# Красная пожарная машина
... Было лето, но в лесу пахло осенью. Опавшие в прошлом году листья не успели, прогнив, смешаться с землей. Я лежал и вспоминал. В те времена грабители, прежде чем зайти в дом, стучали в окно и проверяли, спят ли хозяева. В детстве я спал очень чутко. Однажды ночью проснулся от стука в окно. Да, мои уши меня не обманули. Кто-то с короткими перерывами стучал в окно. Я сильно испугался. Сердце забилось так, что в тишине ночи я слышал его стук. В окно снова застучали. Я тихонько поднялся и разбудил отца. В окно застучали смелее. Отец вскочил с постели не тихо, а с шумом. Взял в руки топорик и подошел к окну. Открыл окно. Человек, лица которого мы не разглядели, убежал и скрылся за деревьями. Этот ночной стук в окно я слышу как сейчас. Это был ужасный стук. Я сильно испугался. Тот день, когда вор постучал в наше окно ночью, был особенным. Той ночью дома были только я и отец. Мой средний брат и сестра остались у бабушки. А мама была в роддоме, чтобы произвести на свет моего младшего брата. Наверное, вор подумал, что дома никого не будет. Вот так. После того, как вор, стучавший в наше окно убежал, и, если память мне не изменяет, отец выпил 100 грамм водки, мы заснули. Под утро мы проснулись от лая собак. К нам во двор иногда заходили бродячие собаки. Но то, что слышалось с нашего двора, не было не просто лаем, это было другое. Отец включил свет. Мы выглянули из окна во двор. Во дворе лаяли, боролись, бегали, вытворяли разные выкрутасы приблизительно 50-55 собак. Мы были очень удивлены. Отец побоялся выйти во двор. Прогнать столько собак было нереально, они бы разорвали человека. Как будто в нашем дворе проходил конкурс собак. Или гончие графа Николая Ростова, погнавшись за дичью, забежали в наш двор. Наша собака убежала и где-то спряталась. Ее нельзя было винить. Ни одна собака не смогла бы защитить двор от 50-55 своих сородичей. Она должна была или убежать и спрятаться, или присоединиться к ним. Собаки примерно полчаса лаяли, боролись, играли во дворе, уничтожили цветы и растения. Почему они выбрали для своих игрищ именно наш двор? Понять это было невозможно…
Я вспомнил красную пожарную машину. Это была самая красивая, самая лучшая машина в районе. Я видел красную пожарную машину два раза в день. По детской наивности я полагал, что это самая лучшая машина в мире: не тонет в воде, все может, едет, куда захочешь. Красная пожарная машина в летние месяцы, под лучами солнца, выглядела мощной и великолепной. Не влюбиться в нее, не восхищаться ею было невозможно.
Однажды загорелся один из домов в нижнем квартале. Позвонили в пожарное управление. Весь квартал стоял и смотрел на горящий дом. Хозяин дома - водитель такси З. сидел на пне и курил. Этот человек, дом которого горел у него на глазах, двумя днями раньше сильно избил и выгнал из дома жену. Издали послышался вой пожарной машины. Горящий дом стал развлечением для бездельников и детей. Мы стояли и ждали, - что будут делать пожарники, как, и под каким давлением пустят струю воды в горящий дом. Но красная машина, не доехав до дома приблизительно 100 метров, завязла в грязи. Там, где и зимой и летом была грязь. Мы все привыкли, что там постоянно грязь. Видимо, и взрослые верили в силу пожарной машины. Никому и в голову не пришло предупредить его об опасности, сказать что там грязь. Бездельники побежали к машине. И мы, дети, побежали за бездельниками к завязшей в грязи машине. Водитель, скривив рот, изо всех сил прислонился к рулю, пытаясь вытащить машину из грязи. Машина ревела. Умные люди побежали, принесли траву и сено, бросили под колеса. Трава под колесами, водитель, прислонившийся всем телом к рулю и искрививший от напряжения рот, мы, изо всех сил толкающие машину – все это не принесло результата. Словно под грязью спрятался дракон, который своим тяжелым дыханием тянул машину к себе, под землю. А дом горел. Водитель такси З., куря сигарету, смотрел то на завязшую в грязи машину, то на горящий дом.
С того дня красная пожарная машина потеряла для меня свою силу, мощь, магию. Я думал, что эта машина может все, способна ехать по самым труднопроходимым местам. А машина застряла в грязи. Было трудно смириться с этим, но все произошло у меня на глазах. Дом сгорел и превратился в пепелище. Жена З., услышав эту весть, вернулась из отцовского дома в квартал. Заплакала, исцарапала лицо, вырвала волосы. Дом, который она оставила невредимым, превратился в пепел. Наутро весь квартал собрал деньги и дал З. С общей помощью З. в течение месяца второпях построил дом. Новый дом, хотя и не был большим, как старый, но в нем можно было жить…
Я вспомнил детский сад. Запах, который шел от пола в детсаду, помню до сих пор. Когда пол мыли, запах становился гуще, чувствовался сильнее. Детский сад располагался в мечети. То есть, до коммунистической власти здесь была мечеть. Советская власть, видоизменив мечеть, превратила ее в детский сад. Каждый день, когда мама вела нас туда, она покупала нам по пути леденцы. Это уже стало традицией. Каждый день, когда мы заходили в магазин, продавщица подмигивала мне. Это тоже стало традицией. В те времена продавщица казалась мне довольно красивой. А сейчас я думаю, что она не была столь красивой. Она просто несколько отличалась от других, вот и все. Дворик детсада я помню тоже. Мы лезли на забор и показывали язык прохожим. Напротив детсада был парк. В том парке собиралась интеллигенция райцентра, музыканты. Я помню чайхану в парке, и в чайхане закопченный самовар. Люди сидели и все пили чай, как будто все умирали от жажды. Птицы, которых было не счесть, прыгали на ветках деревьев в парке, и чирикали так, что уши закладывало. На нижней ветке одного из деревьев висела крышка от кастрюли. Каждые 10-15 минут чайханщик ударял по этой крышке небольшим молотком. Гурум-дарам... Птичий гам прекращался. Через 5-10 минут птицы опять начинали шуметь. Чайханщик снова ударял маленьким молотком по крышке кастрюли, висевшей на ветке. Кажется, ему нравилось бить молотком по крышке кастрюли. И, кажется, он гордился тем, что заставлял птиц умолкнуть, пугая их своим изобретением.
Однажды, когда я залез на детсадовский забор, увидел на улице двоюродного брата. Я крикнул и позвал его. Он обернулся, увидел меня и помахал. Я очень обрадовался. Это была необъяснимая радость. За детсадом располагался цех по производству сладостей. В этом цеху пекли грубые булки, в соответствии с запросами населения района. Каждый день, когда мы выходили гулять во двор, одна женщина приносила из цеха булки и раздавала нам, с учетом нашего возраста и аппетита. Каждый день. Раздавая детям булки, она была похожа на русскую княгиню, кормящую своих любимых голубей. Ей это доставляло большое удовольствие. В. муаллим, оставшийся в моей памяти как один из самых светлых личностей, дважды в неделю приходил в детсад со своим таром. В. муаллим был вышедшим на пенсию учителем музыки. Он был очень старым. Одевался очень аккуратно. Его приход был для детей настоящим праздником. Он приносил нам фрукты. В. муаллим играл на таре детские песенки. А мы хором пели. Мы пели, а В. муаллим молодел на глазах. Настоящий учитель всегда, везде, в любых условиях остается учителем. В. муаллим был настоящим учителем. Благодаря этому человеку дети испытывали безграничную радость. Мы его любили.
Многие из детей плакали, приходя утром в детсад. Я не плакал. И не понимал плачущих детей. Спокойно входил в детсадовский двор. Однажды утром я взял из дому и спрятал в кармане куртки два куска мыла. Когда воспитательница раздевала меня, мыло выпало из кармана куртки. Воспитательница спросила: «Зачем тебе это мыло?» Я не смог ответить на ее вопрос. Воспитательница повторила вопрос. Я начал плакать. Я громко плакал. Воспитательница с трудом успокоила меня. Вечером, когда мама пришла в детсад, воспитательница отдала ей мыло. Мама повторила вопрос воспитательницы. Я опять заплакал. Мыло не было мне нужно. Выходя из дома, я взял мыло безо всякой причины. Просто так. Просто. А мама не верила в то, что я взял мыло просто так, без причины. Делать что-то безо всякой причины, например, брать мыло, для меня еще было рано...
Почему-то с детства меня привлекают неудачники. Однажды случилось так, что я зашел в дом культуры. Районный театр показывал спектакль. В провинции быть актером, ставить спектакли довольно сложно. Человек, которого ты видишь днем в чайхане, играет вечером на сцене роль шаха... Сложно.
Сидящие в зале бездельники задевали актеров, комментировали каждое произнесенное ими со сцены слово. А актеры безуспешно пытались пробудить в зрителях интерес. Молодой амбициозный режиссер, направленный на работу в районный театр из столицы, пытался утихомирить публику, и конечно же, не мог этого добиться. Я смотрел на мучающихся на сцене актеров. Мне было их жаль. Актеры, «не слыша» шуток зрителей из зала, решительно продолжали играть свои роли. Я был потрясен их терпением. Я также понимал, насколько бессмысленным делом они заняты, ставя в райцентре спектакль. Это было весьма печальное зрелище. Спектакль закончился. Никто не зааплодировал, никто не подарил актерам цветы. Несмотря на это, актеры, взявшись за руки, кланялись зрителям. Своим терпением, выдержкой, они одержали победу. Но зрители этого не поняли. Бездельники района, выходя из дома культуры, свистели и кричали. Один из них разорвал афишу, висевшую на двери здания, другой бросил камень и разбил одно из окон дома культуры. А молодой амбициозный режиссер спокойно стоял, курил и смотрел на них. Режиссер ничего не мог сделать. Скажи он хоть слово, и его бы побили. Мне и его было жаль. Я хотел подойти и что-то сказать, но не знал, что. Я подошел и остановился в двух шагах от него. Тем самым я показал, что понимаю его. То, что я не присоединился к свистящей и кричащей толпе и остановился в двух шагах от режиссера, было довольно-таки смелым жестом. Режиссер это понял. Входя в дом культуры, он обернулся и сказал мне «спасибо».
Я вспомнил красную пожарную машину. Это была самая красивая, самая лучшая машина в районе. Я видел красную пожарную машину два раза в день. По детской наивности я полагал, что это самая лучшая машина в мире: не тонет в воде, все может, едет, куда захочешь. Красная пожарная машина в летние месяцы, под лучами солнца, выглядела мощной и великолепной. Не влюбиться в нее, не восхищаться ею было невозможно.
Однажды загорелся один из домов в нижнем квартале. Позвонили в пожарное управление. Весь квартал стоял и смотрел на горящий дом. Хозяин дома - водитель такси З. сидел на пне и курил. Этот человек, дом которого горел у него на глазах, двумя днями раньше сильно избил и выгнал из дома жену. Издали послышался вой пожарной машины. Горящий дом стал развлечением для бездельников и детей. Мы стояли и ждали, - что будут делать пожарники, как, и под каким давлением пустят струю воды в горящий дом. Но красная машина, не доехав до дома приблизительно 100 метров, завязла в грязи. Там, где и зимой и летом была грязь. Мы все привыкли, что там постоянно грязь. Видимо, и взрослые верили в силу пожарной машины. Никому и в голову не пришло предупредить его об опасности, сказать что там грязь. Бездельники побежали к машине. И мы, дети, побежали за бездельниками к завязшей в грязи машине. Водитель, скривив рот, изо всех сил прислонился к рулю, пытаясь вытащить машину из грязи. Машина ревела. Умные люди побежали, принесли траву и сено, бросили под колеса. Трава под колесами, водитель, прислонившийся всем телом к рулю и искрививший от напряжения рот, мы, изо всех сил толкающие машину – все это не принесло результата. Словно под грязью спрятался дракон, который своим тяжелым дыханием тянул машину к себе, под землю. А дом горел. Водитель такси З., куря сигарету, смотрел то на завязшую в грязи машину, то на горящий дом.
С того дня красная пожарная машина потеряла для меня свою силу, мощь, магию. Я думал, что эта машина может все, способна ехать по самым труднопроходимым местам. А машина застряла в грязи. Было трудно смириться с этим, но все произошло у меня на глазах. Дом сгорел и превратился в пепелище. Жена З., услышав эту весть, вернулась из отцовского дома в квартал. Заплакала, исцарапала лицо, вырвала волосы. Дом, который она оставила невредимым, превратился в пепел. Наутро весь квартал собрал деньги и дал З. С общей помощью З. в течение месяца второпях построил дом. Новый дом, хотя и не был большим, как старый, но в нем можно было жить…
Я вспомнил детский сад. Запах, который шел от пола в детсаду, помню до сих пор. Когда пол мыли, запах становился гуще, чувствовался сильнее. Детский сад располагался в мечети. То есть, до коммунистической власти здесь была мечеть. Советская власть, видоизменив мечеть, превратила ее в детский сад. Каждый день, когда мама вела нас туда, она покупала нам по пути леденцы. Это уже стало традицией. Каждый день, когда мы заходили в магазин, продавщица подмигивала мне. Это тоже стало традицией. В те времена продавщица казалась мне довольно красивой. А сейчас я думаю, что она не была столь красивой. Она просто несколько отличалась от других, вот и все. Дворик детсада я помню тоже. Мы лезли на забор и показывали язык прохожим. Напротив детсада был парк. В том парке собиралась интеллигенция райцентра, музыканты. Я помню чайхану в парке, и в чайхане закопченный самовар. Люди сидели и все пили чай, как будто все умирали от жажды. Птицы, которых было не счесть, прыгали на ветках деревьев в парке, и чирикали так, что уши закладывало. На нижней ветке одного из деревьев висела крышка от кастрюли. Каждые 10-15 минут чайханщик ударял по этой крышке небольшим молотком. Гурум-дарам... Птичий гам прекращался. Через 5-10 минут птицы опять начинали шуметь. Чайханщик снова ударял маленьким молотком по крышке кастрюли, висевшей на ветке. Кажется, ему нравилось бить молотком по крышке кастрюли. И, кажется, он гордился тем, что заставлял птиц умолкнуть, пугая их своим изобретением.
Однажды, когда я залез на детсадовский забор, увидел на улице двоюродного брата. Я крикнул и позвал его. Он обернулся, увидел меня и помахал. Я очень обрадовался. Это была необъяснимая радость. За детсадом располагался цех по производству сладостей. В этом цеху пекли грубые булки, в соответствии с запросами населения района. Каждый день, когда мы выходили гулять во двор, одна женщина приносила из цеха булки и раздавала нам, с учетом нашего возраста и аппетита. Каждый день. Раздавая детям булки, она была похожа на русскую княгиню, кормящую своих любимых голубей. Ей это доставляло большое удовольствие. В. муаллим, оставшийся в моей памяти как один из самых светлых личностей, дважды в неделю приходил в детсад со своим таром. В. муаллим был вышедшим на пенсию учителем музыки. Он был очень старым. Одевался очень аккуратно. Его приход был для детей настоящим праздником. Он приносил нам фрукты. В. муаллим играл на таре детские песенки. А мы хором пели. Мы пели, а В. муаллим молодел на глазах. Настоящий учитель всегда, везде, в любых условиях остается учителем. В. муаллим был настоящим учителем. Благодаря этому человеку дети испытывали безграничную радость. Мы его любили.
Многие из детей плакали, приходя утром в детсад. Я не плакал. И не понимал плачущих детей. Спокойно входил в детсадовский двор. Однажды утром я взял из дому и спрятал в кармане куртки два куска мыла. Когда воспитательница раздевала меня, мыло выпало из кармана куртки. Воспитательница спросила: «Зачем тебе это мыло?» Я не смог ответить на ее вопрос. Воспитательница повторила вопрос. Я начал плакать. Я громко плакал. Воспитательница с трудом успокоила меня. Вечером, когда мама пришла в детсад, воспитательница отдала ей мыло. Мама повторила вопрос воспитательницы. Я опять заплакал. Мыло не было мне нужно. Выходя из дома, я взял мыло безо всякой причины. Просто так. Просто. А мама не верила в то, что я взял мыло просто так, без причины. Делать что-то безо всякой причины, например, брать мыло, для меня еще было рано...
Почему-то с детства меня привлекают неудачники. Однажды случилось так, что я зашел в дом культуры. Районный театр показывал спектакль. В провинции быть актером, ставить спектакли довольно сложно. Человек, которого ты видишь днем в чайхане, играет вечером на сцене роль шаха... Сложно.
Сидящие в зале бездельники задевали актеров, комментировали каждое произнесенное ими со сцены слово. А актеры безуспешно пытались пробудить в зрителях интерес. Молодой амбициозный режиссер, направленный на работу в районный театр из столицы, пытался утихомирить публику, и конечно же, не мог этого добиться. Я смотрел на мучающихся на сцене актеров. Мне было их жаль. Актеры, «не слыша» шуток зрителей из зала, решительно продолжали играть свои роли. Я был потрясен их терпением. Я также понимал, насколько бессмысленным делом они заняты, ставя в райцентре спектакль. Это было весьма печальное зрелище. Спектакль закончился. Никто не зааплодировал, никто не подарил актерам цветы. Несмотря на это, актеры, взявшись за руки, кланялись зрителям. Своим терпением, выдержкой, они одержали победу. Но зрители этого не поняли. Бездельники района, выходя из дома культуры, свистели и кричали. Один из них разорвал афишу, висевшую на двери здания, другой бросил камень и разбил одно из окон дома культуры. А молодой амбициозный режиссер спокойно стоял, курил и смотрел на них. Режиссер ничего не мог сделать. Скажи он хоть слово, и его бы побили. Мне и его было жаль. Я хотел подойти и что-то сказать, но не знал, что. Я подошел и остановился в двух шагах от него. Тем самым я показал, что понимаю его. То, что я не присоединился к свистящей и кричащей толпе и остановился в двух шагах от режиссера, было довольно-таки смелым жестом. Режиссер это понял. Входя в дом культуры, он обернулся и сказал мне «спасибо».