах наш? Ну-ка выйди к доске. Можешь обосновать свое мнение? На самом деле ты прав, Карабах действительно наш. Но это должны понять и армяне.

Самед Фаикович бросил мимолетный взгляд на Артуша. Покрасневший Артуш не поднимал головы. Заур еще крепче сжал его пальцы и с ненавистью посмотрел на недоумка Камрана. Тот стоял с открытым ртом и ничего не выражающим взглядом. Потужившись несколько секунд, он разом выпалил:

– У нас есть Бюльбюль, Натаван, мугам, тар, кеманча. Все они вышли из Карабаха. А у армян в Карабахе ничего нет. Они там гости и должны жить как гости. А если не хотят, то могут убираться.

Самед Фаикович засиял. Он откинул со лба волосы величественным взмахом руки и с гордостью произнес:

– Молодец Камран! Откуда ты все это знаешь?

– Отец рассказывает. Уже год, как он рассказывает о хитрости, коварстве армян. Мой отец из Агдама. Хорошо их знает, – сказал Камран, показывая на Артуша.

Слова Камрана привели в восторг всех учеников-азербайджанцев, но вдруг Заур поднял руку:

– Самед Фаикович, я не согласен с Камраном.

– Заур?! Ты не согласен? Ладно, выйди к доске, – Самед Фаикович выпятил губы и послал в душе проклятья в адрес Заура, и таких же, как он синтетических русскоязычных. Он кашлянул и, не теряя достоинства, продолжил:

– А ты, ты-то можешь обосновать свое мнение? Что тебя не устраивает в словах Камрана?

– Да, могу! Все мы братья. Армяне, русские, азербайджанцы – какая разница? Ведь Артуш – один из лучших учеников нашего класса, не несет ответственности за выходки двух-трех глупцов в Армении и Карабахе!

– Значит так… Знаешь ли ты что значит Карабах, какую ценность он представляет для Азербайджана? Вот ты, например, был в Шуше?

– Да, был! Прошлой весной.

– Ты не чувствовал себя там как в настоящем азербайджанском городе, не ощутил азербайджанскую душу?

– Я советский гражданин и горд этим! Не верю в азербайджанскую, армянскую, русскую, еврейскую душу. Я верю в советскую душу.

– Видимо ты не получил должного воспитания в своей коммунистической семье. Это называется «изменой». Садись, Заур.

По взглядам большинства учеников-азербайджанцев, направленным на Заура, было ясно, что они согласны с учителем. Самед Фаикович разнервничался. Этот патриот, регулярно посещающий подпольные собрания Серых волков понимал: придется еще долго стараться для того, чтобы превратить в людей манкуртов вроде Заура.

– Ладно, а кто-нибудь из вас бывал в Ереване? Кто-нибудь чувствовал там советскую душу, о которой рассказал Заур? Почему только мы, азербайджанцы должны быть носителями советской души, а армяне должны оставаться националистами и презрительно смотреть на нас? Почему у нас не должно быть националистских организаций, в то время как у армян есть Дашнаки?

Вячеслав Сапунов поднял руку и рассказал о своей поездке в Армению трехгодичной давности, шашлыке из свинины, который он пробовал в одном из домов отдыха на берегу озера Севан. Его слова привели учеников-азербайджанцев в ярость. При упоминании свинины Мирсалеху из рода сеидов (1) стало плохо, Самед Фаикович разрешил ему отправиться в туалет и вырвать. На этом азербайджано-армянское противостояние подошло к концу, так как прозвенел звонок.

Самед Фаикович глубоко вздохнул и не спеша вышел из класса. После него все ученики тоже покинули класс. Это была большая перемена, во время которой каждый занимался своим делом. Некоторые из ребят курили в укромном местечке, другие волочились за девочками, угощали их какао и бутербродами в школьном буфете, отличники читали свои стихи, посвященные девочкам. А Заур втолкнул Артуша в класс биологии и запер дверь на крючок.

Самый прекрасный для Заура человек на свете теперь побагровел от ярости и стыда. У Артуша дрожали губы, он готов был расплакаться.

– Ты должен быть сильным, Артуш, - сказал Заур. – Не обращай на них внимания. Увидишь, все утрясется, будет ещё лучше.

– Заур, не надо меня утешать. Ничего не утрясется. Вчера отец все нам объяснил. Армяне перешли в настоящее наступление. В Карабахе, Армении уже пролита кровь. От нас все скрывают. Москва все скрывает.

Заур понял, что все безнадежно. Чем тут возразишь? Этот бессмысленный конфликт, начатый армянами, мог отнять у него самого лучшего человека на свете, человека с самыми красивыми глазами. Артуш плакал навзрыд. Заур наклонился и стал целовать соленые от слез глаза и щеки Артуша. (1) Сеиды – продолжатели рода Пророка Магомета. 3.

– Отец, что происходит в Карабахе? Почему армяне враждуют с нами?

Отец Заура, обычный советский инженер, посмотрел на сына с болью. Поставил стакан с чаем на стол и медленно заговорил.

– Армяне хотят присоединить Карабах к Армении. Говорят, что это их земли. Но на самом деле, Карабах – древняя азербайджанская земля, в то же время это желание армян идет наперекор интернационализму. Знаешь сынок, я не думаю, что все армяне плохие. Ашот, с которым мы дружим уже двадцать лет, говорит, что все это не более чем вздорный бред кучки сумасшедших.

Ответ не удовлетворил Заура.

– Я все же не могу понять – почему армяне хотят завоевать Карабах?

– Потому что, сынок, Карабах – прекрасная, благодатная земля, – сдержанно ответил отец.

– А эта земля всегда принадлежала нам?

– Повторяю, Карабах наша исконная земля. Еще в древние времена, когда наши великие предки впервые ступили в этот край, они вскрикнули: «Qara bax!... orada qar var!» (1). А приблизившись к горам и увидев девственные леса, они закричали: «Qara bag!» (2). И вправду, склоны гор походили на черные сады. С тех пор этот край называют Карабахом. Сынок, знай, что это очень древний и славный край.

– Отец, у меня тоже есть друг армянин.

– Ты имеешь в виду Артуша? Хороший парень. Будьте крепкими в дружбе. Бессмысленные стычки не должны вам мешать.

Заур опустил голову:

– Отец… Но ведь в школе все его оскорбляют. Артуш говорит, что им придется уехать из Баку. Что… что я тогда буду делать?

Отец погладил сына по голове. Страдания сына вонзались в его сердце как кинжал.

– Сынок, послушай. Никто никуда не уедет. Понял? Артуш родился в Баку, здесь ему и жить. Поговори с ним, объясни, что беспокоиться не стоит. Никто не причинит ему и его семье вреда. Наш народ не жесток, не бессердечен. Армяне, живущие в Баку, не несут ответственности за проделки своих карабахских сородичей… В общем, не переживай. Все образуется.

* * *

Артуш же окончательно уверился в том, что ничего не образуется.

Родители были в гостях у добродушной азербайджанской семьи, живущей по соседству. Эта русскоязычная старая бакинская семья беспокоилась за судьбу друзей. Они предлагали Борису, отцу мальчика, уехать из города и снять на некоторое время квартиру в одном из отдаленных кварталов. Но Борис не соглашался. Незнакомцы в черных одеждах, прогуливающиеся по ночам вокруг их дома на улице Видади 136 беспокоили его, но он был непреклонен.

– Я никуда не собираюсь уходить из родного города. Ни Карабах, ни Армения мне не нужны. Я родился в Баку, в Баку и останусь, – говорил он.

Сердце Артуша, который остался дома один, билось как в клетке, подросток не мог найти себе места. Он надел куртку и вышел. С жадностью, будто в последний раз, смотрел он на городские улицы, исхоженные вдоль и поперек, на здания, на лица людей. Теперь он был здесь самым чужим человеком. Каждой клеточкой своего тела он ощущал это отчуждение.

Пешком он прошелся до Ичеришехера. Идти к Зауру, беспокоить его семью не хотелось. Через лабиринты улиц Старого города он вышел к Губернаторскому саду.

Он любил это место. Любил подолгу бродить по вымощенным камнями тропинкам, на которые отбрасывали тень редкие печальные деревья. Он прошелся вдоль крепостной стены, устал и присел на скамейку. Фонтан с гигантским бассейном перед чайханой не работал. Малыши, играющие в саду, бросали в бассейн камушки, радовались и хлопали в ладоши, когда попадали в выбранную цель.

Красноватые лучи заходящего солнца освещали серую крепостную стену. За спиной Артуша удлинялись тени деревьев. Сорванные нордом листья летели в воздухе и оседали в общую разноцветную кучу.

В сиянии заката перед ним возник образ Заура.

Заур … самое прекрасное для него азербайджанское имя. Самое любимое имя на свете. У него искрящиеся глаза под длинными черными ресницами на смуглом миловидном лице. Такие выразительные и пьянящие глаза бывают только у азербайджанских парней. Профиль тонкобрового Заура напоминал Артушу древнегреческих богов.

Артуш любовно и страстно поддался своим грезам. Он закрыл глаза и вдруг услышал за спиной веселый смех:

– Кажется, рыцарь, ждущий возлюбленного, уснул!

Он вскочил. Прямо за ним стоял Заур. На нем была сексуальная школьная форма лазурного цвета. Пионерский галстук на шее был того же цвета, что и губы. Ему захотелось поцеловать, укусить, окровавить эти губы. Но здесь, в этом парке, где было много людей, даже мысль об этом казалась тяжким грехом.

– Как ты меня нашел?

Заур сел рядом и положил руку ему на плечо. Во влажных глазах Артуша читалась тревога, волнение и сомнение.

– Мне стало скучно дома. Мы говорили с отцом.

– О чем?

– О Карабахе, об армянах… Конкретно о тебе.

– Обо мне?

– Да, о тебе. Отец хорошего мнения о тебе. Говорит, что мы должны быть стойкими в дружбе. Ни на что не обращать внимания, – Заур произнес последнее предложение со смехом. Артуш тоже улыбнулся.

– А чего ты ждал? Думал, скажет, что будьте стойкими в своей любви?

Заур расхохотался. Ущипнул Артуша за плечо.

– Хватит нести чепуху. – Он оглянулся. – Вдруг услышит кто-нибудь. Бедный отец, узнает – сердце не выдержит.

– А разве он не узнает рано или поздно?

– Ты что, с ума сошел? Что узнает? – раздраженно сказал Заур и убрал руку с плеча Артуша.

– Успокойся. Я просто предположил.

– Не стоит делать даже предположений. Не надо.

– Просто знаешь, многие завидуют счастью голубых и пытаются из-за этого наказать их. Речь идет об обычной зависти. Ладно, неважно… Что еще сказал твой отец?

– Сказал, что все будет хорошо. Бакинские армяне никуда не уйдут. Никто не тронет их. Они граждане Азербайджана. Мы пуд соли вместе съели.

Артуш посмотрел на Заура так, будто видел его впервые. Встал, горько усмехнулся, порылся носком туфель в опавших листьях.

– Ты что Заур, с ума сошел? - сказал он, наконец.

– Это говорю не я, а отец. Хочешь сказать, что мой отец сумасшедший?

– Никто не говорит, что он сумасшедший. Но он не может знать как я, как мы, насколько близка трагедия. Может быть, у него действительно нет проблем с армянами. Но наша улица, - сказал Артуш, почему-то указывая рукой в сторону Баксовета, – днем и ночью полна какими-то странными людьми. Приходят, уходят, неизвестно, кого ищут, о ком спрашивают. Все одеты в черные кожаные куртки. На лицах ненависть, в глазах ярость. Вчера они сказали какую-то гадость моей матери, слышишь? Моей матери!

Заур тоже встал. Взял Артуша за плечи и начал трясти.

– Приди в себя! Что ты кричишь? Собираетесь всё бросить и бежать только из-за того, что в вашем дворе прогуливается пара бродяг. Это наш город!!! Без Баку тебе не прожить! Тебе не забыть запах этого моря!

– Ты еще многого не знаешь. Азербайджанские ребята в нашем дворе кричат мне вслед «пидор», «сукин сын», «армянская собака». Оскорбляют на каждом шагу. Хотя до вчерашнего дня мы были друзьями. Вместе играли в футбол, ходили на пляж…

– То, что ты говоришь - ничто по сравнению с тем, что довелось увидеть азербайджанцам в Армении!

Артуш застыл на месте как вкопанный, с широко раскрытыми глазами, будто его ударил ток. От неожиданности он раскрыл рот, за жемчужными зубами показался нежный, розовый язык. Он готов был расплакаться, но сдержался, весь съежился и застыл, обхватив голову двумя руками.

Заур тоже смутился и растерялся. Бессильно рухнул на скамью.

– Извини, – произнес он, не поднимая головы.

– За что? – сдавленный голос Артуша донесся откуда-то издалека, словно из глубины колодца.

– …

– Может ты и прав.

– Артуш, я…

– Молчи! Не будь двуличным. Ты думал и думаешь именно так. Значит, ты был неискренним, когда встал в классе на мою защиту! Зная, что ваших подвергают мучениям в Армении, ты из-за наших отношений выдал Самеду Фаиковичу совсем другое.

– Я и теперь отвечаю за свои слова. Отец говорит, что…

– Меня не интересует, что говорит твой отец, – перебил его Артуш. – Ты что, сам думать не умеешь? Не видишь, что творится? В Степанакерте, Агдаме пролилась кровь. О чем ты вообще говоришь!

– Да пролилась, – вскочил Заур. - И что теперь? Могу повторить свои слова! Что бы ни творилось в Армении и Карабахе, никто здешних армян не тронет. Наш народ на это не способен! В чем же вы виноваты?!

– Ты так наивен? Так слеп? О чем ты? Какой еще народ?

Артуш перешел на крик. Женщины, сидящие на три скамейки справа обернулись на двух ожесточенно спорящих подростков. Мячик одного из детей, играющих в парке, скатился прямо к ногам Заура.

На пухленькой смуглой девчушке побежавшей за мячиком было светло-зеленое тонкое пальто и белая вязаная шапочка на голове. Помпончики шапочки смешно раскачивались и делали девочку похожей на зайчонка.

Заур улыбнулся, склонился и подобрал мяч. Он присел на корточки и ласково спросил у малышки:

– Как тебя зовут, милая?

– Гюльбахар.

– А где мама и папа?

– Вооон там сидят, – показала девочка на молодых родителей, которые сидели на одной из скамеек на другой стороне фонтана.

– Держи свой мячик и смотри не убегай далеко. Ладно? Играй рядом с мамой и папой, – сказал он и, сам не зная, почему, поцеловал ее.

Девочка, получив свой мяч, убежала, а Артуш, все это время с интересом наблюдавший за странными действиями Заура, спросил:

– Что? Захотелось попробовать себя в роли отца?

– Прекрати. Просто я люблю детей. Ленин их тоже очень любил.

– Ленин? Какой еще Ленин? – расхохотался Артуш как сумасшедший. – До каких пор ты собираешься носить этот галстук? Ты что, не можешь оставить его дома? Спятил совсем?

– Не твое дело, - сказал обиженно Заур и вновь присел на скамью. - Нравится – вот и ношу. Да сядь ты, наконец, не стой над душой!

Артуш не переставая смеяться, присел рядом с Зауром и положил руку на его колено.

– Обиделся? Не имеешь права. Я знаю, какой ты умный, глубокий человек, твое сердце наполнено любовью. Я презираю себя за то, что не могу быть таким добрым, благожелательным, как ты.

– Что за бредни? Это все не обо мне!

Артуш подмигнул Зауру и указал на другую сторону бассейна:

– Думаешь, я не понял, почему ты так долго болтал с той девочкой?

– Почему же? – спросил заинтригованный Заур.

– Ты начал вести себя как настоящий «папаша», чтобы склока между нами не выходила за рамки приличия, чтобы мы не обижали друг друга.

Заур многозначительно посмотрел на своего любовника. Сейчас им обоим хотелось лишь одного – страстно целоваться, заняться любовью, подняться на вершину блаженства.

– Так странно, Артуш…

– Что странно?

– Обстоятельства требуют, чтоб мы были врагами. Правда?

– Наверно, - пожал плечами Артуш.

– Выходит, что если двое мужчин убивают друг друга на войне – это нормально, но если они любят друг друга… то это ни в какие ворота не лезет…

Катастрофа приближалась с чудовищной скоростью.

* * *

Середина декабря 1989-го года. Прошло меньше месяца со встречи любовников в Губернаторском саду.

Занятия в школе близились к концу. До зимних каникул оставалась неделя. Школьные стены впитали в себя холод морозного воздуха. Окна класса покрылись инеем – единственным украшением пропитавшегося смертельным унынием города. Многое случилось за эти дни. В школу назначили нового директора. Самеда Фаиковича, учителя азербайджанского языка перевели в 134-ую школу. Число армяноненавистников удвоилось. Даже учителя, славившиеся своим интернационализмом и толерантностью, стали нетерпимы к армянам. В городе день ото дня росло число беженцев и вынужденных переселенцев, изгнанных из Армении и Карабаха.

Баку готов был взорваться кровавыми событиями.

Отрывной календарь в классе показывал понедельник, 25 декабря 1989-го года. Артуш уже несколько дней пропускал занятия. Камран, не дававший ему проходу, и другие патриоты класса праздновали свою маленькую победу. Семья поддержала решение Артуша не посещать школу. Более того, ему было запрещено выходить на улицу, и он не мог видеться с Зауром. Азербайджанцы, чьи дома в Армении захватили, чьих близких убили, стеклись в Баку и Сумгаит и горели жаждой мести.

13 января 1990-го года Заур находился дома, в Ичеришехере, ни о чем, не ведая, читал «Боксера Билли» Эдгара Берроуза, изумляясь стойкости, воле и смелости главного героя. А в это время парни и девушки в черных кожаных куртках, называющие себя Народным Фронтом ломились в дверь квартиры семьи Артуша на улице Видади, 136. Наконец, не выдержав напора шести патриотов, дверь поддалась. Но патриоты не смогли найти то, что искали. Артуш с родителями укрылись у соседей-космополитов, русскоязычных азербайджанцев. Не обнаружив в квартире армян, патриоты принялись крушить все вокруг. Через десять минут в квартиру набилось более двадцати мужчин и женщин, взявшихся неизвестно откуда. Начался настоящий грабеж – телевизор, холодильник, видео, стиральная машина, матрацы, мебель друг за другом покидали родной дом и настоящих владельцев. Квартира опустела в мгновение ока. Остались лишь никому не нужные, затоптанные книги. Сотни книг. Морозный ветер, ворвавшийся сквозь разбитые окна, поднял в воздух рваные страницы Достоевского, Гоголя, Шукшина, Майн Рида, Джека Лондона, и закружил их в вальсе. Некоторые из страниц, мерно покружившись в опустевшей и казавшейся от этого огромной комнате, вылетали из окна, прилипали к стенам, столбам, деревьям, к счастливым и взволнованным лицам спешащих домой с ценной добычей в руках, несчастных.

Пятидесятилетний Рустам, укрывший в своей квартире Артуша и его родителей, курил на улице и горестно смотрел на жертв войны, на шустрых незнакомцев десятками выходящих из дому с трофеями в руках. Он бросил бычок под ноги и поднялся к себе.

Мать Артуша, Аршалуйс, беззвучно плакала. Борис пытался ее успокоить:

– Мы в безопасном месте. Не беспокойся. Когда все уляжется, мы спокойно уедем.

– Я знала. Знала, что сумгаитские события повторятся и здесь. Боже, что за ужас!..

Артуш же выглядел хладнокровным и спокойным. Не слыша утешительных слов Рустама, он смотрел то на отца, то на мать. Вдруг резко перебил Рустама:

– Что случилось в нашей квартире?

– Артуш… Главное то, что…

– Дядя Рустам, что случилось в нашей квартире?

– Они все вынесли. Наверно, там ничего не осталось, – выпалил Рустам.

Услышав это, Аршалуйс закричала и стала плакать еще громче. Борис взял жену за руки:

– Успокойся. Сами-то мы живы-здоровы. Мы же взяли деньги и золото.

– А мои марки?

Все повернулись к Артушу. Мать вытерла тыльной стороной ладони слезы на глазах и посмотрела на сына, будто хотела что-то вспомнить. Артуш с одиннадцати лет увлекался филателией. Для него и Заура, помимо занятий любовью, самым желанным времяпрепровождением было собирание марок. Это уже превратилось для них в образ жизни. Он вспомнил о десятках марок, подаренных ему Зауром, и похолодел от мысли, что их забрали.

– У тебя будет еще много марок Артуш, – сказала Мехпаре, супруга Рустама.

– Я хочу свои марки.

– Хорошо, пойду посмотрю, не думаю, что они кому-нибудь пригодились, – сказал Рустам. – Куда ты их положил?

– Рустам, ты что с ума сошел? Куда ты? Ты и так не особо им нравишься, – вскочил с места Борис.

– Нашему юному филателисту нужны его марки, – горько усмехнулся Рустам и погладил Артуша по голове. – Если пойду я, ничего страшного не случится. Может даже зауважают, увидев, что я один из них, что тоже хочу что-нибудь вынести.

– Не надо, Рустам, так шутить, – сказал Борис и подошел к сыну. – А ты забудь про эти марки. Этого еще не хватало.

– Хочу свои марки!

В его глазах стояли слезы, полные губы подрагивали. Он готов был расплакаться. Аршалуйс, не в силах смотреть на эту картину без страдания, взмолилась:

– Борис, умоляю, давай как-нибудь их вернем. Ты же знаешь, как они ему дороги.

– Сейчас приду, – сказал Рустам и решительно зашагал в сторону двери. – Артуш, куда ты положил альбомы? – спросил он, надевая пальто.

– Они на книжном шкафу в гостиной. Там их три, – сказал мальчик извиняющимся голосом.

– Отлично! Я сейчас. А пока было бы неплохо, если бы женщины приготовили нам что-нибудь вкусное.

Попытки этого широкой души человека как-то смягчить обстановку, утешить людей, потерявших буквально несколько минут назад квартиру и все нажитое, действительно заслуживали всяческого уважения.

Рустам вышел на улицу и глубоко вдохнул ледяной воздух, от которого закружилась голова. «Надо срочно бросать курить» подумал он и тут же закурил. Перешел дорогу, прошагал по левому тротуару метров двадцать и остановился перед высокими дверьми трехэтажного архитектурного дома. Не решительно вошел в подъезд, поднялся на второй этаж. Дверь в квартиру была приоткрыта, изнутри доносились голоса. Он потушил сигарету и вошел. Не раз и не два он был в гостях в этой квартире. Не раз и не два они выпивали с Борисом коньяк или вино и до утра проводили время за нардами. А жены готовили им вкуснейшие блюда и пели песни на русском, азербайджанском и армянском языках. Теперь эта квартира была холодной и чужой. Он подошел к гостиной и увидел полоску света. Голоса стали отчетливей.

У окна курил мужчина. Женщина рылась в бумагах и книгах, раскиданных по паркету. Мужчина стряхнул пепел сигареты на пол и лениво произнес:

– Да какие там могут быть документы? Взяли с собой, точно тебе говорю.

– Как же без документов, Гариб?

Мужчина собирался что-то ответить, но вдруг заметил Рустама.

– Чего тебе надо, брат? Ничего уже не осталось. А квартира – наша.

Рустам зашел в комнату. Женщина поднялась с пола и отряхнула одежду. Посмотрела на мужа, потом на Рустама, приняла серьезный вид и повторила вопрос мужа:

– Чего тебе надо, брат?

– Мне?.. хочу посмотреть книги.

Мужчина громко расхохотался. Взглянул на жену, и они принялись хохотать вместе. – Зачем тебе книги? – сказал наконец новый владелец квартиры. Люди выносят мебель, телевизоры. Тут на соседних улицах полно армянских домов.

– Меня интересуют лишь книги, – сказал Рустам, не меняя выражение лица.

– Пусть забирает, зачем они нам, Гариб?

– Да пусть, я не против, – сказал мужчина и снова рассмеялся.

– Когда мы пришли, ничего кроме этих книг не было. Не везет мне. Тут рядом, через две улицы беженцу из Сисиана досталась четырехкомнатная квартира, набитая всякой утварью. А нам вот пустая – хоть шаром покати. Ничего, тоже неплохо. Лучше, чем ночевать где попало.

– А вы сами откуда? – спросил Рустам, присевший в поисках альбома с марками на корточки среди сотен валяющихся на полу книг.

– Из Масиса.

– То есть из Армении? – внимательно посмотрел Рустам на мужчину.

– Откуда ж еще? Да, из Армении.

– А где вы остановились в Баку?

– Сняли квартиру на Крупской. Спасибо хозяину – ни копейки не взял. Пришлось бы мне остаться с тремя детьми на улице в этот мороз.

– Подонки армянские, - вмешалась его жена, – посмотри-ка в каких они хоромах жили. Твари, подожгли наш дом, перебили всю семью брата, даже грудного малыша не пожалели.

Рустам обрадовался, найдя один альбом. Он отложил его в сторону и продолжил поиски.

– Я услышал, как вы что-то ищите. Кажется какой-то документ?

– Больно много вопросов задаешь брат, – процедил мужчина, сощурив глаза.

– Да я просто подумал – вдруг помогу чем-нибудь.

– Никакие документы мне не нужны. Жена говорит, что раз переезжаем сюда, то и документы должны быть. А зачем они мне?! Армяне меня изгнали из собственного дома не заботясь о документах. Дети от страха до сих пор не могут спать по ночам. Эти мерзавцы учинили настоящую резню над нами в Масисе. Я еще не говорю о Сисиане. И что, я теперь должен входить в их дома с документами? Отныне этот дом мой! И точка. Пусть только попробуют отнять. Сукины дети, ты смотри, в каких они квартирах жили! Что, они лучше меня, что ли?! Теперь я буду жить в этой трехкомнатной хате в центре Баку! Здесь будет жить моя семья! – Он произнес последнее фразу с такой решимостью будто человек, копающийся на корточках среди груды книг, собирался выгнать его из этой квартиры.

Рустам нашел еще один альбом и положил его поверх первого.

– Что ты ищешь, брат? – спросила женщина.

– Я же сказал – книги.

Женщина наклонилась, взяла один из альбомов, раскрыла его и посмотрела. К ней подошел муж и тоже взглянул на марки поверх ее плеча.

– Разве это книги, брат? Да, ты тоже хорош!

– Мой сын собирает марки. Я увидел, что здесь есть марки и подумал сначала найти их, – соврал безнадежно бездетный Рустам.

Женщина закрыла альбом и положила его на место. Мужчина вышвырнул окурок через разбитое стекло и решительно спросил:

– Книги тоже заберешь?

– Не беспокойся. Завтра вызову машину и все до единой заберу.

– Спасибо, дорогой. Избавь нас от этого хлама. А пока мы начнем уборку с других комнат. Надо еще мебель найти. Кроме разломанной мебели на кухне ничего не оставили.

Рустам нашел третий альбом среди стопки книг возле окна, встал и отряхнул пыль с коленей.

– До свиданья, - сказал он. – Завтра я заберу все книги. Не выбрасывайте их.

– Спасибо, спасибо родной, – обрадовался мужчина. – Разве мы не знаем, что значат книги? Разве можно их выбрасывать? Просто сейчас не до книг. Ради Бога, приди, забери их.

Рустам вышел на улицу и облегченно вздохнул. Открывая дверь своей квартиры, он почувствовал, как сердце переполнилось радостью. В душе было ощущение покоя и уверенности человека, справившегося с трудной миссией.

Увидев его, Артуш вскочил с места, подбежал к Рустаму, взял у него альбомы, пролистал все страницы. Все марки были на месте. Юный филателист с благодарностью посмотрел на соседа, обнял и поцеловал его в щеку.

– Видишь, Артуш, вот и твои марки, – сказала Мехпаре, гладя его по голове. Затем обратилась к мужу:

– Чего так долго, Рустам?

– Их еще найти надо было. Все книги валяются на полу. Альбомы были под ними.

Аршалуйс расставляла на столе тарелки. На слова Рустама она отреагировала спокойно:

– Мы назло им уже прочли все эти книги. Теперь пусть делают с ними что хотят.

Женщина сказала это и рассмеялась собственным словам. Все находившиеся дома, присоединились к ней. Происходило невероятное. Армяне, собиравшиеся в кратчайший срок покинуть Баку, и - милосердные для одних, предатели для других - азербайджанцы, приютившие их у себя, смеялись от всей души, веселились, как будто бросая вызов чудовищным событиям в городе.

– Хочешь поговорить с Зауром? Позвоним ему? – тихо спросил Борис у сына, который любовно перелистывал альбомы.

– Не надо. Он был бы рядом, если бы захотел. Разве он не знает, что творится в городе?

Женщины разложили на столе еду и салаты.

– Все готово. Прошу к столу! – захлопала в ладоши Мехпаре.

* * *

Родители Заура знали, что творится в городе, но от сына скрывали. Ичеришехер был охвачен пугающей тишиной.

Глубокой ночью Заур отложил книгу, выключил свет и лег в постель. Посмотрел на полную луну, которая то показывалась из-за облаков, то скрывалась за ними, на силуэт легендарной Девичьей башни, чья верхушка виднелась за стоящими впереди зданиями. За башней дремал свинцовый, непостижимый Хазар. А за ним мерцающий свет Ахмедлов и Зыха. Этот вид из окна был для Заура лучшей картиной на свете. Он очень любил море, плоские крыши Ичеришехера, этот древний город. Но эта любовь не мешала ему любить прекрасного армянина.

Он подумал об Артуше. Они давно не занимались любовью. Не находили подходящего случая. Его рука невольно проскользнула под одеяло. Сжала твердый ствол. Он закрыл глаза и попытался ощутить запах, губы, вкус соленых слез своего возлюбленного. Нектар из его сучка излился на ладонь, живот, пупок, одеяло. Заур горстью собрал свой сок и вытер под матрац. Теперь можно было спать спокойно.

Баку готовился к ужасающим трагедиям. (1) Посмотрите на снег. Там есть снег! (азерб.)

(2) Черный сад (азерб.) 4.

Половина класса, в основном не азербайджанцы, не ходили в школу. На лица учеников и даже учителей легла тень страха и тревоги. Место Артуша пустовало. Весь мир казался клеткой Зауру, разлука с соседом по парте была просто невыносима. Неожиданно перед ним возникло наглое, смеющееся лицо Камрана. Если бы он был таким же сильным как боксер Билли, то живого места бы на Камране не оставил. Но, к сожалению, об этом приходилось лишь мечтать. Даже если ему,космополиту, удалось бы одолеть патриота Камрана «победа» осталась бы за последним.

– Твой Артуш убрался к чертям. Предатели-соседи проводили их на рассвете.

– Врешь! – сказал Заур дрожащим голосом.

– Не веришь, спроси у Сеймура из 9-го А.

Сосед Атруша Сеймур жил на улице Видади, 142.

– Утром по дороге в школу я видел Сеймура. Он мне все рассказал. Видишь теперь? Говорил я тебе, что армянин в друзья не годится? Он даже не позвонил тебе. В их квартире сейчас живут беженцы.

Камран наклонился к Зауру и добавил:

– Наша борьба будет продолжаться пока не сдохнет или не уберется отсюда последний армянин. Око за око, зуб за зуб. Не забывай, Заур, об убитых в Масисе и Сисиане, изгнанных из Карабаха азербайджанцах!

– Какое это имеет отношение к Артушу? – спросил он с печалью и недоумением в голосе. Хотелось расплакаться, но нельзя было выглядеть слабым перед Камраном.

– К Артушу? – Камран пожал плечами и выпрямился, – В Карабахе и Армении армяне убивают всех азербайджанцев, не разделяя их на хороших и плохих. До каких пор мы будем терпеть? До каких пор будем делить армян на хороших и плохих? – он призадумался и добавил. – Вижу, ты сильно расстроился… Ты неплохой парень, Заур. Но армяне в друзья не годятся. Чем скорее это поймешь, тем лучше будет для тебя самого.

Заур потерял дар речи. Камрана он не слышал. Все его мысли были с возлюбленным, покинувшим этот город навсегда.

Кое-как он досидел до большой перемены. Как только прозвенел звонок, схватил портфель и выбежал из школы. Поспешил вниз по улице Буньяда Сардарова к метро «Баксовет», глядя по дороге на посеревшие лица жителей Баку, затрудняющихся вникнуть в происходящее в родном городе. Еле сдерживая слезы, дошел до ворот Ичеришехера. Остановился, передумал идти домой и пошел в сторону Губернаторского сада. Нагие деревья в парке выглядели одинокими. Кошки, не менее одинокие, чем деревья, бесцельно прогуливались по парку и не понимали, куда и зачем спешат стремительно проходящие мимо горожане. Только Заур, разрываемый на части тоской, как и кошки, не спешил никуда.

Наконец он вышел к бульвару. Здесь он увидел одни только парочки, ищущие уединения. Сел на холодную скамейку и посмотрел на еле заметный на горизонте остров Наргин. И сам не почувствовал, как и когда дал волю слезам. Когда теплые капли защекотали подбородок, он вытер глаза и щеки. Вынул из портфеля пачку «Родопи», которую они купили вместе с Артушем, но не успели попробовать. Открыл пачку дрожащими от холода и волнения пальцами, достал сигарету, зажег спичку и поднес к сигарете. Первая затяжка вызвала кашель. Сделал паузу, потом затянулся еще, на этот раз осторожно. Докурил и задумался о том, почему эта гадость нравится взрослым. Ответа найти не смог. Он слышал, что курение успокаивает во время грусти и раздражения. Его отец не курил, но дядя, опустошающий за день две пачки, часто повторял, что если не покурит, то не выдержат нервы.

И вправду, он почувствовал, как немного приходит в себя. Подумал, что это еще не конец, что однажды война обязательно закончится, и Артуш, может быть, вновь вернется в Баку. «Почему бы и нет? Эта вражда не может длиться вечно. Если не он, то я поеду к нему. Когда вырасту…». Он ощутил как холод пробирается к костям, как он замерзает – встал и направился домой.

* * *

Конечно, все вышло не так, как он предполагал: война не закончилась, Артуш не вернулся. Но надежду - последний оплот – он смог сохранить. Никто не смог бы его утешить, разделить его горе. Разговоры об этой любви, желание поделиться привели бы к неминуемой катастрофе. При всем желании Заур не мог бы найти в этом регионе, даже во всем СССР, человека, который был бы способен его понять.

Он пришел домой и записал в чистую тетрадь то, что говорило сердце. Это была клятва, это был вопль души. Записал и берег эту запись годами. Вот строки из неотправленного письма, из письма, которое никогда не дойдет до своего адресата:

«…Пламя любви в моем сердце никогда не погаснет. Может, когда-нибудь превратится в пылающие угли, но не погаснет! Обещаю любить тебя всю жизнь, жить только твоей любовью, не забывать никогда твои глаза, быть самым близким твоим другом, твоим возлюбленным, не уступать перед одиночеством, быть безумным ветром и окутывать тебя, каждое утро просыпаться заново влюбленным в тебя, вечно испытывать дрожь, что охватила меня в тот день, когда я впервые робко взял тебя за руку, впервые поцеловал тебя с колотящимся сердцем, обещаю видеть тебя во всех морях, во всех цветах небесной радуги, выводить твое имя в каждой строке, любить тебя за то, что ты – это «ТЫ», мой милый, единственный Артуш!».

* * *

В ночь 20-го января 1990-го года воздух пропах кровью. Застыли листья на деревьях, куда-то делись все кошки и собаки с городских улиц, даже луна покрылась странным красноватым оттенком. Площадь Ленина и 11-ой Красной Армии были охвачены людским потоком. К 22.00 на загражденных автобусами и троллейбусами дорогах, ведущих от микрорайонов в центр, разожгли костры, построили баррикады.

Заур уже пятый час не выходил из своей комнаты, после того, как вернулся из школы. Мать вытерла глаза кончиком цветастого платка и обратилась к мужу:

– Он что-то совсем мне не нравится. Что делать, Гейбат?

– Я же сказал, не беспокойся, все образуется, – ответил он жене с упреком во взгляде. – Друга потерял, вот и горюет. Когда еще они увидятся?

– А что будет со всеми этими делами, Гейбат? – женщина прослезилась и сокрушенно опустилась на край кресла.

Гейбат, нетерпеливо ждущий начала выпуска новостей, раздраженно выпалил:

– Ничего уже не будет, Гендаб! Это и есть конец. Я говорил с Сарханом. Он сказал, что все дороги загородили баррикадами, чтобы не пускать русских. Это же чушь! Как можно преградить дорогу танкам обычными легковушками? Если танки действительно захотят ворваться в город, им хватит двух секунд, чтобы смести все заграждения.

– Ребенок ничего не ест…

– Никто еще не умирал от голода, – перебил ее муж. – Выйдет, когда проголодается.

– Заболеет ведь…

– Не заболеет… Мерзавцы, всех переполошили. Нормально ведь жили. Во что превратили страну!

Не уточняя, кого ругает и обвиняет ее муж, Гендаб встала и прошла на кухню. Поставила казан с долмой на плиту, постучалась к Зауру:

– Сынок, ты же умрешь от голода! Хватит мучить и себя, и нас. Иди, поешь.

Дверь внезапно открылась. Показалось бледное, осунувшееся лицо подростка. Только сейчас Гендаб по-настоящему заметила, как ослаб ее сын.

– Заур, ты в могилу меня свести хочешь? – ухватилась она за голову.

Он вдруг крепко обнял мать, прижался к ней лицом и засопел:

– Мне страшно, очень страшно.

Мать растерялась. Наклонилась и поцеловала сына в голову. В последний раз он прижимался к матери совсем ребенком, когда ему приснился кошмар.

– Чего ты боишься, сынок? Расскажи-ка мне.

– Не знаю… Все уходят… Уходят… Вместо них приходят другие. Странные люди. Никого не узнать. Все очень изменилось, мама.

Гендаб не понимала сына, не понимала его слова. Женщина совсем опешила.

– Не волнуйся, родной. Все будет хорошо.

Заур отпустил мать и отошел на шаг. В его глазах не было никакого выражения.

– Не будет, мама… Не будет… – Он задумался и неожиданно сказал:

– Ладно… Приготовь поесть.

Гендаб обрадовалась. Побежала на кухню, достала из холодильника зелень и мацони. Разрезала хлеб. Открыла трехлитровую банку с земляничным компотом.

– Как в школе? – спросил у сына Гейбат, не отрываясь от экрана.

– Да так. Полкласса не приходит на уроки.

– Почему? – взглянул на Заура Гейбат.

– Не знаю, – пожал плечами Заур. Не приходят, и всё. Говорят, будет резня… Русские ворвутся в город и всех перебьют.

По лицу Гейбата было видно, что он испугался, но пытается не выдать свой страх.

– Болтают всякое, а ты веришь, – сказал он неуверенно. – Не может такого быть. Самое большее, что они сделают, загонят с улиц людей по домам.

Раздался радостный голос Гендаб:

– Гейбат, всё готово. Заур, сынок, смотри, какую вкусную долму для тебя мама приготовила.

* * *

В эти минуты по всем районам города разъезжали машины. Из усилителей доносились призывы выйти на улицы, помочь собравшемуся на площадях народу. Часы показывали 22.30, когда одна из таких машин подняла на ноги жителей Ичеришехера.

«Выходите, вы должны выйти, идти на площадь, на помощь! Там танки, убивают людей… Русская империя пытается уничтожить свободный Азербайджан, они не хотят дать нам свободу!».

Гейбат накинул на плечи пиджак и, не обращая внимания на уговоры и упреки жены, вышел на улицу. На улице Малая Крепостная стояли десятки мужчин и женщин. Мужчины курили и о чем-то переговаривались вполголоса, женщины одной рукой держались за правый бок, другой прикрывали рот и покачивали головой. Беззаботные дети бегали вокруг родителей и кричали «Свобода, свобода».

– Что слышно? – спросил Гейбат у соседа Агакерима.

– Идем на площадь. Пошли с нами.

– А что от этого?

– Боишься?

– Перестань.

– Но так и выходит. Народ на улицах, а мы дома будем отсиживаться? Мужчины мы или нет, в конце концов? Танки идут. Пусть видят, что мы ничего не боимся.

– Для них раздавить людей не проблема.

– Не посмеют. Нас? Своих граждан? Почему нас, когда есть армяне?

Гром первого взорвавшегося снаряда послышался где-то совсем далеко. Но, все стоявшие на улице Малой Крепостной моментально подняли головы и посмотрели на небо.

– Кажется, опоздали, – сказал хриплым голосом Агакерим. Гейбат с трудом его расслышал.

– Кажется…

* * *

Спецподразделения и внутренние войска Советской Армии начали бойню на Бакинских улицах.

Танки, в мгновении ока высыпавшие из Сальянских казарм, раздавили гусеницами проезжающие машины и приступили к кровавому «фейерверку». По некоторым сведениям, введенный в Баку контингент состоял из 60 тысяч солдат, прошедших мощную психологическую подготовку для исполнения «боевого задания». Солдаты, которых горожане называли не иначе как «бородачи», орошали неосвещенные темные улицы столицы человеческой кровью. Содрогнувшиеся от внезапного залпа жители вышли на балконы своих домов. Советский город Баку сотрясался от пуль и снарядов Советской армии. Это было немыслимо.

Танки продвигались по улице Бакиханова. Дороги покрылись трещинами, свистящие пули летели во все стороны. В ту ночь эти пули убивали веру людей в дружбу народов (хотя, по правде говоря, она умерла уже давно). Танки мчались по улицам столицы с молниеносной скоростью, оставляя за собой искалеченные до неузнаваемости тела, раскиданные по сторонам пальто и шапки. Всё движущееся подвергалось обстрелу из Калашникова 5,45 миллиметровыми пулями со смещенным центром тяжести.

От грохота танков, взрыва снарядов закладывало уши. Безоружных людей без намека на жалость давили танками. Многие, не осознавая масштаба трагедии, ложились, садились на землю перед танками, надеясь тем самым предотвратить движение военной техники. Но она лишь набирала скорость и ровняла людей с землей. Не делалось исключений ни для женщин, ни для детей, ни для стариков.

В ту ночь расстреляли, раздавили, уничтожили веру, идеи, надежды невинных людей… Были убиты ученики средних школ, студенты, рабочие, парни, девушки, молодые, пожилые, азербайджанцы, русские, евреи. Военная техника окружила площадь Свободы.

Обезумевшие от ужаса люди метались в ночи, разрезаемой трассирующими пулями. Ненасытная «машина смерти» продолжала поливать улицы теплой красной кровью. Выжить в перекрестном огне было бы чудом. Люди гибли на улицах, в машинах, домах. Каждую минуту число погибших росло с астрономической скоростью.

На баррикадах возле станции метро «11-я Красная Армия» кто-то хотел бросить наполненную бензином бутылку на танк, но попал в друга. Тот сразу же загорелся и душераздирающе закричал от боли. Его жена, перекинув руку мужа себе через плечо, потащила его к метро, к окруженной деревьями аллее. Вдруг она увидела несколько приближающихся к ним танков со стороны Шамахинки по Сумгаитской дороге. Перебежала дорогу. На тротуаре лежало трое раненных. Бросилась к ним. Перевела мужа и двух раненных на ту сторону улицы, к кострам. Третьего переехал танк, и женщина, находящаяся от него на расстоянии вытянутой руки вся оказалась в крови несчастного. В ужасе она побежала обратно, помогла мужу и тем двум сесть в «Жигули». Говорить муж не мог. Он только ошарашено уставился на залитое кровью лицо супруги.

– Халил, не бойся, это не моя кровь…

Молодая пара собиралась перейти дорогу и войти в микрорайон пятиэтажек. Парень остановился в растерянности. От шока он словно врос в землю. Будто бы все вокруг происходило в кошмарном сне. Девушка схватила его за руку и стала отчаянно тормошить: «Танки едут, бежим!». Потом она почему-то посмотрела на небо. Оно было ярким, как во время праздничных салютов. Парень подтолкнул ее. Ноги ее не слушались. Охваченные паникой люди не знали, куда бежать. Парень крепко схватил ее за руку и помчался в сторону микрорайона. Девушка, спешащая за ним на высоких каблуках, больше всего теперь боялась упасть. Они перебежали дорогу, собирались свернуть за угол дома, как вдруг парень выпустил ее руку. «Почему мы остановились?», – повернулась она. У парня подогнулись колени, он упал на бок. Девушка закричала и стала тормошить его за плечи. А он смотрел пустыми глазами. Она упала к нему, обняла… и… тем самым спаслась от засвистевших над головою пуль. Стала звать, звать, звать его, безмолвного. Потащила во двор. Не верила, не верила, что он умер. «Зайдем куда-нибудь, осмотрим его рану. Вызовем скорую…». Она все еще надеялась.

Женщина лет сорока, бегущая к метро, увидела, как на улице Авакяна, рядом с Онкологической больницей, танк давит своими гусеницами всё встречное, и остановилась. Танк двигался к костру, возле которого столпились люди. Женщину охватила ярость. Потеряв контроль над своими действиями, она взяла камень и швырнула его в танк. Находящиеся в танке сочли, что в руках у женщины взрывчатка, развернулись к ней дулом и включили прожектор. В этот миг женщина будто бы опомнилась и стала бежать. Бросилась на землю возле какого-то автобуса. Разбитые вдребезги автобусные стекла посыпались ей на голову. Она сразу же потеряла сознание.

В сторону велотрека, задыхаясь, бежал пожилой мужчина. Чтобы спастись от свистящих за спиной пуль он решил спрятаться в открытом посреди тротуара телефонном люке. Но вдруг почему-то передумал, с огромным трудом добежал до бетонных выступов на высокой стене велотрека и спрятался за ними. Приближающиеся солдаты расстреляли лежащих на земле раненных. Один из солдат подошел к люку и выпустил туда длинную очередь. Мужчина, наблюдавший за этой картиной из своего укрытия поняв, что стало бы с ним в том случае, если бы он спустился в люк, стал плакать и всхлипывать. Это были истеричные слезы радости - выход скопившегося напряжения. Он плакал, зажав рот левой ладонью. В десяти метрах от себя солдат увидел чью-то тень. Или может просто услышал тихие всхлипывания. Он навел автомат и выпустил всю обойму. Тело пожилого мужчины с глухим стуком упало на асфальт. Удовлетворенный выполненной работой солдат сплюнул в сторону трупа и ушел насвистывая.

А за несколько минут до этих событий сотни тысяч людей, застывших в ожидании хоть каких-то сведений перед своими телевизорами, испытали шок, увидев, как потемнели экраны. Радио тоже молчало. Лишь на следующий день они узнали, что энергоблок Азербайджанского телевидения и радио был взорван. А пока никто ни о чем не догадывался.

В эти минуты подвергались обстрелу и машины скорой помощи, спешащие довезти раненных до больниц, в которых отключили свет.

В каждую секунду где-то гас свет, в каждую секунду гасла чья-то жизнь.

* * *

Бакинцы, вышедшие на улицы утром 20-го января, стали свидетелями страшной картины – почерневшие от копоти и крови улицы, изуродованные трупы, обстрелянные дома и машины… Люди разыскивали близких и родных. Больницы и мертвецкие при мечетях наполнялись новыми телами.

Черно-красные волны бескрайнего людского моря – это несли на плечах 131 гроб. Было принято решение похоронить тела погибших на одной из самых высоких точек города – в Аллее Шахидов…

В тот день люди развели огромный костер из сожженных партбилетов. Коммунист Гейбат пришел вместе с Зауром на площадь Ленина и тоже бросил свой партбилет в пламя.

– Всё кончилось, отец?

– Всё кончилось, сынок.

Заур с облегчением вздохнул. Может, это завершение «всего» открыло бы ему новый путь, вернуло бы ему Артуша.

Но все только начиналось.

Многие из тех, кто сжег партбилеты в приступе справедливого негодования, осознав через некоторое время реалии, занимали очередь в дверях соответствующих инстанций для того, чтобы вновь получить заветные корочки.

Театр абсурда достигал своей кульминации.

(конец второй части) Перевод с азербайджанского: Джахангир Фараджуллаев
Редактор: Луиза Погосян

ПРОДОЛЖЕНИЕ

ВСЕ ГЛАВЫ