# Очевидцы
О событиях, которые происходили в конце 80-х - начале 90-х годов XX века, написано несколько романов. Несмотря на то, что их авторы талантливые люди, романы о народном движении не удались. Они провалились. Этим я не страхую себя. Это на самом деле так. Поэтому я решил написать что-то похожее на эссе о невозможности описать то время. Даже один из самых мощных писателей XX века Милан Кундера в своем написанном в 1984 году романе «Невыносимая легкость бытия» ничего не пишет о том, почему чешский народ вышел на улицы, площади. В своем самом известном произведении Милан Кундера пишет о событиях, произошедших в 1968 году после того, как в Прагу вошли советские танки. А события, происходящие до того, как в Прагу вошли советские танки, он называет просто "карнавалом".
Гражданин Азербайджана, композитор Эльмир Мирзоев так вспоминает события конца 80-х годов XX века: «Осень 1989 года оставила глубокий след в моей памяти. Был апогей митингов. Мы не ошибемся, если назовем то время временем переворота в нашем массовом сознании. По мере того, как события, приведшие к полной потере доверия к понятию СССР, сменяли друг друга, каждый видел выход из тупика в национальном сознании, возвращении к своим истокам, национальном возрождении. Может быть, сегодня эти понятия могут показаться кому-то неискренними, бессмысленными и даже смешными, но в то время они имели для нас глубокое и сакральное значение. Для меня, как для молодого человека, тот период был временем новых исканий и невиданного душевного подъема. Опубликованный накануне в журнале «Новое время» документальный роман Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» пробудил ненависть не только к советской империи, ее символике, ее бытию, но и в целом, к любым левым идеям. К слову, это произведение пока, к сожалению, не переведено на наш родной язык... Что касается стремлений того периода, то мы думали, что у нас будет национальная буржуазия. Мы серьезно думали над важностью реставрации древних турецких богов в целях полного восстановления тюркизма. Поэты плакали на АзТВ, люди кричали на митингах, мыслители из чайханы давали прогнозы, такие как «пробуждение тюркской расы может сильно напугать Европу». Другие говорили о странном геополитическом союзе - турецко-немецко-японском треугольнике. Крутились версии о том, что все языки мира происходят от турецкого языка. Серьезно обсуждалось, что слово «колбаса» - от слова «qol basa» («дави в рукав»), а Камчатка означает «gəmi çatdı» («корабль приплыл»). Некоторые шли еще дальше, и серьезно и горячо обсуждали тему «Где должна быть столица Турана?» Были люди, которые серьезно проводили исследования о том, что с приобретением независимости Азербайджан, только за счет своих природных ресурсов, покроет свою территорию золотом толщиной 5 миллиметров. Короче, это была эпоха общенациональной эйфории».
Гражданка Армении Луиза Погосян так вспоминает события, произошедшие в конце 80-х годов XX века: “На митинги я не ходила и поэтому я плохо помню митинги. Была только два раза в самом начале. У меня были другие интересы. Я ведь не могла знать, что в будущем литературе понадобится моя помощь. Землетрясение в Спитаке было для меня более значимым событием. Мои друзья поехали туда, увидели трупы, сильно испугались и вернулись назад, не смогли там остаться. Кроме того, никто из моих близких не ездил в Карабах, не участвовал в боях. Однажды я стояла на митинге среди людей, все подняли кулаки. Я не смогла заставить себя поднять кулак… Если не ошибаюсь, тогда же в ВУЗах начались сидячие забастовки ради справедливого решения карабахского вопроса. Мы не заходили в аудитории и сидели на ступеньках лестницы перед зданием. Это было для нас большим развлечением. Ведь в обычные дни это считалось хулиганством. На нашем факультете было мало девушек. Все сидели на каменных ступеньках. Пришел декан и сказал, что «девушкам нельзя сидеть на холодном камне». Он попросил нас встать с лестницы. Он сказал, что мы простудимся, чего нельзя ни в коем случае допускать. Потому, что мы будущие матери. Конечно, мы его не послушались. Декан поднялся на факультет и принес нам тонкие подушечки со стульев стариков-преподавателей. Он добился того, что мы сели на подушечки, и довольный ушел.
Однажды состоялось патриотическое шествие молодежи на Муса-даг. Я надела джинсовые брюки отца. Отец покупал джинсы, а когда они изнашивались, уже не носил. Он был худым и поэтому джинсы лезли и на меня. Только он был выше ростом и поэтому, я подгибала штанины. Еще у него была оранжевая югославская сорочка. Отец мой не любил оранжевый цвет, поэтому не носил эту сорочку. Я надела его джинсы, оранжевую сорочку и пошла на шествие. В тот день я надела оранжевую сорочку совершенно случайно, но сразу же превратилась в героиню. Меня поставили в самую середину, под большой транспарант. Все обращались со мной подчеркнуто участливо и дружелюбно, как будто бы я была национальным достоянием. Моя сорочка была цвета первой республики и флага дашнаков. В тот день многие из тех, с кем я раньше не общалась, как бы стали моими друзьями. Я и сама была горда и чувствовала себя как девушка со знаменем в период французской революции…
В тот период все разговоры были о том, что Карабах – это наша земля. Короче, на всех уроках мы проходили историю. Если учителя были не очень сильны в вопросах истории, вместо них говорили активные ученики. Декан, который раздавал нам подушечки, надел однажды военную форму. Говорили, что он везет оружие в Карабах. Еще я помню убийство в Карабахе юноши с исторического факультета. Наири Унанян, который позже совершил теракт в парламенте, выступая на одном из университетских митингов, сказал, что умершего студента должны заменить другие, вместо одного на фронт должны пойти сотни людей. В 90-е годы в Ереване уже ощущалась война... Старые беженцы из Карабаха попрошайничали на улицах. Трупы погибших в боях тихо привозили и передавали семьям. И шли разговоры о том, что количество погибших в боях значительно больше официальной статистики. Люди говорили о жертвах не с печалью, а с душевным подъемом. Они как будто бы радовались стольким нашим потерям…»
Гражданин Грузии Ираклий Чикладзе так вспоминает те времена: «Одну картину я помню точно. После того, как взрослые, проведя митинг, расходились с площади, начинался митинг детей. Их лидеры поднимались на трибуны и выступали. После каждого выступления дети аплодировали и кричали. Я не помню, о чем говорили маленькие лидеры. В то время я уже начал свою журналистскую деятельность. Очень жалею, что не записал выступления маленьких лидеров на диктофон. Это моя самая большая журналистская ошибка».
Гражданин Азербайджана, композитор Эльмир Мирзоев так вспоминает события конца 80-х годов XX века: «Осень 1989 года оставила глубокий след в моей памяти. Был апогей митингов. Мы не ошибемся, если назовем то время временем переворота в нашем массовом сознании. По мере того, как события, приведшие к полной потере доверия к понятию СССР, сменяли друг друга, каждый видел выход из тупика в национальном сознании, возвращении к своим истокам, национальном возрождении. Может быть, сегодня эти понятия могут показаться кому-то неискренними, бессмысленными и даже смешными, но в то время они имели для нас глубокое и сакральное значение. Для меня, как для молодого человека, тот период был временем новых исканий и невиданного душевного подъема. Опубликованный накануне в журнале «Новое время» документальный роман Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» пробудил ненависть не только к советской империи, ее символике, ее бытию, но и в целом, к любым левым идеям. К слову, это произведение пока, к сожалению, не переведено на наш родной язык... Что касается стремлений того периода, то мы думали, что у нас будет национальная буржуазия. Мы серьезно думали над важностью реставрации древних турецких богов в целях полного восстановления тюркизма. Поэты плакали на АзТВ, люди кричали на митингах, мыслители из чайханы давали прогнозы, такие как «пробуждение тюркской расы может сильно напугать Европу». Другие говорили о странном геополитическом союзе - турецко-немецко-японском треугольнике. Крутились версии о том, что все языки мира происходят от турецкого языка. Серьезно обсуждалось, что слово «колбаса» - от слова «qol basa» («дави в рукав»), а Камчатка означает «gəmi çatdı» («корабль приплыл»). Некоторые шли еще дальше, и серьезно и горячо обсуждали тему «Где должна быть столица Турана?» Были люди, которые серьезно проводили исследования о том, что с приобретением независимости Азербайджан, только за счет своих природных ресурсов, покроет свою территорию золотом толщиной 5 миллиметров. Короче, это была эпоха общенациональной эйфории».
Гражданка Армении Луиза Погосян так вспоминает события, произошедшие в конце 80-х годов XX века: “На митинги я не ходила и поэтому я плохо помню митинги. Была только два раза в самом начале. У меня были другие интересы. Я ведь не могла знать, что в будущем литературе понадобится моя помощь. Землетрясение в Спитаке было для меня более значимым событием. Мои друзья поехали туда, увидели трупы, сильно испугались и вернулись назад, не смогли там остаться. Кроме того, никто из моих близких не ездил в Карабах, не участвовал в боях. Однажды я стояла на митинге среди людей, все подняли кулаки. Я не смогла заставить себя поднять кулак… Если не ошибаюсь, тогда же в ВУЗах начались сидячие забастовки ради справедливого решения карабахского вопроса. Мы не заходили в аудитории и сидели на ступеньках лестницы перед зданием. Это было для нас большим развлечением. Ведь в обычные дни это считалось хулиганством. На нашем факультете было мало девушек. Все сидели на каменных ступеньках. Пришел декан и сказал, что «девушкам нельзя сидеть на холодном камне». Он попросил нас встать с лестницы. Он сказал, что мы простудимся, чего нельзя ни в коем случае допускать. Потому, что мы будущие матери. Конечно, мы его не послушались. Декан поднялся на факультет и принес нам тонкие подушечки со стульев стариков-преподавателей. Он добился того, что мы сели на подушечки, и довольный ушел.
Однажды состоялось патриотическое шествие молодежи на Муса-даг. Я надела джинсовые брюки отца. Отец покупал джинсы, а когда они изнашивались, уже не носил. Он был худым и поэтому джинсы лезли и на меня. Только он был выше ростом и поэтому, я подгибала штанины. Еще у него была оранжевая югославская сорочка. Отец мой не любил оранжевый цвет, поэтому не носил эту сорочку. Я надела его джинсы, оранжевую сорочку и пошла на шествие. В тот день я надела оранжевую сорочку совершенно случайно, но сразу же превратилась в героиню. Меня поставили в самую середину, под большой транспарант. Все обращались со мной подчеркнуто участливо и дружелюбно, как будто бы я была национальным достоянием. Моя сорочка была цвета первой республики и флага дашнаков. В тот день многие из тех, с кем я раньше не общалась, как бы стали моими друзьями. Я и сама была горда и чувствовала себя как девушка со знаменем в период французской революции…
В тот период все разговоры были о том, что Карабах – это наша земля. Короче, на всех уроках мы проходили историю. Если учителя были не очень сильны в вопросах истории, вместо них говорили активные ученики. Декан, который раздавал нам подушечки, надел однажды военную форму. Говорили, что он везет оружие в Карабах. Еще я помню убийство в Карабахе юноши с исторического факультета. Наири Унанян, который позже совершил теракт в парламенте, выступая на одном из университетских митингов, сказал, что умершего студента должны заменить другие, вместо одного на фронт должны пойти сотни людей. В 90-е годы в Ереване уже ощущалась война... Старые беженцы из Карабаха попрошайничали на улицах. Трупы погибших в боях тихо привозили и передавали семьям. И шли разговоры о том, что количество погибших в боях значительно больше официальной статистики. Люди говорили о жертвах не с печалью, а с душевным подъемом. Они как будто бы радовались стольким нашим потерям…»
Гражданин Грузии Ираклий Чикладзе так вспоминает те времена: «Одну картину я помню точно. После того, как взрослые, проведя митинг, расходились с площади, начинался митинг детей. Их лидеры поднимались на трибуны и выступали. После каждого выступления дети аплодировали и кричали. Я не помню, о чем говорили маленькие лидеры. В то время я уже начал свою журналистскую деятельность. Очень жалею, что не записал выступления маленьких лидеров на диктофон. Это моя самая большая журналистская ошибка».