# Чайковский и Достоевский
X. и я сидели на кухне, за маленьким столом, лицом к лицу. Не думайте, что все вышеописанное я вспоминал, когда сидел с ней там. Такие воспоминания бывают в фальшивых произведениях. Мы говорили о совершенно других вещах. Женщины все еще притворялись занятыми делом, но все их внимание было обращено на нас. Только та пожилая женщина слушала нас открыто, не стесняясь, и часто обновляла наш чай. Мы даже не успевали пригубить свой чай, как она забирала чашки и приносила нам свежий. Хотя было лето, и необходимости в том, чтобы так часто обновлять чай, не было. От нашего разговора женщине было больно. Она очень хорошо понимала такие разговоры. Ее семья была одной из 50 тысяч смешанных семей. Ее дети жили в Баку, а она в Армении. Я попросил у той женщины воды...
X. раскрепостилась. Она задавала вопросы. Мы вспоминали разрушенные, сравнявшиеся с землей улицы, магазины, районный рынок, деревянные ящики, изготовленные дядей К., умерших, разбредшихся кто куда людей. Мы говорили о простых людях. Эти имена ни о чем не говорили женщинам на кухне, но для нас они были целой историей, юностью Х. и моим детством. Мы вспомнили немую попрошайку, у входа на рынок, длинные, тонкие, наполненные картошкой пирожки, которые готовили и продавали молокане, карусели с замком в парке «Победы», квадратное мороженое с нарисованным на обложке волком, рыбный магазин перед пожарным управлением, постоянно слушавшего классическую музыку кузнеца «Чайковского». «Чайковский» было прозвище кузнеца. В армии он служил вместе с одним композитором. Тот композитор заразил его любовью к классической музыке. Вернувшись из армии, кузнец стал слушать по радио классику. Население райцентра не могло понять, какое удовольствие он получал от этой льющейся целый день из динамика какофонии. Провинциалы, мастера давать прозвища, предали забвению настоящее имя кузнеца. Все звали его «Чайковский». Я до сих пор думаю, интересно, кто в нашем районе знал великого русского композитора Чайковского. Если бы никто не знал, кузнеца не прозвали бы «Чайковским».
- Ты сменила имя?
X. с трудом ответила на этот вопрос. Я и сам пожалел, что спросил.
- Да, сменила. По-другому было невозможно. С тем именем жить здесь было бы невозможно. Я боялась менять имя. Ведь благодаря этому имени я выжила в детстве.
Мы оба засмеялись. Это был наш первый смех с момента встречи.
- Как тебя сейчас зовут?
- Я боялась поменять имя. Боялась, что умру. Но было невозможно. Я должна была поменять имя. Куда бы я ни пошла, мое имя привлекало внимание. Они думали, что мой отец азербайджанец. Всем всего не расскажешь.
- Как тебя сейчас зовут?
Я повторил вопрос.
- Какая разница?! Все равно все пропало.
- Интересно знать.
- Нона. Я взяла имя матери. И сына назвала именем отца - Карапет.
- Сколько ему лет?
- Восемнадцать. В этом году должен пойти в армию.
- Как ты сюда попала?
- Долго рассказывать. Многое произошло.
Мы помолчали. Нам было нечего сказать друг другу, как постаревшим мужу с женой. Через открытую дверь кухни я увидел, как в зал вошли охранники. Скоро должен был начаться обед.
Х. спросила:
- Где вы похоронили тетю Б.?
- В Баку. В поселке Говсаны.
Мы опять замолчали. Я учился в военной школе в Баку. Приезжая на каникулы в райцентр, я два дня жил у бабушки, и потом только шел к нам домой. Глядя на бабушку, думал, что эта женщина умрет, и не увидит столицу страны, в которой живет. Это было мой головной болью. Я искал возможность показать бабушке Баку. Бабушка боялась Баку. Она думала, что в Баку человека заставляют обкуриться. Несколько девушек, учившихся в Баку, выйдя замуж, в брачную ночь оказались не девственницами. Это увеличило страх бабушки. У нее были спутанные, таинственные, непонятные представления о Баку. Началась война. Как-то я услышал, что бабушка в Баку. У тети. Когда-то я переживал, что бабушка умрет и не увидит Баку, а сейчас так же смотрю на людей, не читавших Достоевского. Когда я вижу людей, не читавших этого писателя, я думаю: этот человек умрет, не зная такого писателя как Достоевский, не прочитав его произведения...
Оказывается, странность кухни заключалась не только в подвешенной на длиной веревке к потолку клетке с короткохвостым соловьем, в портрете смотрящего на горы генерала с буркой на плече, в амулете, доходящем до генеральского лба, в спокойной на вид собаке, внезапно пришедшей на кухню и ткнувшейся влажным носом в пустую кастрюлю. Вокруг было тихо. В то время как мы в очередной раз замолчали, из-за пустых кастрюль раздался голос младенца. Одна из молодых женщин пробежала между кастрюлями и наклонилась вниз. Когда она выпрямилась, я увидел, что она держит на руках запеленатого ребенка. Увидев мое застывшее от удивления лицо, Х. засмеялась:
- Она жила с одним офицером. Офицер уехал. Отец с матерью не пустили дочь в дом. За ребенком некому смотреть. Каждый день она приводит его с собой на работу.
Теперь я понял, почему женщины громко закричали, когда на кухню зашла спокойная на вид собака. Женщины подошли к молодой женщине и что-то ласково зашептали ей по-армянски.
- Девочка, или мальчик?
- Какая разница? Все равно вырастет без отца.
Молодая мать села на перевернутую кастрюлю. Видимо эта кастрюля уже вышла из строя. Дно перевернутой кастрюли было покрыто бархатной тканью, и кастрюля на кухне использовалась в качестве стула. Сидящая на кастрюле женщина расстегнула рубашку и вложила удлиненную с просвечивающими венами грудь проснувшемуся и хотевшему есть ребенку в рот. Меня всегда удивляло, как спокойно кавказские женщины, где попало, обнажают грудь и кормят ребенка. Женщины из сельской местности, выдумывающие невообразимые сплетни о приехавших из города и надевших короткие юбки девушках, обнажают грудь и кормят ребенка на рынке, в автобусе, на улице, в окружении пятидесяти мужчин.
Сидевшая на кастрюле молодая мать кормила ребенка, зажав в зубах намокшую от пота нить, на которой висел крестик. Мое присутствие нисколько ее не беспокоило. Она прижала ребенка к груди. Обе руки были заняты, и она не вытирала стекающие из глаз слезы. Чуть вытянутая грудь с просвечивающими венами была полна молока. На долю этого ребенка, который вырастет без отца, выпала мать, у которой было много молока.
Охранник ходил по залу столовой. До обеда оставалось мало времени. Я встал. Х. тоже встала. Мы обнялись. Х. вошла в посудомоечную комнату и вернулась с квадратной коробкой в руках:
- Отвезешь это домой.
Я не только ей, но и всем женщинам сказал "до свидания". Взял коробку у Х. и вышел из кухни. Наши ребята и школьники прохаживались перед корпусом вокруг родника и ждали начала обеда. По дороге в свою комнату, я думал, что может быть в коробке. Зашел в комнату и запер дверь. Я никогда особо не интересовался подарками. Бывало, что мне дарили подарки, а я днями не смотрел, что находится внутри упаковки. Одна моя подруга привезла мне из Лондона черную сорочку. Я надел эту сорочку год спустя. Подругу обижало то, что я ее не ношу. Она думала, что сорочка мне не понравилась. Сорочка была очень хорошей, просто она ждала своего времени.
Мне было стыдно думать о том, что находится в подаренной Х. Коробке, поэтому я пошел в свою комнату запер дверь и открыл подарок. Хотел подождать и открыть коробку после обеда. Но подозрение и любопытство заставили меня не откладывать. Во всяком случае, полученный во вражеской стране подарок отличается от других подарков. В коробке было шесть тарелок, завернутых в бумагу. На тарелках была изображена сцена убийства дракона иранским шахом Бахрамом. Я закурил и задумался о смысловой связи между разговорами на кухне, проведенным в лагере днем и изображенным на тарелке убийстве дракона шахом Бахрамом. Никакой связи не нашел. Забежав вперед, скажу, что подаренные Х. тарелки я, по возвращении напившись, забыл в ресторане, в Тбилиси. Идти за тарелками в ресторан следующим утром не было охоты.
X. раскрепостилась. Она задавала вопросы. Мы вспоминали разрушенные, сравнявшиеся с землей улицы, магазины, районный рынок, деревянные ящики, изготовленные дядей К., умерших, разбредшихся кто куда людей. Мы говорили о простых людях. Эти имена ни о чем не говорили женщинам на кухне, но для нас они были целой историей, юностью Х. и моим детством. Мы вспомнили немую попрошайку, у входа на рынок, длинные, тонкие, наполненные картошкой пирожки, которые готовили и продавали молокане, карусели с замком в парке «Победы», квадратное мороженое с нарисованным на обложке волком, рыбный магазин перед пожарным управлением, постоянно слушавшего классическую музыку кузнеца «Чайковского». «Чайковский» было прозвище кузнеца. В армии он служил вместе с одним композитором. Тот композитор заразил его любовью к классической музыке. Вернувшись из армии, кузнец стал слушать по радио классику. Население райцентра не могло понять, какое удовольствие он получал от этой льющейся целый день из динамика какофонии. Провинциалы, мастера давать прозвища, предали забвению настоящее имя кузнеца. Все звали его «Чайковский». Я до сих пор думаю, интересно, кто в нашем районе знал великого русского композитора Чайковского. Если бы никто не знал, кузнеца не прозвали бы «Чайковским».
- Ты сменила имя?
X. с трудом ответила на этот вопрос. Я и сам пожалел, что спросил.
- Да, сменила. По-другому было невозможно. С тем именем жить здесь было бы невозможно. Я боялась менять имя. Ведь благодаря этому имени я выжила в детстве.
Мы оба засмеялись. Это был наш первый смех с момента встречи.
- Как тебя сейчас зовут?
- Я боялась поменять имя. Боялась, что умру. Но было невозможно. Я должна была поменять имя. Куда бы я ни пошла, мое имя привлекало внимание. Они думали, что мой отец азербайджанец. Всем всего не расскажешь.
- Как тебя сейчас зовут?
Я повторил вопрос.
- Какая разница?! Все равно все пропало.
- Интересно знать.
- Нона. Я взяла имя матери. И сына назвала именем отца - Карапет.
- Сколько ему лет?
- Восемнадцать. В этом году должен пойти в армию.
- Как ты сюда попала?
- Долго рассказывать. Многое произошло.
Мы помолчали. Нам было нечего сказать друг другу, как постаревшим мужу с женой. Через открытую дверь кухни я увидел, как в зал вошли охранники. Скоро должен был начаться обед.
Х. спросила:
- Где вы похоронили тетю Б.?
- В Баку. В поселке Говсаны.
Мы опять замолчали. Я учился в военной школе в Баку. Приезжая на каникулы в райцентр, я два дня жил у бабушки, и потом только шел к нам домой. Глядя на бабушку, думал, что эта женщина умрет, и не увидит столицу страны, в которой живет. Это было мой головной болью. Я искал возможность показать бабушке Баку. Бабушка боялась Баку. Она думала, что в Баку человека заставляют обкуриться. Несколько девушек, учившихся в Баку, выйдя замуж, в брачную ночь оказались не девственницами. Это увеличило страх бабушки. У нее были спутанные, таинственные, непонятные представления о Баку. Началась война. Как-то я услышал, что бабушка в Баку. У тети. Когда-то я переживал, что бабушка умрет и не увидит Баку, а сейчас так же смотрю на людей, не читавших Достоевского. Когда я вижу людей, не читавших этого писателя, я думаю: этот человек умрет, не зная такого писателя как Достоевский, не прочитав его произведения...
Оказывается, странность кухни заключалась не только в подвешенной на длиной веревке к потолку клетке с короткохвостым соловьем, в портрете смотрящего на горы генерала с буркой на плече, в амулете, доходящем до генеральского лба, в спокойной на вид собаке, внезапно пришедшей на кухню и ткнувшейся влажным носом в пустую кастрюлю. Вокруг было тихо. В то время как мы в очередной раз замолчали, из-за пустых кастрюль раздался голос младенца. Одна из молодых женщин пробежала между кастрюлями и наклонилась вниз. Когда она выпрямилась, я увидел, что она держит на руках запеленатого ребенка. Увидев мое застывшее от удивления лицо, Х. засмеялась:
- Она жила с одним офицером. Офицер уехал. Отец с матерью не пустили дочь в дом. За ребенком некому смотреть. Каждый день она приводит его с собой на работу.
Теперь я понял, почему женщины громко закричали, когда на кухню зашла спокойная на вид собака. Женщины подошли к молодой женщине и что-то ласково зашептали ей по-армянски.
- Девочка, или мальчик?
- Какая разница? Все равно вырастет без отца.
Молодая мать села на перевернутую кастрюлю. Видимо эта кастрюля уже вышла из строя. Дно перевернутой кастрюли было покрыто бархатной тканью, и кастрюля на кухне использовалась в качестве стула. Сидящая на кастрюле женщина расстегнула рубашку и вложила удлиненную с просвечивающими венами грудь проснувшемуся и хотевшему есть ребенку в рот. Меня всегда удивляло, как спокойно кавказские женщины, где попало, обнажают грудь и кормят ребенка. Женщины из сельской местности, выдумывающие невообразимые сплетни о приехавших из города и надевших короткие юбки девушках, обнажают грудь и кормят ребенка на рынке, в автобусе, на улице, в окружении пятидесяти мужчин.
Сидевшая на кастрюле молодая мать кормила ребенка, зажав в зубах намокшую от пота нить, на которой висел крестик. Мое присутствие нисколько ее не беспокоило. Она прижала ребенка к груди. Обе руки были заняты, и она не вытирала стекающие из глаз слезы. Чуть вытянутая грудь с просвечивающими венами была полна молока. На долю этого ребенка, который вырастет без отца, выпала мать, у которой было много молока.
Охранник ходил по залу столовой. До обеда оставалось мало времени. Я встал. Х. тоже встала. Мы обнялись. Х. вошла в посудомоечную комнату и вернулась с квадратной коробкой в руках:
- Отвезешь это домой.
Я не только ей, но и всем женщинам сказал "до свидания". Взял коробку у Х. и вышел из кухни. Наши ребята и школьники прохаживались перед корпусом вокруг родника и ждали начала обеда. По дороге в свою комнату, я думал, что может быть в коробке. Зашел в комнату и запер дверь. Я никогда особо не интересовался подарками. Бывало, что мне дарили подарки, а я днями не смотрел, что находится внутри упаковки. Одна моя подруга привезла мне из Лондона черную сорочку. Я надел эту сорочку год спустя. Подругу обижало то, что я ее не ношу. Она думала, что сорочка мне не понравилась. Сорочка была очень хорошей, просто она ждала своего времени.
Мне было стыдно думать о том, что находится в подаренной Х. Коробке, поэтому я пошел в свою комнату запер дверь и открыл подарок. Хотел подождать и открыть коробку после обеда. Но подозрение и любопытство заставили меня не откладывать. Во всяком случае, полученный во вражеской стране подарок отличается от других подарков. В коробке было шесть тарелок, завернутых в бумагу. На тарелках была изображена сцена убийства дракона иранским шахом Бахрамом. Я закурил и задумался о смысловой связи между разговорами на кухне, проведенным в лагере днем и изображенным на тарелке убийстве дракона шахом Бахрамом. Никакой связи не нашел. Забежав вперед, скажу, что подаренные Х. тарелки я, по возвращении напившись, забыл в ресторане, в Тбилиси. Идти за тарелками в ресторан следующим утром не было охоты.