Постер книги

# Почтальонша

Сидевшая напротив меня женщина в черном, ребенок которой пропал без вести на войне, была похожа на почтальоншу, жившую в бабушкином квартале. Почтальонша тоже, как и эта женщина, непроизвольно клала в рот и жевала катышки из теста.

Муж почтальонши умер рано. Она провела свою молодость безо всяких удовольствий, не вышла снова замуж. Ее щеки и губы увяли, не получив должного числа поцелуев. Задушив все свои другие чувства, она посвятила свою жизнь сыну. В провинции дом без мужчины узнаваем за сто метров. Двор безмужнего дома почтальонши зарос сорняком. Со стен сошла штукатурка. Фруктовые деревья или засохли, или беспорядочно разрослись. Почтальонша одевалась очень просто, строго. Каждый знал ее как порядочную женщину. Никто не видел ее, смеющейся от души. Разнося по домам газеты, журналы, письма, она не заходила во дворы. Кто бы ни пригласил ее в дом для угощения, она не соглашалась. Письмо передавала только тому, кому оно предназначалось. Получив магарыч, она уходила. Мать и ребенок жили в небольшом доме. По мере того, как мальчик рос, двор становился все аккуратней. Я знал ее сына. Он учился в восьмилетке. Потом отучился в профтехучилище. А затем стал работать водителем в больнице. Это был спокойный, не привлекающий внимания молодой человек. Хотел построить новый дом. Но война не позволила построить дом, закончить привести двор в порядок, обновить покосившийся забор. Война всегда меняет человека. Мощные, задиристые люди мельчают и превращаются в цыплят, а спокойные, скромные люди, голоса которых никогда не было слышно, надевают военную форму и становятся героями. Война превращает человека, которого ты знал с только одной стороны, совершенно в другого. Те, кто затевает драки на свадьбах, носят оружие в мирное время, пропадают куда-то, а человек, которого ты знал как тихоню, идет в бой. Война изменила и работавшего в больнице сына почтальонши. Юноша надел военную форму. Сдал в больницу государственную машину «RAF», которую он водил, и стал ходить с автоматом. Воюющим, надевшим военную форму, носившим автомат можно было представить кого угодно, но только не тихого, спокойного сына почтальонши. Он был стеснительным, как девушка. С ним шутили даже задиристые женщины квартала. Почтальонша была не местная. Покойный муж привез ее из соседнего района. В жизни этой женщины не было никого, кроме сына. Почтальонша заботилась о сыне, как о птенце. Стоило ему припоздниться, как она начинала искать его по улицам. Как только начинало темнеть, она выходила на улицу с пиджаком в руках и накидывала его на плечи стоявшему у дома сыну. Этот юноша не участвовал ни в одной из уличных драк. В детстве мать не разрешала ему участвовать в опасных играх. Его сверстники ходили на речку, на рыбалку. Сын почтальонши был лишен и этого удовольствия. Мать просила, плакала, и не пускала сына на рыбалку. Почтальонша боялась, что ее сын утонет в реке. Потому что эта маленькая речка каждый год требовала ровно десять жертв. С незапамятных времен до наших дней каждый год в той маленькой речке тонули десять человек. Сверстники ходили на гору собирать ежевику, почтальонша, опасаясь, что ее сын может заблудиться, встретить шакала, волка, лису, упасть со скалы, молила, плакала, уговаривала сына не ходить. Его сверстники собирались в другой район поесть и выпить. Почтальонша боялась, что там выпившие мужчины могут завязать драку и не пускала сына туда.

Почтальонша вырастила сына, которому посвятила свою жизнь, дрожа, боясь, с большим трудом, достойно, без мужа. Будь ее воля, она бы держала сына под домашним арестом. Ребята смеялись над сыном почтальонши. Называли его «маменькиным сынком». Сыновей, выросших без отца, много, но сын почтальонши был совершенно другим сиротой. Мало кто рос, как он, лишенный любых развлечений. Почтальонша, видевшая в каждом развлечении, в каждой игре, угрозу, подавляла сына своей чрезмерной опекой. Надоедливая ласки, забота, рожденная страхами почтальонши, лишили ее сына удовольствия детских развлечений, подросткового баловства. Его ровесники играли под ивами в карты, а сын почтальонши сидел дома. Этот несчастный юноша все два раза был свадьбе, пока он сидел за столом с мужчинами, мать ждала его на улице. Стоило ребенку на час позже вернуться с уроков, и почтальонша шла в школу. Когда он на час задерживался на работе, почтальонша шла в больницу. По утрам, когда юноша собирался на работу, почтальонша стояла возле машины и сто, двести раз говорила ему, чтобы он водил осторожно. И так повторялось каждый день. Я сам несколько раз становился свидетелем того, как почтальонша став возле машины, давала сыну советы, молилась за него, выплескивала воду за машиной. Если бы она могла, наверное, проводила бы и техосмотр машины.

Отношения между матерью и сыном были смешными. Вы видели мать, которая носила бы своему сыну, играющему под деревом на улице со сверстниками в домино, горячий обед? Я видел. Когда тот юноша играл на улице в домино, мать приносила ему в тарелке обед. Она стояла в стороне и смотрела на игравших в домино. Если сын проигрывал, она его утешала. Сын почтальонши, не имея возможности, из-за надоедливого контроля матери, участвовать в развлечениях, играх своих сверстников, иногда был вынужден общаться с ребятами младше себя. Когда он играл в домино, в карты с ребятами младше себя, мать оставляла его немного в покое. В то время я два дня в неделю проводил у бабушки. Мы иногда играли с сыном почтальонши. Помню, как юноша впервые побрился в парикмахерской. Парикмахерская находилась перед первой баней, построенной в нашем районе. В обычное время там брили за 1 манат. Юноша, после первого бритья в парикмахерской, должен был заплатить цирюльнику как минимум 10 манат в качестве магарыча. Юноша пошел в парикмахерскую с моим дядей. Они взяли с собой и меня. Он, впервые побрившись в парикмахерской, заплатил цирюльнику 15 манат. Когда он возвращался в квартал, взрослые женщины, перешагнувшие тот рубеж, когда женщину можно ревновать, целовали впервые побрившегося в парикмахерской юношу в благоухающие щеки. Почтальонша же раздавала женщинам конфеты. Таков был обычай. Женщины говорили: «Почтальонша не даст сыну спать с женой». Тогда я не понимал, что это значит. Я понял позже. Слова, значения которых мы не понимаем, иногда врезаются в память лучше, чем те, значения которых нам ясны. Когда я вырос, понял, что мать, поглощенная своей любовью к сыну, будет ревновать его к жене, и любыми способами мешать тому, чтобы муж с женой спали вместе.

Надетая сыном почтальонши военная форма удивила меня так же, как и всех остальных. Мне показалось странным, что человек, вместе с которым мы играли в домино, надел военную форму. Во время игры в домино, мы хитрили, клали неправильные кости, но он ничего не говорил. Он всегда проигрывал. Впервые увидев его с оружием в руках, я не поверил своим глазам. Дисциплина в батальонах была слабой. Солдаты приходили домой при оружии. Любого можно было бы представить в военной форме, но военная форма на сыне почтальонши - это было невероятно. В чем была причина? Развлечение, патриотизм, попытка стать свободным мужчиной? Все говорили, наверное, вслед за сыном и сама почтальонша наденет военную форму. Прогнозы себя не оправдали. Почтальонша не надела военную форму. Может, почтальонша как мать гордилась тем, что ее сын надел военную форму, ходит с оружием в руках. А может она считала несерьезным то, что сын записался в отряд самообороны. Ничего не могу сказать. Во всяком случае, тому, что она разрешила сыну, которого душила своей заботой, взять в руки оружие и записаться в отряд самообороны, была основательная причина. Может, почтальонша верила в то, что ее сын не будет участвовать в боях, или, что война не доберется до позиций, на которых он стоял. В те времена вдруг пошли разговоры, что война скоро закончится, что все вернутся к спокойной жизни. Но война все больше разгоралась, стали слышны звуки нового, крупнокалиберного оружия. Каждый ребенок, каждая женщина, люди, не вовлеченные в войну, знали наизусть названия типов оружия, боеприпасов. Бои за позиции с каждым днем все больше и больше приближались к району. Мы все ближе слышали звуки орудий.

Во время боя почтальонша выходила на улицу, и, как безумная, начинала ходить взад-вперед, безостановочно молясь: «Имам Гусейн, Хазрат Аббас, помогите». Перечисляя имена всех святых, которых вспомнила, она призывала их на помощь. Женщины из квартала, в том числе, моя бабушка, утешали почтальоншу. Ясно слышались звуки стрельбы. Пулеметы безостановочно лаяли, словно бешеные собаки. Одна из пуль, звук которых мы слышали, могла попасть в ее сына. Даже представить такое было кошмаром. Лично я думал, что пули, звуки которых мы слышали, могли попасть в любого, только не в него. Даже если бы в него и попала бы пуля, он не должен умереть. Он не имел права умирать. Спустя два часа после того, как прекращалась стрельба, мы уже знали, сколько солдат погибло, сколько было ранено. Женщины, мужчины, дети собирались в доме, в которое привезли тело. Пуля не различает истинных патриотов, искателей приключений, людей, воспользовавшихся случаем для того, чтобы грабить дома, людей, надевших военную форму из прихоти, тех, кто хочет повысить свою мужскую самооценку. Пуля не знает, кто станет ее мишенью - холостой, женатый, взрослый, молодой. Пуля попадает туда, куда она направлена.

Наступил ужасный день, невообразимый день. Спустя два часа после очередного боя за позиции, на въезде в квартал показалась военная машина. Военная машина остановилась перед ее домом. Эта машина привозила в дома тела погибших в бою солдат. Уже все было ясно. Два солдата вытащили из кузова тело сына почтальонши и внесли во двор. Все женщины, дети, мужчины квартала собрались перед домом, куда принесли тело. Военная форма, мокрая от крови, прилипла к его телу. Внезапно женщины, словно сговорившись, начали царапать себе лица, рвать на себе волосы, кричать. Невозможно было спокойно наблюдать эту сцену. Я впервые видел, как столько женщин хором плачут, царапают свои лица. Лишь один человек был спокоен, и это была сама почтальонша. Тело обмыли, завернули в саван, похоронили на кладбище в деревне Д. Хоронить умерших на кладбище райцентра было уже невозможно. Во время похорон армяне начинали обстреливать кладбище. Каждый четверг на кладбище падало, как минимум, десять армянских снарядов. В то время и так очень мало людей вспоминало своих умерших. Каждый день умирали молодые люди, старые покойники уже выходили из моды. Армянские артиллеристы, обстреливая кладбище, лишали людей возможности посещать по четвергам могилы своих близких. Кладбище деревни Д. находилось в относительно безопасном месте. Поэтому погибших хоронили на кладбище в деревне Д. Маленькое сельское кладбище за два года разрослось, его территория значительно расширилась. Кладбище деревни Д. переживало период ренессанса...

С того дня, как во в двор почтальонши внесли тело, ее никто не видел разговаривающей. В том числе и я. Все говорили, что почтальонша не вынесет этого горя, не проживет и месяца. Прогнозы не оправдались, почтальонша не умерла. Прошли поминки, каждый плакал, сколько мог. Потихоньку хождение в дом почтальонши прекратилось. Почтальонша осталась один на один со своим горем. В то время шли ожесточенные бои. Мертвые быстро забывались. У людей не было ни сил, ни охоты, ни времени для того, чтобы изо дня в день ходить в один и тот же двор, утешать людей, потерявших своих близких, быть для них моральной опорой. Женщины посылали с детьми часть от приготовленного дома обеда для почтальонши. По истечении времени уменьшилось и число обедов. Потому что в то время очень мало людей варили обед под ударами снарядов. Перекусывали как попало тем, что удавалось найти. Женщинам не удавалось повозиться с едой, нарезать, посолить, поперчить, как положено. Небо, в самом прямо смысле слова, изрыгало огонь. Армянский снаряд запросто мог в один миг превратить готовящую обед женщину в пыль. Но все же женщина всегда остается женщиной. Для того, чтобы послать в другой дом часть на скорую руку плохо приготовленного обеда, нужно иметь большое сердце.

По правде говоря, людей задело то, что почтальонша не умерла с горя. Они были обижены на почтальоншу. По их логике, почтальонша, потерявшая единственного сына, обязательно должна была умереть. Ее смерть от горя придала бы случившемуся драматическую окраску. То, что почтальонша не умерла, осталась жива, лишило людей возможности увидеть воображаемую ими сцену. Люди не простили это той женщине. Они ждали смерти почтальонши, а она часами тихо и неподвижно сидела, уставившись в одну точку. Со стороны нельзя было определить, спит она, умерла, или находится в обмороке. Во всяком случае, она ничего не слышала, ничего не видела. Она очень быстро худела. На глазах превратилась в скелет. Только безнадежно больные люди могут так быстро худеть. Почтальонша, которая не смогла избежать жестоких поворотов судьбы, не смогла перебороть и собственное тело. Я несколько раз относил в дом почтальонши тарелку приготовленного бабушкой обеда. Обломки стен рассыпались по полу. Прямо посередине дома была маленькая лужа. Потолок был весь в пятнах. Но живущий в доме человек не обращал на это никакого внимания. На стенах были развешаны рыболовная сеть, коврик с изображением сценки из быта пастухов, корзинка, ловушка для птиц, кеманча, вырезанное из дерева яблоко. Эти вещи почтальонша получила в подарок. В хорошие времена родители, получая из армии первое письмо от сына, дарили почтальонше кур, гусей, часы, подушки. Видимо, почтальонша развесила на стене самые оригинальные подарки. Я три раза видел, как почтальонша делает катышки из хлебного мякиша. Катышки она непроизвольно клала в рот и жевала. Я осторожно клал принесенную еду на стол и выходил из дома. Странный запах, каким пахнут в провинции люди, которые живут одни, исходил и от почтальонши. Это был необъяснимый запах, не похожий ни на какой другой. Так пахнут только люди, которые живут одни в провинции. Посреди дома было разбросано много старых газет, журналов, плакатов. Дом больше был похож на склад для макулатуры. Эти старые журналы, газеты, плакаты, так же, как и их хозяйка, уже не были никому нужны. В день, когда я видел почтальоншу в последний раз, она внимательно читала старый журнал «Кирпи», словно это был образец классической литературы.