АЗЕРБАЙДЖАН. КОНЕЦ ВТОРОЙ РЕСПУБЛИКИ
ГЛАВА I. НАЧАЛО РАСПАДА СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ
2. Основатели НФА и «Мейдан»
На следующий день я начал собирать информацию о кружках и общественных объединениях, которые существовали в то время. Выяснилось, что в Баку с этим было не густо, а те, что были, находились под патронажем ЦК комсомола. Какие это были организации, из кого они могли состоять и чем заниматься, не трудно было догадаться. Я сумел раскопать две неформальные организации. Одну из них - "Гала" (крепость, имела целью защищать памятники старины от уничтожения) - опекал ЦК ЛКСМ, другую - "Догрулуг" (правдивость, честность) - не опекал никто. Вторая оказалась совершенно прелестной организацией. В ней объединились несколько работников Бакинского почтамта (имена двоих - Халид и Теймур - я не забыл до сих пор), их целью была борьба против хищения работниками Бакпочтамта ценных вещей из посылок. Я с ними встретился. Халид оказался высоким, симпатичным и интеллигентным человеком. Все их сигналы в правоохранительные органы и Министерство связи оставались без реакции. Теймур, коренастый брюнет, был уверен, что грабители из Бакпочтамта и правоохранительные органы связаны круговой порукой. Оба они надеялись, что можно придумать такую систему обработки посылок, которая исключала бы возможность воровства. Как я понял, с «Гала» и «Догрулуг» начать большое политическое дело было невозможно. Оставались «Ченлибель», который был мне чужд из-за своего националистического крена, и мифический «Ашуг Алескер», возглавляемый педагогом Политехнического института Беджаном Фарзалиевым по кличке «папах Беджан» (из-за того, что на зачетах и экзаменах он открыто брал взятки, мол, перед ним лежит кепка, куда студенты кидают деньги). В моем представлении Народный Фронт должен был дебюрократизировать страну, привнести элементы демократии и реального народовластия в советский социализм. По своим главным параметрам НФА должен был стать организацией, способной преодолеть сопротивление партийно-хозяйственной номенклатуры и открыть новые горизонты развития социализма в СССР. Без свободы слова, многопартийности и честных выборов построить социализм шведского образца было невозможно.
Делать было нечего, создавать НФА как союз самостоятельных организаций в Азербайджане было не из чего. Надеяться на то, что сервильные и глубоко антидемократические творческие союзы интеллигенции Азербайджана смогут стать инициаторами Фронта, как это случилось в Эстонии, нечего было. Фронт надо было лепить из отдельных индивидуумов. Я, человек в общем-то замкнутый и стеснительный, начал знакомиться с людьми. Очень быстро «производственная необходимость» выбила из меня комплексы прошлого, как-то неожиданно для себя я обнаружил, что совершенно свободно заговариваю с незнакомыми людьми и обладаю способностью к публичным выступлениям.
Ключи от комнаты, выделенной горкомом «антизабастовочному комитету», все еще были у меня. Про эту комнату все забыли. Я начал по вечерам собирать своих старых и новых знакомых в этой комнате. Пол был из необработанных досок, почти из горбыля, был прибит плохо, шатался, стулья были тяжелые, из наследия канцелярий 50-х годов. Но беседы шли горячие, перестроечные. Перечислялись больные темы, обсуждались возможные пути решения проблем, но каждый раз обсуждение заканчивалось одним и тем же горестным восклицанием: «Да разве дадут? Да разве позволят? Да разве поймут?» Тысячеголовая гидра бюрократии опутывала народное тело и души бесчисленными щупальцами, сковывала и душила любую инициативу и свободную мысль.
В сентябре 1988-го года, после завершения летних студенческих каникул, группа Немата Панахова вновь приступила к попыткам провести митинг. Милиция жестко пресекала эти попытки. Каждую субботу сентября людей собирали где-то на подступах к площади Ленина, чтобы затем прорваться на оперативный простор площади, но их разгоняли. От субботы к субботе число сторонников Немата Панахова уменьшалось. Оптимистическое настроение населения от положительного для Азербайджана решения Президиума ВС СССР еще не развеялось. Информацию о депортации 12 тысяч азербайджанцев из Степанакерта в сентябре 1988-го года властям удалось утаить от народа.
Численность участников посиделок «ради НФА» росла. Тех, кто не знал адреса, встречали у памятника поэту Насими позади Госбанка и препровождали в комнату на Видади 125. После трех собраний народу стало так много, что негде стало сидеть, к тому же одна из досок пола проломилась. И тут один из моих новых знакомых, преподаватель Азербайджанского инженерно-строительного института Расим Иманов предложил проводить заседания в помещении музыкально-спортивного объединения преподавателей и студентов АЗИСИ «Джанги».
«Джанги» по-азербайджански означает и название танцевальной музыки, и название местности в Шамахинских горах. Я спланировал три заседания в помещении клуба «Джанги», находящемся на территории общежитий АЗИСИ у въезда в Ясамал, нагорный район Баку. На первом заседании обсуждались проблемы исторической науки. Мое приглашение выступить с докладом принял Ариф Юнусов, который изложил официально принятую точку зрения на историю, которой придерживались академики Играр Алиев и Зия Бунядов. Иса Гамбаров изложил версию тех ученых, которые считали, что официальная история Азербайджана намеренно преуменьшает роль тюркского фактора. Каждый из докладчиков обосновал свою точку зрения. В конце заседания я подвел черту под дискуссией: «Вопросы есть. Необходимы глубокие и объективные исследования. Но позволит ли партийное руководство проводить такую работу?» Ответ был единодушным, что Компартия этого не позволит. «Тогда нам необходим Народный Фронт, который заставит партийную верхушку снять бессмысленные запреты с научных исследований».
Этими словами и закончилось наше первое заседание в помещении «Джанги». Второе заседание было посвящено проблемам экономики, планирования и республиканского хозрасчета. Доклад сделал экономист, сотрудник отдела тюркологии Института востоковедения Алтай Эфендиев. После обзора экономической ситуации и перечисления проблем, которые тормозили экономическое развитие СССР и Азербайджана, тех мер, которые, как нам казалось, были необходимы для решения проблем, последовали риторические вопросы: «Способно ли руководство Компартии сделать это? Нет? Тогда единственная сила, которая вынудить его пойти на эти реформы - Народный Фронт».
К третьему заседанию я написал проект программы НФА, напечатал ее на пишущей машинке матери и размножил на ксероксе фундаментальной библиотеки АН. Человека, который за деньги размножил эти документы, звали Сейран. Наверное, получая свои двадцать копеек за лист, он не подозревал, что занимается делом, который будет влиять каким-то образом на историю.
Я планировал, что на третьем заседании раздам проект программы и мы начнем обсуждать ее. К тому времени численность участников наших собраний дошла до тридцати. Большинство были сотрудники Академии, но были и из вузов, и из заводов и отраслевых институтов.
12-го октября 1988 года мне позвонил хозяин помещения, Расим Иманов, и сообщил, что ректор АЗИСИ Буняд Сардаров запретил проведение наших собраний в помещении «Джанги». Ему было сделано внушение из КГБ. До собрания оставался один день. Я стал обзванивать знакомых. Муслим Эльдаров, сын народного художника Азербайджана Омара Эльдарова, отозвался на мою просьбу «придумать что-то». Он договорился с Рамазаном Халиловым, директором дома-музея Узеирбека Гаджибекова, основоположника азербайджанской классической музыки. Рамазан Халилов согласился дать нам для собрания подвальный зал музея, где показывали фильмы. Во время разговора с Муслимом что-то щелкнуло, и мы услышали фразу на чистейшем, без бакинского акцента, русском языке: «они ищут зал для банкета». Опять что-то щелкнуло, и Муслим спросил меня: «Нас что, подслушивают?» «Пусть» - я ответил - «мы поддерживаем Горбачева и перестройку. А те, кто нам мешают, против партии».
Вечером 13-го октября в зальчик на 37 мест набилось человек 60, люди стояли на лестнице, в коридоре и во дворе музея. Были приглашены и пришли известные в республике люди- член-корреспондент Академии Наук кристаллограф Худу Мамедов, режиссер Эльдар Кулиев, пианист Фархад Бадалбейли. Пришли и Иса Гамбаров с Нематом Панаховым. За неимением мест они сели прямо на пол, благо, он был выстлан серым ковролитом. Все экземпляры программы были розданы, естественно, всем не хватило, я начал читать по пунктам, просил мнения участников и записывал предложения. Тут выяснилось, что пришел Мохаммед Хатами со своей группой «кызылбашей», (так именовались воины средневекового поэта, царя и воина Шаха Исмаила Сефеви). Это была шпана с красными повязками на голове. Выяснилось, что у Хатами совсем другое понимание Фронта. Он каждую минуту возмущенно выкрикивал: «Кончайте говорильню! Давайте провозгласим создание Фронта и призовем народ объединиться вокруг нас». Каждый его такой возглас вызывал бурный восторг его команды, по виду весьма далекой от такого занятия, как обсуждение какой-либо программы.
Слово взял Худу Мамедов. Он призвал всех к умеренности и дальновидности. Он напомнил о характере власти и опасности репрессий, советовал вести все дела строго в рамках закона, не забывать о важности поиска путей сотрудничества с руководством партии и правительства.
После того, как сел Худу Мамедов, слово попросил Иса Гамбаров. Полемизируя с профессором, он риторически вопрошал: «Как можно сотрудничать с людьми, которые нарушают самими же установленные законы? Как можно верить людям, которые на каждом шагу нарушают обещания, людям, чьим словам нельзя верить. Как можно сотрудничать с людьми….»
Тут я услышал рядом с собой какой-то хрип. Я взглянул налево и вниз – Худу Мамедов растянулся в кресле и хрипел. Его подняли и быстро вынесли наверх, уложили прямо на ковре в коридоре. Нашлись среди участников и врач, и медсестра. Когда прибыли вызванные машины скорой, осталось только констатировать смерть ученого. Выяснилось, что до этого у него было три инфаркта, а за день до этого он перенервничал на учредительной конференции общества «Гайгы» (Забота), создаваемой для помощи азербайджанскому населению Карабаха. Армянскому же населению Москвой было выделено полмиллиарда рублей.
Так закончилось наше третье заседание, посвященное обсуждению Программы НФА. Похороны ученого прошли на второй аллее Почетного захоронения, при большом стечении народа. Смерть Худу Мамедова нанесла огромный ущерб моим планам в отношении НФА. Я мечтал об организации, управляемой патриотическими интеллектуалами, способными трезво анализировать ситуацию и принимать оптимальные решения, гарантирующие достижение целей перестройки, а именно – демократизацию, переход собственности из под контроля номенклатуры под контроль трудящихся, свободу слова, многопартийность и честные выборы. Худу Мамедов с его умеренными взглядами, высокой культурой, обширными знаниями и несомненным патриотизмом был идеальным кандидатом на лидерство в НФА.
После заседания 13-го октября как-то вдруг создалось ядро из людей, серьезно занявшихся НФА. Это были Лейла Юнусова и Арзу Абдуллаева из Института истории, я и Мамедгасан Гамбаров из Института востоковедения, Хикмет Гаджизаде из Института ботаники, Санубар Багирова из Института искусства и архитектуры, Вагиф Сепханов из Азгосуниверситета, Нариман Зульфугаров из Института усовершенствования руководящих кадров при Совете Министров, Тофиг Гасымов. Агаджавад Саламов и Мирбаба Бабаев из Института физики, Сабит Багиров из Вычислительного центра объединения «Азнефтемаш». Над окончательным проектом программы НФА начал работать целый коллектив, отдельные разделы взялись написать специальные группы и люди. Написанное размножалось и раздавалось для общего обсуждения, в основном заботами Сабита Багирова.
Раздел экономики согласился написать доктор экономических наук Вахид Ахундов, в то время проректор Института усовершенствования руководящихся кадров при Совмине. Меня с ним познакомил Нариман Зульфугаров, кандидат психологических наук и один из самых полезных людей во Временном Инициативном Центре Народного Фронта Азербайджана (ВИЦ НФА), как мы стали именовать себя с легкой руки Хикмета Гаджизаде, который предложения по программе готовил вместе со своим другом, невероятно скромным и эрудированным человеком Зауром Алиевым. Преданно, с полной отдачей сил над программой работали Тофиг Гасымов, Лейла Юнусова, Сабит Багиров.
Расим Иманов обещал, что экологический раздел напишет и пришлет его брат Назим Иманов, который в то время в Москве завершал свою докторскую. Но он задерживал проект, поэтому в программу был включен вариант Шахина Панахова, человека скромного, деликатного и образованного. Раздел по правам человека писали Лейла Юнусова и Хикмет Гаджизаде.
Мы чувствовали, что нам не хватает специалиста по государственному праву. Я отправился в Университет, к заведующему кафедрой государственного права, доктору юридических наук Муртузу Алескерову. Тот выслушал меня с непроницаемым лицом, подробно обо всем расспросил и … вежливо отказал. Пошел я и к другому известному ученому-правоведу Мамеду Халафову, имевшему огромный авторитет среди юристов. Он благожелательно выслушал меня, но помочь отказался. Пришлось писать раздел самим.
К концу октября проект программы НФА был готов. Нам очень помогло то, что кто-то достал программу Народного Фронта Эстонии и мы в какой-то мере заимствовали структуру документа у программы НФЭ.
Примерно в это же время Агаджавад Саламов и Хикмет Гаджизаде сумели зарегистрировать БКУ в Октябрском райисполкоме. Бюрократ, который напрасно ожидал от настырного Агаджавада и постоянно издевающегося Хикмета хоть какого-нибудь намека на взятку, устал от нажима на него и спросил в отчаянии: «Что же означает «Бакинский клуб ученых»? На что Хикмет ответил: «Брат, это кооператив. Мы надеемся на этом заработать». Чиновник просиял, «зарабатывать» ему было понятно. Непонятно было только то, почему люди, собирающиеся заработать, отказывались делиться прибылью. Но, глядя на лица двух ученых, излучающих стопроцентную неплатежеспособность, чиновник решил поступиться принципами и хоть раз поставить печать без взятки.
Активисты БКУ отметили регистрацию вечеринкой на квартире у Гафура, сотрудника Президиума АН Аз. ССР, интеллигентного и доброжелательного человека. Были песни, танцы, здравицы.
Через неделю Октябрьский райисполком отменил свое решение о регистрации БКУ. Власти узнали, что «БКУ» - это та самая группа, которая на самом деле - ВИЦ НФА. Но нам это было уже нипочем, так как всех нас поглотил проект «НФА». БКУ остался позади. От теории мы уже переходили к практике. В те же дни в стране обсуждался проект дополнений и изменений к Конституции СССР. На ВИЦ НФА мы разработали типовые обращения в ВС СССР и ВС Азербайджана (копия в ЦК КПСС и ЦК КПА, газеты, куда угодно) от имени трудовых коллективов. Тут нам очень помогли наши контакты с рабочими лидерами, установленные еще в июле, в пору нашей «антизабастовочной» деятельности. Мы начали встречаться с рабочими, объяснять им, какие западни устраивает народу «партхозноменклатура» в проекте конституционной реформы. Особенно ВИЦ НФА тревожил пункт 13 статьи 119 законопроекта, который полностью ревизовал понятие суверенитета союзной республики. Было подготовлено несколько вариантов обращения, и все они нашли живой отклик и сочувствие у населения. В приемную ВС Азербайджана пошел поток обращений от десятков трудовых коллективов, из различных районов Азербайджана. Вот текст одного такого обращения:
«Цель нашего обращения – заострить внимание Президиумов Верховных Советов союзных республик на некоторых статьях и пунктах обсуждаемого проекта «Об изменениях и дополнениях в Конституции (Основного закона) СССР», принятие которых в предложенном варианте неприемлемо. Они направлены на ограничение суверенных прав союзных республик и прав отдельных граждан и поэтому не отвечают курсу партии, провозглашенному на XIX партийной конференции на перестройку и демократизацию нашего общества с целью построения правового государства. Среди этих пунктов и статей особое внимание следует обратить на пункт 13 статьи 119 законопроекта, который гласит: «Президиум Верховного Совета СССР… в интересах защиты СССР объявляет военное либо чрезвычайное положение в отдельных местностях или по всей стране с введением при необходимости особых форм управления.»
В действующей Конституции СССР этому соответствует пункт 15 статьи 121, который гласит: «Президиум Верховного Совета СССР… объявляет в интересах защиты СССР военное положение в отдельных местностях или всей стране.»
Что касается объявления военного или чрезвычайного положения по всей стране, включая все союзные республики, в случае военной опасности, то это несомненно находится в компетенции Верховного Совета СССР, а что касается введения военного или чрезвычайного положения в отдельных регионах (местностях) союзной республики, целиком по республике, то это компетенция Верховного Совета союзной республики, как суверенного государства. В нынешней обстановке, сложившийся в нашей республике в связи с событиями в Нагорном Карабахе и вокруг него, данная формулировка содержит наибольшую опасность для суверенитета Азербайджанской ССР.
Экстремистам из НКАО спровоцировать беспорядки – дело нескольких часов, а это, в свою очередь, может послужить причиной для введения в области чрезвычайного положения и перехода к особым формам управления. В конечном счете Азербайджанская ССР может лишиться части своей законной территории. Такая ситуация может возникнуть в любом регионе любой союзной республики и в любое время. Причины (условия) и сроки введения военного или чрезвычайного положения и особых форм управления не оговорены.
Следует обратить внимание на то, что пункт 13 статьи 119 явно противоречит 70 и 72 статьям действующей Конституции СССР. Предотвратить эту угрозу суверенитету республик может лишь наш коллективный протест. Поэтому мы просим Вас выступить против принятия пункта 13 статьи 119 в предлагаемой редакции, а вместо этого предложить оставить его в прежней редакции (пункт 15 статьи 121) или дополнить поправкой "… по просьбе и с согласия Президиума ВС соответствующей союзной республики, на территории которой вводится военное, либо чрезвычайное положение".
Как известно, равное и прямое избирательное право обеспечивает подлинную демократичность выборов.
В предлагаемом законопроекте принцип всеобщности выборов нарушен из-за того, что в избрании кандидатов от общественных организаций участвуют только члены этих организаций.
Принцип равноправия нарушен вследствие того, что интересы членов общественных организаций будут защищены в высших органах власти большим количеством депутатов, чем граждан, не состоящих в общественных организациях. Поскольку депутатов от общественных организаций предлагается избирать не всеми членами, а только делегатами их съездов и конференций, то естественно нарушается прямое избирательное право.
Так как одним из основных достижений Великой Октябрьской Революции считалась ликвидация сословий в нашем обществе, и учитывая, что предлагаемый законопроект, ввиду вышеизложенного, снова вводит косвенное возвращение к созданию сословий, считать его неприемлемым и предложить Верховному Совету СССР:
1. Продлить срок обсуждения законопроектов на 3 месяца и переработать их с учетом замечаний, поступающих от организаций и отдельных граждан.
2. Проводить выборы народных депутатов СССР с соблюдением принципа всеобщего, равного и прямого избирательного права.»
Один из активных сторонников НФА, коими мы уже обзавелись по всей республике, привез в приемную ВС Азербайджана пакет с несколькими сотнями подписей под обращением. Чиновник, принимающий пакет, посмотрел на ходока и спросил "Вы кто?" "Я водитель такси из Барды, а это подписи всех работников таксопарка, заверенные печатями парткома, профкома и самого предприятия". Чиновник возвел руки к небу и воскликнул: "О Аллах! Неужели нация просыпается?"
Ходоки от Бакинского электромашиностроительного заводы (БЭМЗ) приняли и с гордостью показали Тофигу Гасымову обращение, подписанное тремя тысячами рабочих и заверенное печатями директора, секретаря парткома и председателя профкома завода. Обращения, подготовленные ВИЦ, принимались и рассылались по различным адресам всеми академическими и отраслевыми научными институтами, вузами, техникумами, школами. Всем организациям, которым мы сумели передать текст нашего обращения, мы вручали маленькое уведомление о дальнейших их действиях. Вот перечисление этих действий:
1. Обсудить проект обращения в трудовом коллективе. Внести в текст, если будут, дополнения и предложения членов коллектива.
2. Собрать подписи членов коллектива.
3. Послать обращение по адресу: Баку, пр. Нариманова, председателю Президиума ВС Азербайджана (к обсуждению конституции)
4. Просьба позвонить по телефонам (тут сообщались номера телефонов Тофига Гасымова, мой и Агаджавада Саламова) и передать копию уведомления о получении вашего обращения с указанием численности подписавшихся работников вашего предприятия.
Надо сказать, что после встречи с Везировым контакты активистов БКУ и ВИЦ НФА с партийными органами прервались. Компартия Азербайджана продолжала оставаться бюрократической, оторванной от реальной жизни общества организацией, действующей строго по указаниям вышестоящей инстанции. Вот пример такого схоластического взгляда на жизнь. Я впервые за 20-ти летнюю жизнь члена КПСС согласился быть избранным в выборный орган. Как член бюро партийной организации Института востоковедения я попал на XXIII партийную конференцию парткома АН Аз. ССР.
Делегатам конференции раздали проект резолюции по отчету парткома за проделанную работу в период с 1985 по 1988 год. В проекте на каждой странице была отдельная белая полоса для заметок. В проекте было записано: Заслушав и обсудив отчет Партийного комитета за период с 1 ноября 1985 г. по 24 октября 1988 г. XVIII партийная конференция Академии Наук Азербайджанской ССР признает работу Партийного комитета за отчетный период (тут я дописал "неудовлетворительной"). Конференция отмечает, что за отчетный период вся организационная и идейно-политическая деятельность Партийного комитета была (тут я вписываю "недостаточно") направлена на реализацию решений XXVII съезда КПСС, XXXI съезда Компартии Азербайджана и последующих пленумов ЦК КПСС и ЦК Компартии Азербайджана».
Далее проект резолюции перечислял задачи перестройки и считал, что Партком Академии вел работу во имя реализации этих задач. Следовала умилительная фраза, что "непременное условие успеха в этом деле - утверждение демократических принципов в жизни научных коллективов (и тут на полях моя приписка: "вот этого-то и не было!").
Приписывая фразу об отсутствии демократии в Академии, я не кривил душой. Осенью 1988-го года в соответствие с законом об избрании руководителей трудовыми коллективами в Институте востоковедения прошли альтернативные выборы директора, которые выиграл московский ученый-востоковед Салех Алиев. Президиум АН, презрев мнение коллектива, по "совету" Везирова назначил директором института проигравшего выборы академика Зию Бунядова, который, уловив веяние времени, в тот период всюду критиковал Гейдара Алиева, чем очень понравился Везирову.
Далее проект резолюции констатировал: "Для обеспечения широкой гласности, научно обоснованного изучения общественного мнения необходимо создавать социологические службы в учрежденных АН (мое замечание: "А кто мешал?")
"Большая идеологическая работа по формированию общественного мнения, координируемая и направляемая штабом АН, осуществлена коммунистами, учеными Академии наук в связи с событиями в НКАО и вокруг него". (моя приписка: "плетутся в хвосте событий").
*******
В октябре 1988 года возросший авторитет ВИЦ НФА привлек к нему внимание различных кругов и людей. В октябре 1988 года нам предложили встретиться с группой националистической интеллигенции, объединившийся под условным названием "Варлыг" (по-азербайджански "варлыг" - существование, экзистенция).
Заседание устроили в просмотровом зале киностудии им. Дж. Джаббарлы, рядом со станцией метро "11-я Красная Армия". Были там несколько преподавателей вузов, про которых я знал, что они - закоренелые взяточники, была статусная интеллигенция, симулирующая диссидентство, и умудряющаяся при этом (а может, благодаря этому?) вкушать дары от милостей компартийной власти, был Немат Панахов, были несколько не определившихся людей, которые еще не совсем понимали сути происходящих процессов, но искали путь выхода из явного общественно-политического кризиса в республике.
Фиридун Джалилов, преподаватель филфака, один из активных деятелей того времени, предложил объединить усилия. Я предложил объединяться на основе единой идейно-политической программы. "У нас есть программа" - ответил Джалилов. "Нам остается их сравнить и выработать единую" - предложил я. Договорились о времени и месте встречи представителей двух организаций. В назначенное время их представители пришли, но сообщили, что их программа еще не готова.
Предложили мне встретиться известные деятели культуры -сценарист Рамиз Фаталиев и поэт Нусрет Кесеменли. Встретились в киностудии. Оба внимательно и терпеливо выслушали мой подробный рассказ о том, каким будет Фронт, ради чего и как он будет действовать. Потом они задали мне два вопроса: 1. Есть ли у вас деньги? 2. Кто из ЦК стоит за вами?
Честно говоря, мне эти вопросы тогда показались неуместными. Я объяснил, что никаких денег у нас нет, если нам бывают необходимы деньги, я кладу на середину стола свою клетчатую кепку, куда кто хочет и сколько может, кидает деньги: кто рубль, кто трешку, а кто пятерку. Что касается ЦК, то НФА создается для того, чтобы оказывать на этот реакционный орган давление, чтобы он наконец-то начал работать в интересах народа. Они поблагодарили за информацию и сухо попрощались. Естественно, во Фронт они не пришли.
ВИЦ продолжал усиливать давление на власти с тем, чтобы Азербайджан, как союзная республика, выступил против реакционных дополнений к Конституции СССР. Если проект отвергли бы пять республик из пятнадцати, его начали бы дорабатывать. Мы опасались проведения большого общегородского митинга. Так как у нас еще не было опыта организации и управления большими митингами, мы опасались провокаций и попыток направить гнев больших масс людей на насильственные действия. Но мы были абсолютно уверены, что если соберем 2 тысячи наших активистов, то сможем полностью управлять ими. Поэтому с начала октября мы начали обращаться в Бакинский совет, а после того, как через десять дней нас перенаправили в Исполком района 26 Бакинских комиссаров, в райисполком, с просьбой разрешить нам проведение в закрытом помещении, а именно, на стадионе ручных игр, митинга трудящихся для обсуждения законопроекта конституционной реформы. Ответы были отрицательные. Но ВИЦ был настроен извести бюрократов своей настойчивостью.
17-го ноября стало известно, что на площади им. Ленина начался митинг. Сигналом к митингу послужило письмо группы жителей города Шуши НКАО, озаглавленное “Вопль Топханы”, подписанное и армянами, и азербайджанцами, и направленное в газету “Коммунист”, орган Компартии Азербайджана. В письме выражался протест против начала строительства близ Шуши профилактория для рабочих Кенакерского алюминиевого завода Армении. Газета “Коммунист”, орган ЦК компартии, до этого полностью замалчивал события в НКАО. По поводу того, почему письмо напечатали, имеется несколько версий. Одна из них состоит в том, что руководители Шушинского райкома партии, находящиеся в административной зависимости от Степанакерта и видя, что их обращения в ЦК через областной комитет партии блокируются, решили прибегнуть к традиционному партийному приему – прямому “обращению трудящихся”. Для этого были организованы подписи азербайджанских и армянских жителей городка. Эту версию подтверждают и рассказы журналистов газеты, которые, вопреки кураторам из ЦК, пробивали материал в номер и добились его публикации с риском для карьеры. По другой версии, окружение Везирова, видя, что народ не удается поднять на акции массового протеста, приказало организовать “вопль” и пробило публикацию в органе ЦК. По третьей версии, сам Везиров погасил возгорающееся пламя протеста против изменений Конституции встречным огнем массового митинга. Среди этих трех версий, наиболее обоснованной представляется вторая – элита республики отторгала Везирова. Наблюдая за тем, как на четвертый день митинга один из секретарей ЦК Гасан Гасанов довольно потирал руки и не мог скрыть своей неподдельной радости, я подумал, что кричащие на площади люди чем-то очень помогают этому закоренелому партийному бюрократу.
Известие о вырубке деревьев и эндемичных кустов на плато Топхана вызвало резко негативную реакцию бакинцев, на митинг вышло огромное число людей. На тот момент решение о строительстве профилактория для рабочих армянского завода на территории Азербайджана, в НКАО, было чистой провокацией. Армения сама считалась курортной зоной для всего СССР. Кто и почему принимал подобное решение?
Естественно, что раз митинг начали не мы, следовательно, это могли сделать только те группы, которые копали под Везирова. От ВИЦ 18-го на митинг отправились Тофиг Гасымов, Агаджавад Саламов и Мирбаба Бабаев. Вечером нам сообщили, что митинг бессрочный и продлится до тех пор, пока власти не примут условия "народа". Ясно, что по условиям игры требований должно быть множество, и часть из них невыполнима, чтобы держать народ до упора.
19-го ноября мы решили отправиться на площадь и попытаться перехватить инициативу, или как-то повлиять на события. Мы попросили наших друзей из Бакинского центра искусств (БЦИ) написать на двух листах ватмана большими буквами "Народный Фронт Азербайджана", наклеили на эти листы нашу программу и 19-го ноября отправились на площадь. Мой брат Араз Ализаде помог нам достать мегафон, и мы стали на площади слева от трибуны, наклеив на стену наши два листа.
Митинг на площади Ленина стал как по масштабам, так и по влиянию на всю республику событием знаковым. О митинге, его организаторах и событиях на площади имеются различные версии, мнения, письменные показания и воспоминания. Однако несомненно, что первые два дня на площади главным лицом был Энвер Алиев, кандидат географических наук, сотрудник Института географии Академии наук. 18-го ноября вечером его избили и вышвырнули с площади, а затем и арестовали. Руководство митингом с 19-го ноября взял в свои руки Немат Панахов. Это как раз был тот день, когда ВИЦ НФА появился на площади. Мы знали, что в разных местах площади стоят рабочие - наши сторонники. И когда Фиридун Джалилов подошел ко мне и поставил ультиматум: «Или вы сразу же забираете свою программу и уходите с площади, или же Немат прикажет вас выдворить отсюда силой», мы знали, как ответить. Минут через двадцать вокруг активистов ВИЦ НФА уже стояли около пятидесяти рабочих различных заводов. Немат свою угрозу привести в исполнение не посмел.
Из 18-ти дней митинга я был там 13 дней. Анатомию митинга мы начали изучать с азбуки.
Утром энтузиасты, заводилой которых был некий чайханщик-горец Гаджи Абдул в светло-желтом овчинном тулупе, подметали донельзя замусоренную площадь. Народ сторонился, освобождая место для уборки. С утра со всех концов города начинали прибывать на площадь, как на работу, люди и примыкали к завсегдатаям митинга. Часам к 10-ти собиралось тысяч 40, ближе к часу дня, возможно, на площади было 50 тысяч. К вечеру народ начинал расходиться, но до пяти тысяч оставалось на площади ночевать. Напротив трибуны, на бульваре, были разбиты большие брезентовые палатки. Митинг показывали в прямой трансляции по республиканскому телевидению, работники которого взбунтовались против своего руководства и перешли на сторону «народа». Аналогичные митинги начались в большинстве городов и райцентров республики.
Начиная с 19-го ноября активисты НФА начали вести контрагитацию поджигательским речам, звучащим с трибуны на площади.
Анализ событий 18-дневного митинга однозначно свидетельствует, что главной целью организаторов была не защита Карабаха, а дискредитация и смещение Везирова, который представлял большую опасность для партийно-хозяйственной номенклатуры республики. В течение недели площадь снабжалась дровами для костров, палатками, сигаретами и провизией, которая раздавалась бесплатно.
В палатку “Народного Фронта машиностроительного завода им. Сардарова” пришел директор завода Эльбрус Сеидов, родной брат Председателя Совета Министров Азербайджана, принес огромную картонную коробку горячих домашних пирожков и сообщил, что их испекла его жена для героических рабочих, совершающих “беспримерный в истории нашего народа подвиг”. После разгона митинга он так же быстренько уволил пятерых рабочих-активистов за “подстрекательство к беспорядкам”.
Было несколько попыток увести людей с площади к зданию ЦК партии и блокировать его, однако страх перед режимом был все еще силен, хотя насколько была бессильна власть, видно из следующих эпизодов. Наряду с “Митинговым комитетом”, созданным на площади, ВИЦ НФА организовал “Забастовочный комитет”. Помещение было предоставлено руководителем одной из научных подразделений Академии, и на телефон сели научные содрудницы Академии. Звонок, взволнованный голос: “Это из Бакпорта! Пришел сухогруз с зерном из Казахстана! А мы бастуем. Что делать?” Историк Лейла Юнусова приказывала: “Зерно разгружать!” и докеры подчинялись. Еще один звонок: “Это рыбаки говорят! Мы хотим послать в Карабах грузовик с соленой рыбой. Посылать или не посылать?” Историк Арзу Абдуллаева: “Карабахцы соленую рыбу не любят. Не посылать!” Звонок из провинции: “Мы собираем еду и дрова для площади. В чем больше нуждаетесь? Ответ: “И в том, и в другом! Присылайте все! ” Звонок из Лянкярана. Некий Алякрам Гумматов сообщает Арзу Абдуллаевой: «Мы захватили вокзал, почту и банк. Мы солидарны с народом в Баку».
На площади, наряду с флагами Азербайджанской ССР, впервые появился трехцветный флаг независимого Азербайджана 1918-1920-х годов. Появилось и зеленое знамя ислама, но быстро и исчезло. Впервые зазвучали слова об империи, о национальном гнете, ущемлении культуры и прав азербайджанского народа. Выступала на площади и статусная интеллигенция, и новая плеяда социально активных граждан. На площади начался процесс трансформации правящей элиты, процесс отторжения среднего слоя от правящего режима. Звучали также проклятия в адрес армян, оскорбления в адрес партийной номенклатуры, продажной интеллигенции.
На ход митинга воздействовали как ЦК партии через статусную интеллигенцию, так и группировки, ориентирующиеся на отдельных партийных боссов. Характерный штрих: председатель Президиума Верховного Совета Азербайджана Сулейман Татлыев в своей речи на площади заявил, что руководство, не выполняющее требования митингующих, не имеет морального права оставаться на своем посту. Учитывая абсурдность и невыполнимость большинства требований, намек на желательность смещения Везирова прочитывался достаточно четко. Что касается патриотизма самого Татлыева, то он свое шкурничество доказал в своем выступлении на сессии Верховного Совета СССР. Дело в том, что в момент подготовки его к выступлению на митинге я схватил его за рукав и, когда он испуганно обернулся, сказал ему: «Большинство требований здесь абсолютная бессмыслица. Обещайте народу, что в Москве вы выступите против реакционных изменений в Конституции.» Успокоившись, он ответил: «Вы имеете в виду, наверное, 13-й параграф 119-й статьи. Не беспокойтесь, мы этого не допустим.» И что же, сей доблестный государственный деятель не только поддержал право Москвы отторгать часть нашей Родины, но и зачитал по бумажке, приготовленной ему в ЦК КПСС, обвинения в адрес прибалтийских движений. Энтузиазм митингующих был необычайно высок. Чувство единения народа даже много лет спустя вспоминается, как нечто возвышенное. Ночью на площади разжигались огромные костры, мужчины и женщины, юноши и девушки собирались вокруг костров, велись самые разнообразные разговоры, разыгрывались маленькие спектакли.
Горожане, особенно недавно перебравшиеся из провинции люди как бы окунулись в свое недавнее общинно-родовое прошлое С 23-го ноября в Баку был введен комендантский час и особое положение. Площадь была блокирована. Число митингующих и ночующих начало постепенно убывать. Грандиозный митинг затмил собой много других важных событий. Одним из требований митинга было “или предоставить азербайджанцам в Армении статус автономии, или отменить таковую для армян Карабаха”. Это требование азербайджанской общественности было передано академику Сахарову незадолго до митинга с тем, чтобы он сообщил о нем Михаилу Горбачеву. Как бы в ответ на это началась широкомасштабная депортация азербайджанцев из Армении. На программе НФА, прикрепленной к стене Дома Советов, были написаны номера домашних телефонов Эмина Ахмедова, Тофига Гасымова и мой. “Сорочья почта” сработала, и через два дня ко мне, сотруднику АН, позвонили из села Ранджбар в Армении и стали просить защиты от армянских правоохранительных и партийных органов, которые насильно выселяли азербайджанцев. В дни митинга в Баку из Армении с участием Внутренних Войск МВД СССР была организована депортация свыше 200 тыс. азербайджанцев. Как выяснила группа активистов НФА весной и летом 1990-го года, в ходе этой операции погибли 216 мирных жителей.
28-го ноября, на десятый день митингов, ВС СССР утвердил изменения и дополнения Конституции, вместе со всеми реакционными положениями, против которых выступал ВИЦ НФА. Подобная политическая линия лидеров Мейдана заложила основу дальнейших событий, в результате чего наш народ потерял все шансы на достойную жизнь. 3-го декабря мне надо было попасть на площадь, чтобы предупредить рабочих завода Сардарова о том, что час силовой расправы с людьми на Мейдане приближается, и что необходимо уйти с площади. Брат мне достал пропуск через горком партии и вечером 3-го декабря я отправился на Мейдан.
Предъявляя на постах свой пропуск, я добрался до площади. Там оставалось не более 2-х тысяч человек. Часть из них прохаживалась по площади, часть сидела внутри палаток вокруг костров. Всю ночь, с интервалом в два часа, то с одной стороны площади, то с другой, военные заводили моторы бронетехники. Тогда люди на площади, в зависимости от того, с какой стороны проспекта Нефтяников, со стороны города, или же Бакпорта доносился рев дизелей, бросались в ту сторону и выстраивали живую цепь на пути предполагаемого вступления войск на площадь. Но тревога каждый раз оказывалась ложной, проверив готовность людей, или же потешившись над ними, военные выключали моторы, и люди, подобно тому, как стадо антилоп начинает опять мирно пастись после того, как львы убивают одну из них, рассасывались по площади и продолжали обсуждать ситуацию.
Мои знакомые с завода Сардарова, Физули и Гусейн, на мою просьбу увести рабочих с площади ответили, что это невозможно по одной причине – страх перед наказанием приковал активистов к площади. Большинство рабочих все равно уже разошлись по домам, на Мейдане остались только самые активные и отчаянные. Но и среди них царили страх и уныние. Гусейн с горечью сказал, что когда они с Физули в самом начале пытались остановить завод и вывести рабочих на площадь, то рабочие боялись. Теперь они опять боятся, но на этот раз - возвращаться на завод.
Я понял, что уговорить оставшихся 25-30 рабочих завода Сардарова уйти с площади не удастся. Когда я вышел прогуляться между палатками, то заметил Ису Гамбарова, который шел от одной палатки к другой.
Чтобы согреться, я устроился среди рабочих вокруг костра. Один высокий, с кудрявой шевелюрой, рассказывал о сумгаитских событиях. «Мы остановили “Жигули 01” и вытащили оттуда мужчину, начали его бить. Когда он уже не мог сопротивляться, мы толкнули его в огромный костер. Когда же тот попытался выйти из костра, один из нас воткнул ему в грудь острие прута из арматуры, и каждый раз, когда он пытался вырваться из костра, прут все глубже вонзался в его грудь». Сидящие вокруг костра ржали. Я встал и, подавленный, ушел из палатки.
До утра, несмотря на жуткий холод, от которого меня не могла уберечь моя легкомысленная плащевая куртка на искусственном меху, я бродил по площади. Утром, когда забрезжил рассвет, я окинул взглядом площадь; серый асфальт огромной площади был весь усеян, как оспинами, черными пятнами потухших костров. Это был конец Мейдана, конец еще одного этапа нашей истории, который был нами тупо-блистательно проигран.
К поражению нас вел незримый штаб, сформированный из мафиозной «партхозноменклатуры» и их идеологических политруков-националистов, которые использовали убойной силы оружие – чувство ущемленной национальной гордости и обиду на инородцев. Это убойное оружие без промаха било в Германии 1920-1930-х годов, теперь оно било на Южном Кавказе. Особенно уродливую форму национализм принял в Армении, учитывая больное национальное самосознание армянского народа, стараниями своей интеллигенции превратившего кровавые события 1915 года в символ своего бытия. Скоро и нашему народу будет сделана эта инъекция яда национализма, скоро и мы уподобимся армянскому народу, начнем упиваться своими реальными и вымышленными «геноцидами», требовать от других пожалеть нас и признать наш «геноцид»… Но тогда, еще на заре провоцируемого конфликта, если об этом кто-то честно и открыто сказал бы народам Южного Кавказа, они этого не поняли бы… Не поняли и люто возненавидели бы того, кто осмелился кинуть тень на самое для них святое – на чувство их национальной стадности.
Одним из самых горьких последствий этого периода стала этническая чистка всех азербайджанцев в Армении. Показателем покорности ЦК Компартии Азербайджана Москве может служить тот постыдный факт, что по приказу из Центра, группа азербайджанских партийных работников во главе с Фазилем Ягубовым из ЦК была командирована из Баку в Армению для оказания помощи «армянским товарищам» в деле ускоренной депортации азербайджанцев. В этом деле симбиозу неформальных националистов и ответственных сотрудников партийных и правоохранительных органов Армении помогали части ВВ МВД СССР, офицерам которых было объявлено, что депортация производится с целью «спасения армян от озверевших тюрков». Кто мог дать приказ о такой широкомасштабной операции? Кто, кроме Верховного Главнокомандующего?
Как и ожидалось, в ночь с 4-го на 5-е декабря 1988-го года войска очистили площадь. Было арестовано около тысячи человек. Большая часть отсидела разные тюремные сроки в Азербайджане, часть этапировали в области России. Немат Панахов из Мейдана уехал на машине «скорой помощи» вместе с какой-то экзальтированной девицей, влюбившейся в «народного героя». Потом его арестуют, продержат под следствием какое-то время, и… отпустят. Такие кадры на улице в то время не валялись, это потом, с расширением народного движения, численность бездумных ультрарадикалов и агентов влияния возросла кратно и их ценность резко упала. Много лет спустя бывший первый секретарь Бакинского горкома партии Фуад Мусаев с горечью рассказывал: «Я приказывал посадить этого провокатора, через день-два Везиров приказывал отпустить его». Странная симпатия была у ставленника Горбачева к зловещей фигуре азербайджанского попа Гапона…
Комендантом района особого управления стал генерал-лейтенант Тягунов. ВВ МВД СССР спасли от краха обанкротившийся коммунистический режим и его застойного лидера Везирова А.Х. Политически невежественный народ, потребовавший от властей соблюдения законности, был втянут в противозаконное и бессмысленное противостояние с властью под внешне абсолютно справедливыми, но по сути алогичными лозунгами. Цель этих лозунгов была ясна - свергнуть чужака, немафиозного первого секретаря АКП. В 1988-ом году Мейдан и его лидеры не выполнили своей миссии, но они не пали духом, ибо начало противостоянию масс Везирову было положено. Линия Москвы в вопросе Нагорного Карабаха давала прекрасные шансы для расцвета махрового национализма как в Азербайджане, так и в Армении, для роста влияния националистов, и потому судьбы типичных партократов Абдуррахмана Везирова и Сурена Арутюняна были предрешены. Оставалось ждать, сколько еще Москва, ЦК КПСС и Горбачев, будут использовать вопрос НКАО для расшатывания и разрушения здания советской власти на Южном Кавказе.
Начались репрессии против активистов движения; увольнения, допросы, угрозы. Из Академии Наук были уволены несколько десятков активистов, в том числе и автор этих строк. Сразу же стихийно возник комитет защиты прав уволенных, который возглавил Нариман Гасымзаде, молодой арабист, специалист по проблеме Палестины. Были собраны подписи, члены комитета бегали по различным инстанциям, через какое-то время Президент АН академик Эльдар Салаев распорядился восстановить всех уволенных. Было видно, что президент АН благоволит движению и, по мере возможности, поддерживает активистов.
Через какое-то время и меня, и моего брата вызвали на допрос следователи особой группы прокуратуры СССР, собранной из различных регионов страны и откомандированной в Баку для того, чтобы расследовать «Мейданное дело». Следователь был простоватым русским провинциалом, по всей видимости, не представлявшим себе цель, ради которой он был прислан в этот странный и чужой южный город. В отличие от типичного азербайджанского следователя, который, как правило, одевается модно, ведет себя уверенно и часто и бесцеремонно пытается подавить и испугать допрашиваемого, этот следователь был одет бедно, держался вежливо и пытался честно понять суть показаний. Я откровенно высказал все, что думал про Мейдан: и то, что вопрос НКАО разваливает СССР, и то, что сепаратизм используют в политических целях враги гласности, перестройки и народовластия, что в Армении за националистами стоит Демирчян, а в Азербайджане – Алиев. Он все аккуратно записал, дал мне прочитать. Я подписал и ушел из бедно обставленного кабинета в учебном юридическом центре недалеко от кинотеатра «Низами», превращенном в штаб российских следователей.
Как выяснилось, схожие показания независимо от меня дал и мой брат. На допрос были вызваны все видные действующие лица 18-ти дневной эпопеи, большинство ораторов и члены «митингового комитета» («Нумайиш комитеси»). История их показаний российским следователям имела продолжение и вне рамок следствия. Защитник Немата Панахова, адвокат Рамиз Зейналов, сумел снять копии с многотомного уголовного дела и передал все это своему подзащитному, который впоследствие начал их публиковать в своей газетенке «Мейдан» для «разоблачения» политических своих недругов. Там были и на самом деле забавные показания, раскрывающие иногда глупость, но чаще трусость героев Мейдана. Как выяснилось из показаний следователям, часть ораторов была направлена на Мейдан Центральным Комитетом АКП для того, чтобы «успокоить народ и не допустить экстремистских выходок». Показаний братьев Ализаде Немат Панахов в своей газете не опубликовал, видимо, счел их публикацию для себя не выгодным.
Денег, собранных с народа на Мейдане для Карабаха, так и не нашли. Народ пожертвовал миллионы. Тяжких преступлений на Мейдане не было совершено, все осужденные отсидели небольшие сроки и были отпущены. ЦК Компартии Азербайджана готовился провести очередное ответственное мероприятие по приказу Москвы: «демократические» выборы делегатов Съезда народных депутатов СССР. Особое положение и комендантский час как нельзя удачно создавали подходящие условия для выборов «а-ля Везиров».
После восстановления на работе я занялся вплотную защитой группы рабочих активистов, уволенных с машиностроительного завода имени Сардарова. За «подстрекательство и экстремизм» их уволил директор завода Эльбрус Сеидов, тот самый директор, который на третий день митинга приходил на площадь вместе с женой, хвалил рабочих и угощал их домашними пирожками. Теперь он уволил их за «экстремизм». Рабочие вожаки Гусейн Алиев и Физули Ахмедов обратились ко мне за помощью. Я начал писать для них заявления в различные инстанции с раскрытием политической подоплеки событий. Рабочие ходили с этими заявлениями по всем инстанциям. Ни местные советские и хозяйственные, ни партийные органы несправедливо уволенным рабочим не помогли. Помог им… комендант города, генерал- лейтенант Тягунов. Генерал принял рабочих, выслушал, приказал восстановить их на работе, что и было незамедлительно исполнено. Азербайджанские бюрократы боялись военных как огня и послушно выполняли все их указания.
Директору завода его двуличие не сошло с рук. Несколькими месяцами позже рабочие прокатили его на выборах, избрав на должность директора инженера, изгнанного в свое время с завода за рукоприкладство. Инженер, претендовавший на пост директора, каялся и божился впредь быть вместе с рабочими, но впоследствии оказался ничем не лучше своего предшественника. Тем не менее, рабочие впервые почувствовали, что они чего-то стоят. Эти рабочие активисты как были, так до конца и остались ядром ячейки Народного Фронта на заводе.
На мой взгляд, Мейдан нанес огромный практический ущерб интересам азербайджанского народа:
1. Мейдан отвлек внимание народа от судьбоносного вопроса «Изменений и дополнений к Конституции СССР», в результате чего республиканское руководство покорно поддержало принятие ВС СССР проекта, по которому Азербайджан лишился части своего суверенитета над территорией и отдельными отраслями народного хозяйства республики.
2. Под предлогом выдвижения и защиты внешне справедливых, но по сути незаконных требований было инициировано глубокое противостояние между массами и немафиозным первым секретарем ЦК КПА, что сыграло на руку сплоченной старой команде партхозноменклатуры.
3. Речи ораторов и рев толпы на Мейдане заглушили крики о помощи более чем двухсот тысяч этнических азербайджанцев, которые были депортированы из Армении. 4. Введение особого положения развязало руки партийной верхушке для тотальной фальсификации выборов делегатов Съезда народных депутатов СССР. В результате нарождающийся Народный Фронт лишился рычагов давления на ЦК и возможности бороться против фальсификации выборов. Азербайджанский депутатский корпус на Съезде вчистую проиграл политическую битву за интересы Азербайджана.
5. «Мейдан» активизировал и вбросил в политику ряд малообразованных и радикальных деятелей, которые в дальнейшем сыграли резко негативную роль в азербайджанском демократическом движении. Именно «Мейданная плеяда» стала костяком группы активистов НФА, которая вернула Гейдара Алиева к власти и перечеркнула надежды народа на демократию.
Я считал, что И. Гамбаров, тесно сотрудничавший с лидерами Мейданного движения, нес ответственность за эту грандиозную провокацию. Вот почему при встрече я отворачивался и не разговаривал с ним. Где-то в конце декабря 1988-го года мы невольно столкнулисьв Академии, на нашем этаже, около лифта. Иса напрямую спросил:
- Почему ты со мной не разговариваешь?
Я посмотрел на него. Его глаза были полны слез. От привычной надменности не осталось и следа. Я высказал все, что думал про Мейдан и его лидеров. Иса начал убеждать меня, что он не играл почти никакой роли в определении политики лидеров Мейдана.
Как бы то ни было, он не рассеял моих подозрений, но мы возобновили общение просто как коллеги по работе.
Наш ВИЦ НФА продолжал работать. Мы все дополняли и изменяли проект Программы и Устава НФА. Должен отметить, что за основу Устава НФА был принят проект, представленный сотрудником Азтелерадио Рафиком Саваланом. Конечно же, его проект был основательно дополнен и переработан. Р. Савалан впоследствии отошел от политической активности, ушел в религию, совершил хадж и продолжает служить в Гостелерадио.
В конце января 1989 года Лейла Юнусова сообщила на заседании ВИЦ, что связалась с двумя московскими правозащитницами, которые приглашают кого-то из НФА для выступления на заседании «Московской трибуны», организации столичной демократической интеллигенции. Было решено послать меня. Так 4-го февраля я оказался в Доме ученых рядом с метро «Кропоткинская». Меня «опекали» Светлана Алексеевна Ганнушкина и Галина Яковлевна Ковальская. Они сказали, что главной целью данного заседания является защита прав арестованных в декабре 1988 года лидеров «Комитета Карабах».
В президиуме собрания сидели академик Сахаров, известные деятели демократического движения Афанасьев, Карпинский и Баткин. Говорили о ситуации в СССР, предстоящих выборах на Съезд народных депутатов СССР, тяжелом положении в Армении. Дали слово «представителю Народного Фронта Азербайджана из Баку».
Свое выступление я начал с того, что объявил: «Я - коммунист». Дальше я коротко рассказал об антиперестроечных деяниях республиканского руководства, о деятельности ВИЦ НФА, позиции азербайджанской общественности. «Что же касается арестованных лидеров «Комитета Карабах», то вы их называете демократами, а их движение – демократическим. Может ли называться демократическим движение, результатом действий которого являются безвинно убиенные, вражда народов, тысячи и тысячи беженцев? Ведь сейчас всюду цитируются слова Достоевского о том, что ничто на свете, никакая цель в мире не оправдана, если она достигается ценой слезинки ребенка. А здесь не слезы, а реки крови…». Зал зашикал на меня. На ноги вскочил импозантный седой мужчина и закричал на меня: «Какое имеете вы право говорить о гуманизме после Сумгаита?»
Вернувшись на свое место рядом с двумя дамами, я спросил у них: «Кто этот седой мужчина?»
«Он – Егидес. Член Социалистической партии Франции. Бывший председатель колхоза из Молдавии. Диссидент. Сидел в лагере, эмигрировал во Францию. Теперь часто приезжает в Москву». Я слышал эту фамилию. «Неужели московская интеллигенция так же глупа, как обычные обыватели? Неужели они возлагают на целый народ коллективную ответственность за провокацию спецслужб?» - думал я с горечью.
Сахаров Андрей Дмитриевич предоставил слово Гарри Каспарову. Чемпион мира по шахматам начал резко критиковать бюрократов от советского спорта. Особенно ему не нравилось бесправие спортсменов, отъем государством заработанных ими своим талантом и здоровьем денег. Гарри Кимович говорил ярко, образно, завладев вниманием зала, он громил спортивную бюрократию. Тема явно интересовала публику, так как была связана как с правами человека, так и с большими деньгами. Но тут раздался тихий голос Андрея Дмитриевича:
- А что вы скажите о лидерах «Комитета Карабах», томящихся в застенках Бутырки и «Матросской Тишины»?
Каспаров запнулся. Видимо, все его мысли, вся его мощная логика были нацелены на яростное обличение бюрократов-паразитов из Госкомспорта. Переключившись на другую тему, он как бы дал волю своим непосредственным чувствам:
- Что же касается арестованных лидеров «Комитета Карабах», то я должен сказать, что они, когда начинали движение, совсем не думали о судьбе армян Баку. Баку – космополитический город. В нем люди живут без различия национальной принадлежности. Баку – город очень человечный…
Дамы, которые были расстроены моим неудачным, на их взгляд, выступлением, были обрадованы. Они повернулись ко мне и радостно-удивленно сказали:
- Он говорит точно так, как и вы…
- А что же он должен говорить, если я говорил правду? В Баку нет никакой этнической вражды, нет дискриминации.
Авторитет чемпиона мира, его слова перевешивали мои искренние слова и бесхитростную позицию.
Потом выступил академик из Эстонии, один из лидеров Эстонского Народного Фронта Виктор Оттович Пальм. Он рассказал о размахе народного движения. Затем выступали Леонид Баткин, Лен Карпинский. Объявили перерыв. Когда я выходил из зала, в ряду угрюмых бородатых мужчин, которые, как я понял, были из Еревана, заметил Ержаника Абгаряна, арабиста, с которым я работал в Йемене. Я обрадовался, подошел к нему и обнял.
- Как дела, Ержаник, как поживаешь?
Ержаник был смущен.
- Я из «Комитета Карабах» - он выдавил из себя.
- Ну и что, а я из Народного Фронта Азербайджана. Слушай, давайте отбросим территориальный вопрос, это же нас разъединяет. Давайте вместе бороться за демократию, против союзной бюрократии.
Ержаник виновато улыбнулся. Видимо, меня с моей позицией солидарности демократов, независимо от национальной принадлежности, принимали за идиота, не понимающего реального мира, разделенного на непримиримые лагеря «коммунист - антикоммунист», «армянин - азербайджанец», «прибалт - русский»… После перерыва президиум зачитал заранее подготовленный текст воззвания с требованием освободить лидеров «Комитета Карабах». Было еще заявление о демократичности выборов, засильи партбюрократии. Их и на самом деле скоро освободили, и они вернулись в Армению триумфаторами, делать карьеру на крови, страдании народа и деградации республики.
В метро на перроне я увидел академика Пальма. Маленького роста, деликатный, скромно одетый, он мало походил на наших самодовольных и вальяжных азербайджанских академиков. Я подошел к нему и представился. Он сказал:
- А я вас запомнил…
И мы начали прогуливаться по полупустому перрону станции метро «Кропоткинская». Говорил все больше он. Он наставлял меня. Избегайте насилия. Насилие выгодно власти. В насилии и провокации ей нет равных. Наша сила в открытости, прозрачности наших целей и средств. Мы действуем в рамках закона и только закона. Мы уже настолько сильны, что в состоянии постепенно, шаг за шагом, менять законы, и двигаться к нашей цели дальше, также в рамках закона. Свобода дается по праву только умным и гуманным людям, которые остерегаются проливать невинную кровь. В Эстонии Народный Фронт делает все, чтобы избежать силового противостояния с властью. Демократия и будущее работают на народ. Власть бессильна перед неумолимым ходом исторического процесса. Поэтому она пытается втянуть народные движения в силовое противоборство, чтобы победить. У власти нет аргумента слова, у нее только аргумент силы.
Пальм был уверен, что народные движения Прибалтики настолько политически мудры, что не дадут втянуть себя в силовую борьбу с компартийной властью. Он был уверен, что СССР идет к развалу, ибо коммунисты не решаются на реформы. Они реакционны, глупы и безнравственны. Они упустили шанс, или же почти уже упустили шанс возглавить процесс реформ и дать народам желаемое. Единственное, чего опасается он – это вакханалии насилия. Кровь и насилие утопят демократию и свободу. Он боится, что национализм и территориальные споры могут запустить механизм кровавых войн и насилия на Кавказе, создастся прецедент наведения порядка армией. На фоне общесоюзного масштабного насилия центру будет легче перенести свои методы насилия и на Прибалтику.
Мы уже были в вагоне метро, подъезжали к его станции. Со своим классическим прибалтийским акцентом он говорил мне на прощание:
- Вы должны сделать все возможное, чтобы не дать власти втянуть себя в силовое противоборство. В противном случае вы потеряете свободу. Ваша демократия погибнет.
«Да, я должен объяснить своим друзьям эти простые истины. Мы обязаны переиграть партократов интеллектуально и нравственно».
Откуда мне было дано знать, что ни нравственно, ни интеллектуально те люди, с которыми мне предстояло пройти вместе предстоящий год, ничем не отличаются от тех людей, которые уже давно трепыхаются в паутине советского партийно – хозяйственного аппарата…
Когда дали старт избирательной кампании выборов делегатов Съезда народных депутатов СССР, то от ВИЦ НФА попытался выдвинуться Тофиг Гасымов, физик, и Нариман Зульфугаров, психолог. Кроме них, свои кандидатуры независимо выдвигали востоковед Нариман Гасымзаде и сотрудник Бакинского городского отделения общества охраны памятников истории Айдын Эйвазов. Избирательную кампанию Компартия организовала таким образом, что до этапа «собрание представителей трудовых коллективов» добрался лишь Нариман Гасымзаде, доверенными лицами которого от Института востоковедения вызвались стать я и Иса Гамбаров.
Разумеется, идеологи КПСС ясно осознавали факт утраты партией доверия народа. Именно поэтому в Законе о выборах была предусмотрена такая ловушка для независимых кандидатов, как «собрание представителей трудовых коллективов». Внешне демократическая, в действительности демагогическая и чисто бюрократическая процедура давала возможность отсеять нежелательных кандидатов задолго до начала самих выборов.
На собрание «представителей трудовых коллективов» по избирательному округу, где выдвигался Нариман Гасымзаде, были избраны 470 человек, присутствовали 442. Собрание проходило в зале Дома офицеров на улице Самеда Вургуна. В зале ряды кресел были выставлены в две колонны. В первом кресле каждой колонны сидел секретарь партбюро или парткома какой-либо парторганизации. На каждые пять рядов кресел был назначен один ответственный партработник из райкома партии, который «курировал» первые пять кресел пяти рядов. Естественно, секретари, сидящие в первом ряду, отвечали за своих «коммунистов». За всю операцию несла ответственность секретарь РК 26 Бакинских комиссаров Тамилла Бабаева.
То, что все сидящие в зале люди были членами партии, несущими ответственность перед «вышестоящими товарищами», я узнал совершенно случайно. Накануне дня «собрания» я встретил на улице своего знакомого еще со студенческих лет, которого не видел долгие годы. Как водиться, пошли расспросы. Я узнал, что Бейверди работает освобожденным парторгом крупной обувной фабрики. На его вопрос, чем же занимаюсь, я с гордостью ответил, что «организовываю Народный Фронт». Бейверди был изумлен и схватив меня за руку, воскликнул: «Так из-за тебя все мои беды последнего месяца!» Пришел мой черед удивиться. Какое я мог иметь отношение к обувной фабрике? Бейверди пришлось рассказать про свои беды: «Вызвали меня в райком, велели отобрать 10 сознательных и честных коммунистов для ответственного дела. Для чего, не сказали. Вернулся я на фабрику, подумал, посоветовался, составил список из десяти имен самых сознательных и честных, и отнес в орготдел райкома. Вызвали их на собеседование, без меня. Забраковали девятерых, отобрали одного. Меня вызвали и намылили шею, сказали, что не знаю людей. Пришлось составлять новый список из десяти фамилий. С ними тоже провели собеседование и отобрали еще одного, остальных вернули, меня снова отругали, потребовали новый список. Я стал расспрашивать своих, о чем же их расспрашивали в райкоме. Самому интересно стало. Начали рассказывать, что с каждым из них говорили минимум час, задавали самые разные вопросы, от жизни и быта до политических взглядов. Один рабочий сказал, что «в космос легче отбирают». Я проанализировал, кого же из этих двадцати отобрали. Не хотелось, чтобы мне, не дай бог, влепили выговор. Долго думал и понял, что среди двадцати рабочих эти двое были относительно самыми плохими. В том смысле, что и знаний у них было меньше, и твердости недоставало, и вообще, с гнильцой они были. Взял и составил список из десяти самых беспринципных и подлых коммунистов нашей фабрики, отвез их в райком, вернулся на работу и стал дожидаться. Через два часа из райкома позвонили и с восторгом поздравили меня с «чрезвычайно успешным выполнением задания райкома». Потом я узнал, что людей отбирали для какого-то собрания, где надо было прокатить какого-то человека из Народного Фронта. Значит, это против тебя я отбирал всякую шваль из нашего трудового коллектива».
Я безнадежно махнул рукой и мы попрощались. «Управляемая демократия», как и народная демократия, рождалась и крепла в горниле «перестройки».
На собрании были соблюдены все формальности. Все четыре кандидата на выдвижение в кандидаты выступили перед собравшимися. Академик Зия Бунядов, писатель Анар Рзаев, рабочий-нефтяник Абульфаз Рагимов и востоковед Нариман Гасымзаде изложили свое видение роли депутата на Съезде, избиратели задали свои, как полагалось, в основном заранее подготовленные вопросы и получили ответы. Потом состоялось голосование. Академика Зию Бунядова поддержали 125, Анара Рзаева – 417, рабочего Рагимова Абульфаза – 342, востоковеда Наримана Гасымзаде – 49 человек. Собрание представителей трудовых коллективов сочло, что кандидатом в депутаты достоин стать писатель Анар Рзаев. Под конец Иса Гамбаров сумел взять слово и высказал залу и представителям номенклатуры горькие слова упрека, а также грозное предупреждение о неминуемом крахе и возмездии.
Все, что планировал ВИЦ НФА из того, что можно было оценить как сотрудничество с властной верхушкой в деле перестройки общества и вовлечения масс в созидательную работу, было провалено. Полная неудача. Но ВИЦ понимал, что изменения неизбежны, и продолжал заседать, обсуждать, готовить обращения – нашу реакцию на союзные события, хотя работа была затруднена до крайности. В это время началась работа историка Арзу Абдуллаевой с группой активистов по сбору информации о событиях ноября-декабря 1988-го года в Армении, когда завершилась этническая чистка азербайджанцев в Армении. (Эта работа будет завершена в 1990-м году; на основе этих данных Ариф Юнусов напишет статью в «Экспресс - Хронику», неформальную газету братьев-диссидентов Кирилла и Александра Подрабинек - «Депортация азербайджанцев из Армении в 1988-м году». На статью, невиданное дело, поступила официальная реакция из КГБ Армении. Армянские чекисты написали в диссидентскую газету, что при переселении из Армении погибли не 225, как утверждает азербайджанская сторона, а всего 25 человек, и те умерли не насильственной смертью, а от различных болезней, включая пневмонию).
В январе 1989 года кто-то принес мне из Баксовета книгу «Для служебного пользования» со списком исторических памятников, охраняемых государством. Лицо, принесшее книгу, был в ярости, все время тыкал на определенные страницы и говорил, что «Везиров распорядился все албанские памятники переписать как армянские…». Мне было известно о спорах историков об албанском наследии и такое волюнтаристское вмешательство высшего азербайджанского партийного руководителя в научный спор могло говорить только о приказе из Москвы. Сейчас я понимаю, что мной умело манипулировали, используя мое недовольство уровнем защиты национальных интересов руководством республики. На самом деле Везиров старался как мог, особенно в вопросе принадлежности Карабаха. Но в то время он в моих глазах все больше и больше превращался в одиозную фигуру типичного партократа, враждебного народу и перестройке.
Однажды член ВИЦ НФА Сабит Багиров предложил мне свидеться с «интересным человеком». Я согласился, и поздно вечером мы отправились в здание Госснаба республики. «Интересным человеком» оказался «Али муаллим», заместитель директора Вычислительного центра Госснаба. Из недолгой беседы с ним стало ясно, что мои смутные догадки об источниках силы националистов имели под собой самые серьезные основания. Собеседник начал убеждать меня согласиться на объединение ВИЦ НФА с националистами. «У них массовая база, но нет интеллекта. У вас – интеллект, но нет базы. Если вы объединитесь, то станете реальной силой, получите реальную поддержку Совета Министров. Как по вашему, откуда взялись на Мейдане палатки, дрова и продовольствие?» Я продолжал убеждать его о невозможности альянса демократов и националистов: «Эти люди не понимают, что такое честь и совесть. Они не понимают, что такое данное слово, закон и порядок. Они невежественны. Они – прямая агентура партийно-хозяйственной мафии». Собеседник, видимо, удивился моей политической наивности и идеологической ангажированности. «Хорошо, вы доверяете своим товарищам из ВИЦ НФА?» «Безусловно» - горячо сказал я. «При объединении зарезервируйте за собой минимум 50% мест в руководящих органах, и они не смогут работать без того, чтобы договориться с вами».
Мы расстались. Несколько дней я обдумывал этот разговор. Внутри ВИЦ НФА стараниями Хикмета Гаджизаде, близкого друга Исы Гамбарова, сложилась группа сторонников альянса с националистами. На каждом собрании они включали в повестку дня вопрос об альянсе и все время убеждали о пользе этого шага. Я видел, что наши теоретические разговоры без выхода на массы, а это было чрезвычайно затруднено условиями особого положения, были малоэффективны. Практически сторонников объединения было уже большинство, однако авторитет трех противников альянса с националистами – Тофига Гасымова, Лейлы Юнусовой и меня – практически не давал шансов Хикмету провести свое предложение.
Через несколько дней, когда Хикмет снова предложил обсудить вопрос объединения, я поддержал это предложение. Тофиг и Лейла были категорически против и предсказывали крах демократии в таком альянсе. Я сказал им об идее паритета в руководящих органах и сначала Лейла, потом и Тофиг смягчились и дали согласие на то, чтобы мы уполномочили Хикмета Гаджизаде и Агаджавада Саламова на ведение переговоров с националистами. Через несколько дней они доложили, что переговоры с «Варлыгом» завершились, националисты согласны на паритетные управляющие структуры, согласован «Координационный совет» из десяти человек, по пять от ВИЦ НФА и от «Варлыга».
8-го марта 1989-го года в квартире болеющего всей душой за единство Агаджавада Саламова в поселке Ахмедлы, окраинном районе Баку, состоялось первое заседание Кордсовета. От ВИЦ в Кордсовет вошли Тофиг Гасымов, Лейла Юнусова, Агаджавад Саламов, Хикмет Гаджизаде и автор этих строк. От «Варлыга» Иса Гамбар, Наджаф Наджафов (снятый после «Мейдана» с поста главного редактора «Молодежи Азербайджана»), Панах Гусейнов, Вургун Эйюбов и заочно Абульфаз Алиев, который якобы скрывался.
На первом же заседании Кордсовета было решено приступить к реализации трех ближайших задач:
1. Обратиться к известным деятелям культуры с просьбой поддержать НФА.
2. Обратиться в Президиум Верховного Совета Азербайджана с просьбой признать НФА, а также к Первому секретарю ЦК АКП Везирову А.Х. с просьбой оказать влияние на ВС Азербайджана.
3. Провести всесоюзную конференцию на тему: «Выборы на Съезд народных депутатов СССР в Азербайджане».
Естественно, что к деятелям культуры взялись обратиться те члены ВИЦ НФА, которые хорошо их знали. Я обещал встретиться с моим бывшим соседом, народным писателем, членом ЦК Компартии, депутатом ВС Азербайджана, ветераном Великой Отечественной войны Исмаилом Шыхлы. Иса Гамбаров взял на себя переговоры с поэтами Сабиром Рустамханлы и Бахтияром Вагабзаде. Еще кто-то обещал переговорить с прозаиком Юсифом Самедоглу, главным редактором литературного журнала «Азербайджан», сыном выдающегося азербайджанского поэта Самеда Вургуна.
Второй вопрос решался просто; составление писем в партийные и советские инстанции в ВИЦ НФА чем-то напоминали картину «Запорожские казаки пишут письмо турецкому султану».
Реализовать третий вопрос взялась Лейла Юнусова, у которой наладились какие-то связи с внешним миром.
В письме-обращении в ВС Азербайджана и Везирову, естественно, педалировалась тема поддержки обществом процесса перестройки и необходимости диалога партии с массами на новых началах.
Не было никакого сомнения, что ВИЦ НФА находился под колпаком КГБ и ЦК был осведомлен о том, что у нас происходит. Дальнейший ход событий показал, что ЦК был осведомлен обо всем и подробно.
Разумеется, из всех трех решений, который принял Кордсовет, обеспокоило ЦК только проведение всесоюзной конференции. Видимо, партийная верхушка республики и лично Везиров еще не представляли реакции ЦК КПСС на информацию из республики о наглом и безобразном нарушении прав избирателей и общественных организаций. То, что этой информацией воспользуются критики Горбачева из либерального лагеря, а также, возможно, западные аналитики, оценивающие способность Горбачева управлять партийной машиной для перестройки, сыграла главную роль в том, что Везиров среагировал на обращение ВИЦ НФА, уполномочив своего друга, главного редактора газеты «Коммунист» Джамиля Алибекова на переговоры с членами Кордсовета.
Джамиль Алибеков оказался мягким и доброжелательным человеком, настроенным на поиск компромиссов. Но его посредничество носило несколько комичный характер, поскольку Везиров решил расколоть Кордсовет, используя для этого, как приманку, возможность встречи простых людей, коими мы все были, с таким важным лицом, как Первый секретарь ЦК КПА. Поэтому Везиров через Джамиля Алибекова предложил Кордсовету встречу, но принять соглашался только трех человеков. Кордсовет, естественно, отказался от встречи.
В то время Лейла договорилась, о приезде в Баку из Москвы двух журналистов и одной известной правозащитницы, а также председателя народного движения «Бирлик» из Узбекистана, доктора физико-математических наук Абдурахмана Пулатова. Одним из журналистов, как радостно она сообщила членам ВИЦ, будет корреспондент английской газеты «Гардиан» Джонатан Стил!
Надо сказать, что заседания ВИЦ, ввиду роста числа участников собраний, проходили уже не в квартирах (Хикмета Гаджизаде, Лейлы Юнусовой), а в двухкомнатной квартире недалеко от стадиона. Свою квартиру, полностью освобожденную от мебели для основательного ремонта, предложила педагог Джаббарова Замина, близко к сердцу принимавшая вопрос Карабаха. В пустой комнате мы поставили по углам ящики из под помидор, из соседней стройки притащили необструганные доски-горбыль и поставили на ящики, и стали заседать в этой квартире. Потом кто-то притащил старый стол. На каждом заседании появлялись новые люди, их приводили с собой старые члены. Не все оставались. Кто-то слушал наши дискуссии и уходил навсегда. А кто-то, послушав нас, считал, что единственное, чего не хватает ВИЦ НФА, так это его советов, и, попросив слова, начинал с жаром убеждать нас сделать то-то и то-то. Слух о неких чудаках, которые создавали НФА, гулял по городу и возбуждал интерес у людей. Так, однажды пришел некий молодой человек, где-то час слушал наши обсуждения, затем встал и с видом человека, открывшего нечто важное, начал наставлять нас на путь истинный: «То, что вы делаете, глупо. Без поддержки больших начальников вы ничего не сумеете достичь. Вам необходимо договориться с одним большим начальником и начать работать на него. Взамен вы будете иметь его поддержку, продвигаться наверх, получать какие-то ресурсы, новые возможности»… Мы все с удивлением слушали этот манифест открытого приспособленца. Этого человека звали Джумшуд Нуриев. Он один единственный раз появился в ВИЦ НФА, и не встретив понимания, исчез. Но с того времени он возненавидел Фронт. Он нашел-таки такого «большого начальника», благодаря ему достиг каких-то постов, стал в 1990 году депутатом Верховного Совета, но, попав в опалу к Гейдару Алиеву, с 1995-го года потерял любую возможность примкнуть к какому-нибудь новому «большому начальнику».
Джамиль Алибеков попросил нас о встрече и предложил встретиться с Везировым теперь уже пяти членам Кордсовета. Отказ был категорическим – только все десять! В полном составе! Контрпредложение гласило: 9 человек. Я вдруг понял для себя: какой-же этот Везиров человек мелочный и мелкий! После резкого отказа Кордсовета Везиров принял наши условия. Алибеков назначил нам день встречи – 16 апреля.
В назначенный час все десять членов Кордсовета были в знакомом мне, Лейле и Тофигу, кабинете с овальным столом. Вошел Везиров, очень злой. Начал с того, что предложил назвать нашу организацию не Народным Фронтом, а как-то иначе. За всех ответил Агаджавад Саламов; «Товарищ Везиров, человек стыдится своего имени, скрывает, меняет его, если совершает нечто предосудительное. Мы же ничего подобного не сделали, зачем же нам менять название?».
Тогда ответ Агаджавада показался мне очень правильным. Откуда мне было знать, что НФА скоро запятнает себя такими преступлениями, что ему уже не поможет даже изменение названия.
Но тогда Везиров битый час спорил с нами, уговаривая взять другое название. Не Фронт, только не Народный Фронт. Никого не убедил, более того, его настойчивость еще больше сплотила нас. Тогда он стал уговаривать нас отложить создание НФА на некий неопределенный срок. На какой? Он скажет. Но потом. На что Кордсовет вежливо, но твердо ответил, что если народ создает свой Фронт, то не нуждается в чьем-либо разрешении.
Вдруг он перевел разговор на тему Карабаха. Тут я сказал ему, что все государственное устройство СССР необходимо менять, демократизировать его, из матрешечной модели перевести в матричную. Он зло посмотрел на меня и поинтересовался, являюсь ли я специалистом по межнациональным отношениям и государственному строительству? Я, конечно же, понял его иронию, но ответил, что таковым не являюсь, но способен выслушать других людей и отделить дельное предложение от бессмысленного. Я сказал, что знаю двух архитекторов и одного ученого историка, которые глубоко занимаются этими вопросами. Он оживился и сказал, вставая: «Все, жду вас с этими специалистами завтра в это же время»…
Встреча закончилась ничем. Кроме этого загадочного интереса к новаторским идеям моих знакомых архитекторов.
Это были Санан Саламзаде и Джахангир Мамедов. Они приходили ко мне с развернутым проектом переустройства СССР на более демократической основе. Каждое более мелкое этническое или территориальное государственное образование в СССР находилось внутри и в составе более крупного и полностью зависело от его воли: автономный округ или область в составе союзной республики, союзная республика в составе Советского Союза. Два товарища-архитектора, исходя из своих знаний об организации пространства и функциях частей целого, предлагали преобразовать характер отношений между субъектами союзного государства в равноправные во всех сферах. В этом случае административная подчиненность, установленная силой, преобразовалась бы во взаимозависимость, основанную на экономическом, культурном, политическом и духовном интересе.
На следующий день я, два автора проекта, Лейла Юнусова и историк, доктор наук Рауф Гусейнов из Института истории АН Аз. ССР, отправились на встречу с Везировым. Архитекторы изложили свой проект научного переустройства союзного государства. Везиров еле скрывал скуку. Мне показалось, что он их даже не слушает. Когда они закончили, Везиров сухо спросил: «Все? Спасибо, ребята».
Потом повернулся к Лейле и ко мне и… начал уговаривать нас не проводить намеченную конференцию. Мы были разъярены - провести такие псевдовыборы, плюнуть в лицо нации и еще уговаривать нас никому о его художествах не говорить, мог только абсолютно бесчестный человек. Наш ответ был однозначным : «Нет»! Везиров предложил провести конференцию летом, обещал дать под эту цель молодежный лагерь «Гянджлик» в Загульбе, на берегу моря. Ответ был один: нет. Вдруг он сказал нечто совершенно глупое, обращаясь персонально ко мне:
- Хочешь, я тебя назначу первым секретарем райкома партии?
Вместо меня ответила Лейла Юнусова:
- В тот день, когда вы назначите его секретарем райкома, я перестану здороваться с ним.
- Почему? – удивился Везиров.
- Потому что он будет вынужден стать одним из вас, врать, юлить, брать взятки. Или же вы сами его запятнаете, вытолкнете из своих рядов.
Нервы Везирова не выдержали, он начал орать на Лейлу. Я встал и спокойно сказал пришедшим со мной:
- Идемте!
Везиров осекся. На его лице отобразился испуг. Он не достиг своей цели. Схватив Лейлу за руку, он извинился и попросил нас сесть. Мы вновь расселись. Везиров опять завел разговор о необходимости не проводить конференцию. Наш ответ был прежним: нет.
Поняв, что переубедить нас не удастся, Везиров сухо попрощался с нами. Первый раз в этот кабинет я приходил полный надежд, как коммунист к своему лидеру. Сейчас я уходил врагом.
После встречи с Везировым ВИЦ НФА распространил сообщение о ней. Тон сообщения и формулировки свидетельствуют о том, что НФА дистанцировался от реакционного руководства АКП и пытался противопоставить себя компартии как равную силу, хотя бы в словесном отношении.
«14-го апреля 1989-го года Первый секретарь ЦК Компартии Азербайджана Везиров А.Х. встретился с членами координационного совета (КС) ВИЦ НФА. Во время встречи, которая продолжалась несколько часов, была разъяснена позиция руководства республиканской компартии в отношении роли организаций, создаваемых на базе общественной самодеятельности граждан в процессе перестройки. Первый секретарь сообщил, что он ознакомлен с подготовленной ВИЦ НФА программой и, по его мнению, общие цели руководства партийного аппарата и людей, выдвинувших инициативу создания НФА, одинаковы. В то же самое время Первый секретарь попытался обосновать отсутствие потребности в создании НФА и то, что деятельность ВИЦ препятствует деятельности партийного аппарата. Члены КС заявили, что создание массовой организации сторонников перестройки является единственной гарантией необратимости и победы перестройки. Без политической самодеятельности низовых масс невозможно революционное обновление общества и преодоление сопротивления ненавистной командно-административной системы. До сведения Первого секретаря было доведено, что создание НФА является выражением воли не только группы лиц, объединенных в ВИЦ, но и тысяч членов партии и беспартийных. Первому секретарю было заявлено, что на обращение ВИЦ о регистрации не было получено никакого ответа, хотя срок, предусмотренный законом, истек. Везиров А.Х. дал гарантию тому, что после тщательного изучения представленных ВИЦ Программы и Устава будет дан соответствующий ответ».
На общем собрании ВИЦ НФА итоги встречи были положительно оценены.
Конференция должна была состояться 21-го апреля 1989г . 18-го на собрании ВИЦ НФА Иса Гамбаров предложил отменить конференцию. Его предложение несколько пассивно, но поддержал и появившийся в ВИЦ НФА Абульфаз Алиев, который считался вроде духовного авторитета у националистов. Я резко возразил. Началось обсуждение. Оно длилось, может быть, целый час. Иса упорствовал на принятии предложения Везирова перенести конференцию на лето, в Загульбу. Я понял, что он встречался с Везировым, возможно, не один, а вместе с Абульфазом Алиевым, и обещал изменить решение ВИЦ. Я предложил голосовать. 20 - за конференцию, против - 5.
Иса предложил продолжить обсуждение. Еще битых полчаса обсуждали одно и тоже. Опять я, чтобы положить конец тягомотине, предложил голосовать. 18-за, 7-против. Иса опять предложил продолжить обсуждение. Я понимал, что он надеется взять людей измором. Старый парламентский трюк. Видимо, надеялся стать тем человеком, на которого в будущем ЦК будет делать ставку, как на «понятливого». Я не оправдал надежд ЦК, так как не пошел на уступки, был тверд в своем намерении разоблачить везировские фальшивые «советские» выборы на съезд народных депутатов. В июне, даже если он сдержит слово и даст нам провести конференцию, в условиях уже проходящего и действующего съезда, после утверждения мандатной комиссией полномочий депутатов наши потуги разоблачить подтасовку результатов выборов и их антидемократичность стали бы подобны сводке погоды на прошедшую неделю.
Я восхитился умением Исы манипулировать мнением аудитории, но решил, что пора кончать балаган и завершил дискуссию. Иса сказал, что я буду «горько сожалеть об этом». Эта была неприкрытая угроза, я ее так и воспринял. Но что мог сделать мне этот пришлый? Мои соратники – верные и бескорыстные люди. Ничего он мне не сделает.
Вечером мне позвонил и попросил встретиться товарищ студенческих лет. Он был полковником милиции. Встретились у меня во дворе. Погуляли около часу. Он расспросил о моем видении ситуации. Я обрисовал ему, как я вижу положение, куда идем, что будет. Я все еще верил Горбачеву, не верил в перспективы Везирова, тревожился за Карабах. Когда я закончил, мой старый приятель мягко укорил меня:
-Ты не знаешь, с кем связался? Это же агенты Гейдара Алиева. Это все – его трайб, его клан. Он внедрил своих людей всюду, и теперь они используют тебя и твоих товарищей для того, чтобы подняться с колен, куда их опустила перестройка и Горбачев. Помяни мое слово, Везиров не враг Азербайджану, просто игра идет очень сложная, и он не все может. Его свалят – будет хуже.
- Я тоже не враг Везирову. Но быть настолько отсталым, чтобы отправить на политическую битву с армянской интеллигенцией на Съезд народных депутатов доярок и хлопкоробов, не знающих русского языка? Так он доказывает любовь к родному Карабаху? Я верю тебе, что село Ханкенди было приданым его бабушки, но причем тут фальсификация выборов? Почему он не приводит в действие советские законы, которые легко пресекут любую антигосударственную деятельность?
- Ему это не разрешает Москва.
- А мне Москва запретить не может. Я буду делать то, что хочу и могу.
- Ну что ж, моего совета ты не послушался. Урок тебе даст история.
«Всесоюзную конференцию» мы провели в два приема – у меня и в доме Беджана Фарзалиева, преподавателя Аз.ИСИ. Близкий друг Абульфаза Алиева и Рагима Газиева, маленький, худой, очень смуглый, с глазами навыкате, с концентрическими кругами в зрачках, с пышными неухоженными усами, одетый в голубой в полоску узкий костюм, он напоминал мне героев бразильского кино. Беджан был неотесан и глуп, жена же его была умна, хитра и умело рулила им. Дом Беджана находился в нагорной части города, в Ясамале.
На конференции у меня дома мы рассказали русскому и английскому журналистам, правозащитнице из Москвы и узбекскому гостю о ситуации в республике, о нарождающемся Народном Фронте, наших трудностях, Карабахе. Я рассказал также о подоплеке сумгаитской провокации. Когда я упомянул о роли секретаря Абшеронского райкома в разжигании страстей и пособничестве погрому, Иса прошипел мне: « Не выдавай наших…». На что я спокойно ответил: «Это ваши, а не наши…» Вторая, банкетная часть конференции в доме Беджана запомнилась мне тостом Джонатана Стила: «За конец последней империи»…Ах, вот в чем дело! Я хотел перестроить мою родину, могучий Советский Союз. А они хотят его разрушить. Я нехотя пригубил шампанское и задумался. Энтузиазм остальных меня озадачил. Они понимали, предвидели свое будущее?
Ночевать к себе домой Джонатана Стила забрал Нариман Зульфугаров. Ночью к ним вломились солдаты и милиция, забрали их и продержали в отделении до утра. Английского журналиста обвинили в нарушении режима особого положения и отправили восвояси, а Наримана, после внушения, отпустили.
Основным каналом передачи информации на Запад для ВИЦ НФА стала связь с радиостанцией «Свобода» в Мюнхене. Главный редактор азербайджанской редакции «Свободы» Мирза Хазар стал голосом азербайджанской революции, вещающей на Азербайджан на азербайджанском языке. Народ жадно внимал Мирза Хазару. Доверие к советским средствам массовой информации было минимальным, а к азербайджанским – нулевым. Азербайджанский народ не верил в «перестроечную прессу», которая в то время пользовалась огромной популярностью в СССР. Причина - в тенденциозном освещение событий в Нагорном Карабахе, в плохо скрываемой враждебности. Азербайджан политически относился либеральной Москвой к реакционной «татаро-монгольской коннице», уходящей «партхозноменклатуре».
Как бы то ни было, одной из задач НФА должен был быть союз с демократическими силами СССР. Изменение имиджа Азербайджана было необходимо, ибо репутация сторонницы реакции наносила огромный ущерб интересам республики и унижала нацию. Кроме того, новые силы страны для победы демократии нуждались в том, чтобы избавиться от стереотипов, от предрассудков и фобий. Новая система отношений и ценностей, к которым стремились зародившиеся новые силы, должна была быть свободной от унижающих достоинство предрассудков.
В мае ВИЦ НФА попытался провести митинги. Переговоры с городскими властями шли туго, но давление масс было ощутимо. Власти решили открыть клапан и выпустить лишний пар: митинг разрешили, но на стадионе «Спартак».
На «Спартаке» мы провели два митинга, которые трудно было назвать многолюдными. Да и размер небольшого стадиона не позволял проведение большого митинга. От ВИЦ НФА выступал на митинге Иса Гамбаров. Тема всех выступлений была стандартная. Карабах, несправедливость Центра, трусость республиканских руководителей. Тем временем открылся Съезд народных депутатов СССР. Начались выступления известных деятелей культуры и искусства, и ранее безвестных людей, одним выступлением превратившихся в знаменитости. Народ слушал, затаив дыхание, узнавая о самом себе страшную и горькую правду.
На Азербайджан все это мало влияло. Наша делегация на Съезде была одной из самых консервативных. Выступление академика Пюста-ханум Азизбековой, посвященное дружбе двух бакинских комиссаров – Степана Шаумяна и Мешади Азизбекова - была признана московской прессой самой безликой. Везиров с его командой застойных карьеристов интеллектуально не мог произвести что-либо, выходящее за рамки официальных шаблонов советского агитпропа. А в это время на трибуне срывали аплодисменты армянские депутаты Генрих Игитян, Людмила Арутюнян, Галина Старовойтова и др. Среди азербайджанских депутатов духу времени частично соответствовали лишь выступления физика Тофика Исмайлова и композитора Арифа Меликова.
В адрес ВИЦ НФА пришло приглашение из Эстонии принять участие в работе Антибольшевистского Фронта. В Кордсовете решили командировать Лейлу Юнусову и меня. 30-го апреля мы прилетели в Таллин и связались по телефону с нужным человеком. Встретились. Координатор оказался татарином, жутким эстонским националистом, но терпимым к нашим перестроечно-реформистским воззрениям. Ночь мы провели в Таллине, а утром на стареньком «Жигули» отправились в Вильянди. Здесь мы поменяли машину, и нас отвезли дальше, в лес, в хутор Лооди. Собралось человек 80: украинец Лукьяненько, узник с лагерным стажем двадцать четыре года, Март Никлус, эстонский диссидент со стажем 16 лет лагерей, два армянских диссидента – Мгер и Вардан – каждый со стажем по 8 лет лагерей.
31 апреля-1 мая прошла конференция. Обсуждали одно – как избавить народ от тирании КПСС и КГБ. Представители каждой республики и организации рассказывали о своих проблемах и методах деятельности. Мы рассказали о том, как идет организационное становление НФА. Мне задали вопрос о Карабахе: чей он? Я ответил, что Карабах должен принадлежать людям, которые там живут, землю надо раздать крестьянам, обеспечить им экономическую свободу, тогда политические вопросы отойдут на второй план. Затем слово предоставили двум молодым людям из Грузии. Они сказали, что привезли с собой кассету с видеосъемкой кровавого побоища в Тбилиси 9-го апреля 1989-го года. Хозяева нашли телевизор и видеоплеер, все уселись и один из грузин начал комментировать происходящее на экране.
Был виден ночной проспект Руставели, запруженный толпой. В полутьме – трибуна перед зданием парламента. Горячо выступает оратор, на грузинском. В Вильянди молодой холеный грузин лениво переводит: «Ну, он говорит, что мы не уйдем, пока наши требования не будут приняты». Затем еще один оратор, что-то выкрикивает, толпа в ответ что-то отвечает хором. Грузин переводит: «Ну, они клянутся, что готовы умереть, но отсюда не уйдут». Еще оратор, еще выкрики, еще клятвы. «Стоять насмерть и не уходить»!
Потом показался священнослужитель. Наш грузин оживился: «Это Католикос Илия II, очень авторитетный, сейчас он будет говорить, что надо расходиться, но его не послушаются». Да, католикос что-то сказал, поднял руку, еще что-то сказал, отошел в темноту. К микрофону подошел еще один оратор, начал выкрикивать и потрясать кулаками, толпа в ответ закричала. Грузин с гордостью сказал: «Ну вот, видите, народ клянется, что не разойдется…» Тут опять к микрофону подошел католикос. Грузин начал переводить более точно: «Дети мои, раз вы приняли решение остаться здесь и не приняли моего совета, то знайте, что через десять минут произойдет нечто страшное. Я это знаю из очень достоверных источников. Молитесь Господу, готовьтесь к встрече с Ним, думайте о Нем…»
Затем камера начала показывать в абсолютной тишине толпу склонивших голову людей. Минута, вторая, третья. Грузин продолжал гордо комментировать в тишине: «И так мы стояли десять минут молча…»
И в хуторе Лооди восемьдесят человек просидели десять минут, глядя на полутемную улицу Руставели в далеком Тбилиси, двадцать два дня тому назад. Мы уже знали результат, на Съезде уже выступали депутаты, офицеры и генералы. Вдруг послышался рокот дизелей бронетранспортеров, камера в руке оператора начала прыгать, толпа побежала, оператор то ли упал, то ли выронил камеру, но неподвижная камера показывала ноги бегущих в темноте людей.
Потом – яркий солнечный день, свежая зеленая трава, на траве – ряд трупов. Грузин продолжил свои комментарии: «Убили восемнадцать человек. Травили газом. Экспертная комиссия подтверждает, что этот газ советские войска использовали в Афганистане. Били и рубили саперными лопатами…»
Я был подавлен. Я не понимал гордости и торжествующей, почти левитановской, интонации молодого комментатора. Я вспоминал Мейдан в Баку и понимал, что эти клятвы не уходить с площади не только клич свободы, но и попытка кого-то сместить с поста, чему-то помешать, куда-то направить русло событий, добиться большей дестабилизации…
Когда мы вернулись в Баку, материалы конференции Антибольшевистского Фронта были уже на столе у Везирова. Меня вызвал к себе президент АН Азербайджана Эльдар Салаев и посоветовал быть осторожней:
- На собрании городского партактива Везиров метал громы и молнии в твой адрес, называл тебя полковником ЦРУ.
Что ж, звание полковника ЦРУ совпадало с моим возрастом, я вполне мог бы быть полковником. Через несколько месяцев азербайджанские национал-радикалы начнут распространять про меня слух, что я – полковник КГБ.
Мы тщательно отшлифовали наши документы – Устав и Программу. В начале мая у меня на квартире Кордсовет встретился с именитыми писателями Азербайджана – Бахтияром Вагабзаде, Исмаилом Шыхлы, Сабиром Рустамханлы и Юсифом Самедоглу. За стаканом чая мы обсудили ситуацию и заручились их поддержкой. Они сообщили, что нас поддерживает и поэт Мамед Араз, но из-за болезни не имеет возможность присутствовать на наших мероприятиях. Он дает нам карт-бланш на то, что бы упоминать его имя в числе тех, кто будет подписывать документы в поддержку НФА.
Через день Бахтияр Вагабзаде выступил по радио «Свобода» и провозгласил, что «враг Народного Фронта Азербайджана – враг Азербайджана». Это был болезненный удар по «партноменклатуре» и лично по Везирову. «Теперь он станет сговорчивее» - говорили мы. Ведь статусная интеллигенция в СССР, особенно в Азербайджане, всегда играла роль смазочного масла в шестеренках властного механизма. Теперь масло решило пойти против механизма, это был первый сигнал того, что начался слом механизма.
Активисты ВИЦ НФА размножили и стали распространять по всей республике обращение к народу, подписанные известными деятелями литературы. Заседания на квартире Замины Джаббаровой завершились, нас приютил Юсиф Самедоглу. Его большой кабинет главного редактора литературного журнала «Азербайджан», органа Союза писателей республики, находился в огромном старинном здании напротив метро «Баксовет». Хотя помещение было запущенное, но было светло и просторно.
************
В середине июня 1989г. Лейла Юнусова принесла весть от Грузинского Народного Фронта: «Братья! У нас пожар! Помогите!» Ситуация была серьезная – в Борчалы (грузины этот регион называют Квемо-Картли), территории от Тбилиси до границы с Азербайджаном, где проживали азербайджанцы, началось опасное противостояние с грузинами. После короткого собрания ВИЦ НФА решил мобилизовать интеллигенцию - выходцев из Борчалы и выехать в Грузию - спасать ситуацию.
Надо отметить, что к тому времени в составе Кордсовета появилось новое лицо – Этибар Мамедов, сотрудник факультета истории Азгосуниверситета, ученик Абульфаза Алиева. При ротации состава Кордсовета большинство старых членов, отдали предпочтение Этибару Мамедову, как более радикально настроенному в отношении Везирова человеку. Готовность Исы Гамбарова искать пути согласия с Везировым при автоматической поддержке Панаха Гусейнова начала раздражать большинство. Панах, как мы поняли, опекался Исой только с целью иметь два голоса при голосовании. Но и радикализм Этибара, как выяснилось позднее, имел свою подкладку, что впервые проявилось во время нашей поездки в Грузию.
В третьей декаде июня 1989 года 21 человек – активисты ВИЦ НФА плюс несколько выходцев из Борчалы – выехали поездом в Тбилиси. Из известных мне деятелей культуры и науки с нами были поэт Зелимхан Ягуб и историк Юнис Насибов из Института истории АН. В пути я стал невольным свидетелем сценки, которая как бы предвосхитила многие последующие события в НФА. Тофиг Гасымов и Этибар Мамедов заспорили о целях НФА. Тофиг горячо утверждал, что конечной целью является демократия, власть народа. На что Этибар отвечал с ухмылкой: «Сие утверждение есть абсолютная наивность, ибо власть всегда и везде принадлежит бессмертной мафии. Что же касается непрерывности политического процесса, то она объясняется просто: одна непобедимая и бессмертная мафия побеждает другую непобедимую и бессмертную мафию. Мафии непобедимы народом, друг друга же они могут и должны перебороть, ибо в противном случае не стало бы Истории». Исчерпав свои аргументы, они обратились ко мне, как к арбитру. Что же я мог ответить им? Я сказал, что мне по душе позиция Тофига, но то, что говорит Этибар, реальность. Задача НФА состоит в том, чтобы реальностью стало первое.
В Тбилиси мы отправились на проспект Руставели, к Дому кино, где, как нам было сказано, размещался временно НФГ. Площадь перед зданием была запружена народом. Мы послали какого-то шустрого товарища оповестить хозяев о своем приезде, сами же стояли в толпе.
Нас пригласили внутрь, и, пробив толпу, делегация вошла в здание Дома кино. Нас повели наверх, в большой зал, где собрались… боже мой, все известные актеры, режиссеры, писатели, ученые Грузии! Мы там, у себя в Баку, еле наскребли пять литераторов для поддержки НФА, а тут весь цвет грузинской интеллигенции! Тут знаменитые диссиденты Звиад Гамсахурдия и Мераб Костава, имена которых мы слышали из зарубежных радиоголосов!
Нас представили, и начались выступления грузинских коллег. Но, господи, какую же они несут ересь! Азербайджанцы Борчалы, оказывается, подручные империи, они против Грузии… Это говорит высокий, до сегодняшнего дня очень симпатичный мне актер, он кажется, играл милую роль в короткометражном фильме «Бабочки». Какие же они националисты, эти лидеры НФГ! Разве они не понимают, что своей злой воли у несчастных и забитых крестьян быть не может?
Слово взял высокий, седой, с глазами навыкате человек. Все сразу умолкли: Звиад! Он высокомерно обратился к гостям из Баку:
- Что вы думаете о Саингило?
Мы растерянно переглянулись.
- Что такое Саингило?
- А это грузинские земли, которые незаконно и несправедливо отданы Азербайджану и теперь вы это называете Шеки – Закатальской зоной.
Тут взмолился Хикмет Гаджизаде:
- Господа, мы приехали по вашему зову помочь погасить костер, а Вы собираетесь плеснуть в него ведро бензина. Разве сейчас время поднимать и обсуждать подобные вопросы. Давайте говорить о демократии, а не о территории.
Звиад Гамсахурдиа никак не унимался. Он начал развивать тезис о том, что пришлые кочевники-тюрки, осевшие в Грузии, теперь, с началом распада СССР и образованием независимых государств, должны покинуть Грузию и поселиться в Азербайджане.
Тут яростно вмешался Панах Гусейнов:
- Когда и с кем они, как вы изволили выразиться, прискакали в Грузию?
- При Шах Аббасе – ответил Звиад.
- Они прискакали на конях, с копьями и мечами, захватили землю и поселились на ней. Хотите их выгнать? Седлайте коней, беритесь за оружие и начинайте воевать! Обстановка накалялась. Кажется, погорельцы собирались крупно поссориться с добровольной пожарной командой. И тут поднялся Мераб Костава. Это был высокий красивый мужчина. Как я слышал, в отличие от Звиада Гамсахурдиа, он после ареста не сломался, не покаялся, отсидел положенное. Мераб выступил очень миролюбиво и демократично, стараясь потушить пожар, который грозил воспламениться не на шутку. Это была речь мужчины и человека. Грузины остыли. Наши тоже остыли. Было решено, что в сопровождении наших грузинских коллег мы на нескольких машинах разъедемся по селам Борчалы и попытаемся разъяснить людям ситуацию, подсказать выход из положения.
Управлял ходом наших переговоров председатель Народного Фронта Грузии, доктор философских наук Нодар Натадзе. Более амбициозного пустозвона я в своей жизни не встречал. Человек невысокого роста, с гладко выбритой головой, он производил впечатление человека ущемленного и перманентно нуждающегося в самоутверждении. Мне выпало быть спутником Тофига Гасымова и Агамали Садиг Эфенди, поэта из Газаха. Владельцем и водителем «Москвича» был средних лет грузин, который с трудом скрывал свою неприязнь к нам. Но нам было все нипочем. Мы решали важный вопрос, мы творили историю, мы мирили народы, мы срывали заговор центра и местной мафии, ибо мы тогда были уверены, что любой конфликт, любое кровопролитие и провокация несомненно уходят корнями в эти вышеназванные образования. Так учила советская школа. Межнациональная рознь и вражда в начале ХХ века были делом рук силовых структур Российской империи, дабы погасить волю народа к свободе и демократии. И сейчас мы видим, как вспыхивают этнические и территориальные конфликты. Следовательно, в эпоху революционных подвижек реакционная часть ЦК КПСС и КГБ опять прибегает к старому приему «разделяй и властвуй». Мы хорошо учились в школе, мы хорошо изучали историю КПСС, мы знаем марксизм – переродившаяся в буржуазию «номенклатура», разжигая конфликты, пытается спасти свою власть над народом, сохранить контроль над несметными богатствами страны!
В пути выяснилось, что Тофиг хорошо знает стихи многих поэтов, в том числе и сидевшего рядом с нами Агамали Садига Эфенди. Последний был польщен и растроган тем, что его стихи народ, в роли которого в данном случае выступал Тофиг, знает наизусть.
Мы подъехали к селу Фахралы. Не доезжая несколько километров до села, нас остановили пузатые, краснощекие и веселые грузинские милиционеры с автоматами. После объяснений нашего провожатого они пропустили нас в село. «Значит, село в осаде» - подумал я. Когда мы въехали в село, перед сельским клубом стояла взволнованная и рассерженная толпа крестьян. Людей пригласили в клуб, объяснили, что из Баку приехали гости. Первым слово предоставили Юсифу Самедоглу.
Юсиф Самедоглу был поразительно похож на своего отца, поэта Самеда Вургуна. Когда этот невероятно интеллигентный и деликатный человек поднялся, жители села Фахралы начали бешено аплодировать. Как будто сам Самед явился к ним. Хлопали минут десять. Я подумал о магии имени, о том, что после того, как мы потеряли великого патриота Худу Мамедова, быть может, Юсиф Самедоглы сможет стать лицом НФА, человеком, способным помирить по-большевистски настроенные верха и низы. Беседа прошла очень успешно. По мере того, как мы выступали, страх и опасения людей улетучивались. Когда мы спросили, кто выдвигает требование об автономии для азербайджанцев Грузии, крестьяне очень удивились. Они не понимали причины окружения села милицией, не осознавали причин напряженности. Как всякие крестьяне, они боялись новшеств, их пугала и новая организация - НФГ. Когда слово взял я, то предложил борчалинцам влиться в ряды НФГ и бороться вместе с грузинами за демократию. Один из крестьян в ярости закричал:
- Под флаг Ноэ Жордании? Никогда!
- Как же ты жил семьдесят лет под флагом Ленина? Какая тебе разница? - удивился я. - Раз грузины хотят жить под флагом Жордании, вливайтесь в ряды НФГ и вместе работайте на будущее Грузии.
- НФГ не принимает в свою организацию негрузин – крикнули мне из зала.
- Как так? – Я был ошеломлен.
Сопровождающий нас грузин объяснил, что по уставу НФГ грузины и негрузины не могут состоять в одной фронтистской организации, но люди негрузинской национальности имеют право создать свою национальную, по этническому признаку, организацию и вступить в НФГ.
«Господи, это же фашизм…» подумал я. Только что я обратился с призывом к братанию с грузинами, и вот тебе на, оказывается, этого нельзя делать из-за сегрегации в НФГ!
И тут я нашелся:
- Прекрасно! Раз лидеры НФГ заняли такую позицию, то из этого можно извлечь выгоду: азербайджанцы Борчалы слабо организованы. Создавайте свои этнические организации и вливайтесь в НФГ. Но боритесь вместе, за одни цели!
Село успокоилось, люди как будто поняли смысл происходящего. Провожали нас очень тепло.
Так, за несколько дней, наши группы объездили почти все большие села Борчалы, райцентры Марнеули и Болниси. Там, в Борчалы, я увидел секретаря райкома партии, грузина, в котором местные жители из-за его ненависти к азербайджанцам, подозревали скрытого армянина, другого секретаря райкома партии, азербайджанца, который был полностью растерян и производил впечатление безвольного и жалкого человека. «Боже, какие у тебя кадры, моя партия, как ты деградировала…» думал я с печалью. В кабинетах окаменевшие лица, опутанные ворохом инструкций и рекомендаций. «Как бы чего не вышло» - таков был девиз этих руководителей.
После успешного завершения нашей работы в Борчалы грузинские коллеги устроили банкет в Тбилиси. Произносились тосты. Сказал тост и Абульфаз Алиев. Я слушал его корявую и бедную содержанием речь и думал о том, как легко люди поддаются магии примитивных лозунгов.
В ВИЦ НФА уже началась подготовка к проведению учредительной конференции. Проекты основных документов были разработаны и согласованы, события в СССР и республике требовали легитимизации НФА. В Тбилиси мы видели, как учрежденная организация способна аккумулировать вокруг себя большую людскую массу. Вот почему Кордсовет все чаще и чаще обсуждал состав правления, меджлиса и кандидатуру председателя. По уставу, который много раз и горячо обсуждался в ВИЦ и Кордсовете, пост председателя предусматривался, но только с представительскими функциями. Именно это все время подчеркивала Лейла Юнусова, каждый раз говоря, что «председатель НФА – всего лишь английская королева». Эту точку зрения поддерживало большинство. А Тофиг Гасымов был за то, чтобы у НФА вообще не было председателя. «Ребята, я знаю наш народ. Поставьте на это место любого человека, дайте ему самые минимальные полномочия. Но наш царелюбивый народ очень быстро сделает его своим кумиром и посадит на свою голову. Пусть будет коллективное руководство».
Хикмет Гаджизаде, большой поклонник демократии, упор делал на разделение властных функций: конференция или съезд – как источник важных решений, основополагающих документов и легитимизации управляющих структур, меджлис – как парламент с меньшими законодательными полномочиями, правление как правительство и председатель, представляющий эти решения обществу и внешнему миру. Я лично поддерживал необходимость поста председателя НФА, но настаивал на том, что этим человеком должен быть избран известный в республике уважаемый, высоконравственный и патриотичный человек. Когда начались обсуждения конкретной кандидатуры, Иса предложил академика Зию Бунядова, директора Института востоковедения. Академик Бунядов был в действительности одним из самых известных людей Азербайджана. Его популярность еще больше возросла после начала карабахского конфликта. Я подозревал, что эта кандидатура была подсказана Исе Везировым. Хотя директор благоволил к Исе, но, зная непростой характер нашего директора, Иса не стал бы самостоятельно рекомендовать его в председатели НФА, задуманной как демократическая организация. Зия Бунядов был личностью яркой, но авторитарной до предела, а в какие-то моменты и необузданной. В нем слишком часто просыпался командир штрафной роты, идущей на прорыв линии обороны противника. Хотя в 1989 году он стал близок к Везирову, ибо везде поносил Гейдара Алиева, однако ни Тофиг, ни Лейла, ни я не желали видеть Зию Бунядова председателем НФА.
Несколько раз Иса упорно ставил на обсуждение эту кандидатуру. Было понятно, что Бунядов, будучи избран, не будет считаться ни с каким разделением полномочий, а всем членам ВИЦ, если они останутся в НФА при Бунядове, придется уповать на посреднические милости Исы, имевшего хорошие связи с академиком. Как бы то ни было, Тофигу, Лейле и мне удалось окончательно похоронить надежду Исы на то, чтобы посадить Бунядова на пост председателя демократического движения Азербайджана. Я еще раз сорвал закулисную попытку Везирова взять под контроль НФА и сделать его одной из ведомых КПСС организаций.
Я предложил в председатели НФА Исмаила Шыхлы. Это был одним из уважаемых и добропорядочных деятелей культуры Азербайджана. Иса упорно отрицал эту кандидатуру, утверждая, что председатель НФА должен будет часто выезжать в районы, а Шыхлы – не молод и не здоров. Против этого аргумента я не находил доводов, разве что указывал на то, что повседневной деятельностью председатель НФА заниматься не обязан, ему достаточно представлять организацию. Этот мой довод Иса разбивал тем, что здоровый и деятельный председатель все же лучше старого и не совсем здорового.
Я отступился от кандидатуры Исмаила Шыхлы и предложил обсудить Юсифа Самедоглу. Тут аргументы Исы иссякли. Он не мог ничего сказать против этой кандидатуры. Не старый. Знаменитый, правда, больше из-за своего великого отца. Автор модного и очень актуального романа «День казни». Имеет высокий статус в обществе. Человек либеральных взглядов. Толерантный. Имеет выигрышную внешность. Хотя и не оратор, но по Уставу это и не очень требуется. Знаком со многими деятелями культуры союзных республик. Я утверждал, что его имя, где-то ассоциирующееся с понятием «советская официальная культура», притянет к НФА в общем-то осторожную и не склонную к конфронтации с властями азербайджанскую интеллигенцию. Если же в НФА придет интеллигенция, Фронт станет умеренной и эволюционной организацией, действующей в русле закона, мирными средствами.
Неожиданно Иса предложил обсудить кандидатуру Абульфаза Алиева. Для нас это предложение действительно было неожиданным, ибо с тем миром идей, который был заложен в основу программы НФА, эта кандидатура совершенно не увязывалась. Фронт нами мыслился не как националистическая, а демократическая организация. Фронт должен был объединять и защищать сторонников реформ общества. Абульфаз Алиев сам нуждался в защите. Кроме того, его тюремное прошлое неизбежно стало бы отпугивать людей умеренных, не склонных к конфронтации с властью. К тому же мы недостаточно его знали. Он больше отмалчивался, не высказывал своего мнения, как будто все время чего-то выжидал. Все эти мысли я высказал вслух Кордсовету в присутствии самого Абульфаза Алиева. И тут Лейла Юнусова добавила, что не верит в толерантность Абульфаз бея. Сумеет ли он остаться в рамках той весьма скромной роли, которую отводит Устав НФА персоне председателя? Тут Абульфаз Алиев не выдержал и почти взмолился: «Лейла ханум, если даже вы поставите меня в угол как метлу, я буду там стоять». Все это восприняли как шутку умудренного жизнью диссидента с девчонкой, не имеющей за душой никакого жизненного опыта, кроме академических коридоров. Но эти слова еще больше насторожили меня. «Оказывается, скромный Абульфаз бей готов пойти на все, лишь бы стать председателем! Не такой он скромный, каким он пытается казаться…»
У меня тоже были аргументы против кандидатуры Абульфаза Алиева. Человек не имел печатных трудов по общественным проблемам, на заседаниях ВИЦ НФА отмалчивался, всем видом намекая на преследования властей, правда, никогда я не думал, что КГБ столь неэффективна. Преследуют, преследуют, но ничего сделать не могут. Может, не те времена, и не тот Комитет? Время показало, что с Комитетом все в порядке…
Первая половина июля прошла в интенсивной подготовке к учредительной конференции. Почему конференция, а не съезд, как того предусматривал Устав? Дело в том, что партийно–советский прессинг на НФА продолжался, не было доступа к средствам массовой информации, запугивания и запреты мешали нормальной работе опорных групп НФА, которые были первичными ячейками организации. Мы все еще размножали проект Программы кустарным способом. Иногда листы, на которых была напечатана Программа, попадала в руки совершенно случайных людей, а порой и просто проходимцев, давая им некие привилегии, как бы мандат от «Центра».
Так закрытость везировского Азербайджана в 1989 году исключила возможность проведения широкой общественной дискуссии по НФА, помешала процессу выявления круга лиц, которые были бы достойны взять на себя высокую и ответственную миссию по реформированию общественных институтов, способствовала выдвижению совершенно никчемных, но амбициозных людей в авангард общественных процессов. Через какое-то время логика борьбы за власть вообще отбросила в сторону идею эволюционного преобразования. Азербайджанское общество разделилось на два яростно противостоящих лагеря, люди пошли друг на друга стеной. С одной стороны стояла стена партийно–хозяйственной номенклатуры, не способной к изменениям, с другой – разъяренная и кипящая масса черни. Инициаторы НФА или отсеялись, или стали щепкой на волнах стихии.
Мне, как одному из ключевых фигур редакционной группы, поручили написать несколько проектов резолюций конференции по самым актуальным и болевым вопросам текущей политической жизни. Естественно, что, как всегда, к этому делу были привлечены все творческие силы ВИЦ НФА. Деятели из «Варлыга» предпочли сосредоточиться на организационной работе. Наше участие в ней ограничилось тем, что Иса, Лейла и я составили список 15-и членов правления, который мы намеревались представить конференции. Круг активистов уже обозначился, все они были включены в список правления. Иса настаивал на кандидатуре Панаха Гусейнова, но я настоял на кандидатуре Наримана Зульфугарова. Иса отступился и не стал настаивать. Как показали последующие события, он решил «пойти другим путем».
В это время деятельность ВИЦ НФА концентрировалась на двух проблемах: организованное участие азербайджанского народа в перестроечных процессах и защита суверенитета и целостности республики. Все документы ВИЦ НФА того времени отражали только эту внешнюю, видимую сторону этой демократической и патриотической деятельности. Вот, например, обращение ВИЦ НФА к участникам митинга в Москве, в Лужниках, проведенного 21-го мая 1989-го года.
«ВИЦ НФА, объединяющий 17 тысяч активистов, координирующий работу сотен опорных групп и несколько районных и городских народных фронтов, и готовящий учредительный съезд НФА, приветствует собравшихся здесь сторонников перестройки и демократии.
Командно–административный режим, полуопасающийся– полустыдящийся мирового общественного мнения и старающийся прикрыть в столице свое безобразное естество, в республиках смело сбрасывает маску приличия и демонстрирует свое диктаторское лицо. Если грабит – то беспощадно, если судит – то бездоказательно, если берет взятку – то даже за «здравствуй», если проводит выборы – то только для своих, если в Москве объявляют о начале перестройки – то на местах ее досрочно и успешно завершают.
В программе НФА поставлена цель - обеспечение политического, экономического и культурного суверенитета Азербайджана в составе СССР. Главное условие сохранения СССР как единого политического целого заключается в успехе перестройки, коренной реформе государственного и экономического строя страны, глубокой демократизации всех сфер нашей жизни. Народный Фронт намерен реально передать землю – крестьянам, фабрики и заводы – рабочим, власть – советам, а советы – народу. Азербайджан покорно отдает свою нефть, газ, руды, хлопок, фрукты и овощи, но взамен бюрократы Центра попрекают его в паразитировании за счет Союза. Наш народ по горло сыт одним из самых низких уровней жизни в стране, одним из самых высоких уровней детской смертности, массовой безработицы, вынужденным покаянием перед теми, кто назначает из Центра негодных руководителей, потом разоблачает их и валит вину за их преступления на народ.
Перестройка в нашей стране встречает ожесточенное сопротивление из-за жадности части верхов и невежества части низов. Для подавления этого сопротивления необходимо большое старание – силой разума и слова. Для интеллигенции настала пора выполнить свой вечный долг просветителя. Но консервативные силы противопоставляют разуму страсти, распространяют ложь против правды, вероломно скрывают от народа слово истины. Эти силы выдают анархию за демократию, шовинизм – за патриотизм, взятку – за политику, насилие – за волю масс, беженцев – за переселенцев, провокацию – за геноцид. Под этой словесной завесой они топчут понятие закона и разума, совести и гуманизма, справедливости и истины.
В Баку и некоторых городах Азербайджана все еще сохраняется особое положение, комендантский час, танки, патрули, обыски в квартирах стали обыденностью в жизни народа. Депутатский корпус Азербайджана сформирован именно в таких, идеальных для бюрократии условиях. В него вошли незабвенные памятники эпох культа, волюнтаризма и застоя. Наряду с общими для всей страны причинами подобного контрнаступления реакции есть еще специфичная для нашей республики причина. Это – антидемократическая деятельность лидеров, идеологов и бойцов армянского националистического движения, прикрывающихся демократической риторикой. Они используют при необходимости взятку и ложь, а где надо – насилие для того, чтобы растоптать суверенитет нашей республики, выдвигать аннексионистские, с точки зрения международного права, требования. Эти их требования, к сожалению, поддерживаются некоторыми организациями и общественными деятелями, декларирующими свою приверженность идеалам демократии.
Нагорный Карабах – полигон для испытания методов удушения демократии. Условия для этого испытания создаются требованиями ревизии границ. Эти требования сеют семена раздора и напряженности в отношениях двух соседних народов, открывают путь к принятию реакционных законов.
Требование восстановления границ и привилегий, якобы принадлежащим народам в полном пертурбаций историческом прошлом, создает возможность усиления реакции в условиях бесконечных распрей народов. Истинная суть пестуемой, оберегаемой и продлеваемой реакцией «проблемы Нагорного Карабаха» в этом и заключается. ВИЦ НФА желает народным депутатам СССР, принимающим участие в митинге, успешной деятельности во благо нашей Родины и ради торжества перестройки». (личный архив автора).
Пока в НФА тон задавало большинство из ВИЦ, в документах Фронта не было даже намека на этническую враждебность. Позиция НФА в связи с проблемой НКАО делала упор на право, что, конечно же, было идеализмом в советских условиях, тем более в переломное время. Вера в советское государство и разум все еще крепко сидела в сознании группы городской интеллигенции, воспитанной в советских традициях. Когда же в НФА верх взяли провинциалы, то этническая ненависть, стихийность и эмоции захлестнули организацию, а вслед за нею и всю страну.
Проблема НКАО несколько раз обсуждалась на ВИЦ НФА и всякий раз инициаторы Фронта готовили тексты заявлений, которые содержали следующие предложения: «1. ВИЦ НФА оценивает движение армянского населения НКАО как сепаратистское, а все действия Армянской ССР – как вмешательство во внутренние дела Азербайджана. 2. ВИЦ НФА считает изменение границ противозаконным. Квалификацию сепаратистского движения в НКАО как национально–освободительного, направленного на самоопределение армян Нагорного Карабаха, ВИЦ НФА считает неприемлемым по причинам уже произошедшего самоопределения армянского народа в Армянской ССР, этнического многообразия населения НКАО и того непреложного факта, что армянское большинство области было сформировано в результате политики российских колониальных властей.
3. ВИЦ НФА оценивает события в НКАО как составную часть инспирированной Россией армянской экспансии на Южном Кавказе.
4. ВИЦ НФА считает организованную депортацию 200 тысяч азербайджанцев из Армении в 1988 году как часть долговременной политики этнической чистки, а не как следствие конфликта в НКАО. ВИЦ требует наказания организаторов и исполнителей этой преступной акции.
5. ВИЦ НФА предупреждает, что в случае непринятия центральными властями СССР мер по защите территориальной целостности и суверенитета Азербайджанской ССР, ВИЦ вынужден будет инициировать в народе вопрос о возвращении республике той части государственных прав и прерогатив, которые были делегированы союзным органам. Для достижения этой цели ВИЦ НФА будет использовать все возможности, предусмотренные Конституцией СССР и международным правом». (Бюллетень НФА №1, личный архив автора).
Текст заявления с подобным содержанием был принят 12 мая 1989 года. Это был период интенсивного организационного становления НФА. Огромную организационную работу по сплочению московских азербайджанцев на базе идей НФА проводила в Москве Арзу Абдуллаева. Первые сильные организации НФА, после Баку, были созданы в Нахчыване и Лянкяране. Вслед за этим – в Евлахе, Гяндже и Шуше. Становление НФА шло при ожесточенном сопротивлении бюрократов, прежде всего партийных органов. Инициаторов НФА на местах преследовали, запугивали, нередко выгоняли с работы. Компартия категорически отказывалась вступать в диалог с народными массами, все еще, по инерции прошлых лет, считая себя поводырем народа. В подобной ситуации надежды инициаторов НФА создать организацию в обстановке легальности и публичных дискуссий оказались призрачными. Закостенелость КПА подталкивала ВИЦ НФА к нелегальщине, к радикализму и аналогичной враждебности. В рядах НФА любого активиста, лояльно относящегося к КПА, сразу же клеймили как предателя. Вещим оказалась угроза Бахтияра Вагабзаде: «Враг НФА – враг азербайджанского народа». КПА занимала откровенно враждебную позицию к НФА, следовательно, фронтист, относящийся лояльно к КПА, считался пособником врага, предателем. Заявления общеполитического, перестроечного и демократического характера, составляемые основателями НФА и зачитываемые из радио «Свобода», или же рассылаемые Лейлой Юнусовой в адрес пока никому в Азербайджане неизвестных «демократов» в Москве, никакого отклика в широких массах не находили. Демократия и перестройка были где-то далеко, а здесь, рядом, продолжала функционировать во всей своей красе застойная Компартия Азербайджана.
Еще весной 1989 года НФА включал во все свои документы тезисы о необходимости предоставления республике статуса самостоятельного хозрасчетного субъекта экономической системы СССР. ВИЦ НФА отвергал попытки союзных министерств держать под своим контролем все ведущие отрасли экономики республики, оставив в местном «хозрасчете» местную, легкую и строительную промышленность, а также сельское хозяйство и переработку сельхозпродукции. Во-первых, ВИЦ НФА, естественно, с подачи своего экономического идеолога Вахида Ахундова, требовал: безусловного суверенитета республики над всеми природными ресурсами; перехода всех предприятий союзного подчинения в подчинение республики; перехода на цены мирового рынка во всех взаимоотношениях – торговле и взаимопоставках – с другими республиками Союза; расчета налоговых выплат республики в союзный бюджет на базе обговоренных нормативов.
ВИЦ НФА декларировал, что эти четыре экономические задачи поставлены перед азербайджанским народом кризисом системы реального социализма, и для выхода из кризиса нужна реализация этих четырех радикальных принципов. «Если Компартия способна реализовать эти реформы, то НФА не нужен, если же Компартия не способна на это, то НФА необходим азербайджанскому народу».
Следует сказать, что проректор Института усовершенствования руководящих кадров при Совете Министров Азербайджанской ССР, доктор экономических наук Вахид Ахундов, человек редкостной скромности и культуры, оказался в азербайджанской экономической науке не только единственным специалистом по макроэкономике, осознавшим всю глубину кризиса советской экономики, предложившим смелый план вывода экономики республики из кризиса при сохранении интеграционных связей со всеми союзными республиками, но и единственным крупным экономистом, нашедшим в себе гражданское мужество предложить свои идеи новаторской общественно-политической силе и поддержать ее.
В конце мая ВИЦ НФА провел совещание активистов НФА с привлечением представителей районных НФА. Совещание мы планировали провести в бывшей немецкой кирхе на улице 28 Апреля. Но милиция воспрепятствовала проведению совещания. Тогда один из активистов ВИЦ НФА, Джанбахыш Умидов, кандидат технических наук, недавно переехавший из Костромы в Баку, предложил провести совещание во дворе своего частного дома на «Кубинке». Этот район Баку, состоящий из трущоб, был известен также как средоточие нелегальной торговли, наркомании, сборищ криминальных элементов. Рассредоточившись, мы отправились по указанному адресу: ул. Гусейна Джавида 65. По дороге милиция задержала Ису Гамбарова, и несколько человек пошли за ним выяснять ситуацию. Постепенно все участники совещания, небольшими группами, начали собираться во дворе Джанбахыша. Времени было в обрез, никто не знал, чего ожидать от властей. Открыли совещание и начали обсуждать текущие дела. Представители районов и предприятий рассказывали о том, как идет формирование опорных групп НФА. Я заметил, что во двор постепенно входят мужчины в гражданской одежде. Чутье подсказало мне, что эти люди из милиции. Я направился к самому представительному из них. «Представьтесь» - потребовал я. Он назвал свое имя и фамилию, а также должность – заместитель начальника отдела по борьбе с проституцией и наркоманией… Я подошел к столу президиума совещания, поднял руку, призвав присутствовавших к тишине, и начал говорить, указывая на милиционеров:
- В то время, как граждане республики собираются для того, чтобы отстоять родную землю, обновить замшелые отжившие формы общественной жизни, сплотиться ради успешной реализации задач перестройки, наша бездарная и предательская власть не находит ничего лучшего, как наслать на нас специалистов по борьбе с наркоманией и проституцией. Интересно, к какой категории руководители республики относят сторонников перестройки, сторонников товарища Горбачева – к наркоманам или проституткам?
При последних словах милиционеры начали панически покидать двор Джанбахыша через узкую калитку. По-моему, кто-то даже сиганул со двора через забор, так он торопился и боялся. Все это нам напомнило сцену из бессмертной музкомедии Узеирбека Гаджибекова «Не та, так эта», когда студенты разогнали толпу линчевателей простыми полицейскими свистками.
Скоро появился Иса, который сообщил, что имел «содержательную» беседу с начальником городского управления милиции Нофалем Керимовым. Через день Джанбахыш рассказал нам, что эта история имела забавное продолжение. Джанбахыш, мягкий и интеллигентный человек, с бородой, русской женой и двумя беленькими девочками–ангелочками, был чужеродным элементом в квартале, жители которого вели счет времени от одного задержания милиции до другого, от одной отсидки в «зоне» до другой. После того, как закончилось совещание, к Джанбахышу с необыкновенными знаками почтения явилась депутация, состоящая из самых известных криминальных авторитетов квартала «Кубинка». «Мы, по незнанию, не понимали, кто ты. Теперь же мы поняли. Для задержания любого из нас приходит группа ментов в три, максимум пять человек. Самым старшим по званию бывает капитан. К тебе же пришли двадцать человек! И еще на улице стояло столько же! А руководил всеми полковник. А после «базара» они все убежали! Так что, извини за наше прежнее отношение к тебе. Теперь, когда мы поняли, кто ты, весь квартал к твоим услугам. Все, что ты скажешь – закон».
Это стало вторым анекдотом, связанным с НФА. А первый анекдотичный случай произошел с Хикметом Гаджизаде. Как-то мы договорились пойти впервые к Беджану Фарзалиеву. Встретились в 9 утра у радиомастерской рядом с Ясамальским рынком, откуда кто-то должен был нас повести к Беджану. Хикмет, как всегда, проспал, когда же добрался до радиомастерской, то никого из нас там уже не застал. Но наблюдательный Хикмет заметил «Жигули» шестой модели и сидящих в ней четверых мужчин, изо всех сил изображающих безразличие. Ситуация для Хикмета была безвыходная, он не знал ни адреса, ни телефона Беджана. Сомневаться в принадлежности «безразличных» мужчин к «наружке» КГБ не приходилось. Хикмет подошел к машине, нагнулся и тепло сказал: «Ребята, проводите меня туда, куда пошли те люди, которые стояли здесь полчаса тому назад». Мужчины рассмеялись и подвезли Хикмета до ворот дома Беджана.
назад
I
к оглавлению
I
вперед
Делать было нечего, создавать НФА как союз самостоятельных организаций в Азербайджане было не из чего. Надеяться на то, что сервильные и глубоко антидемократические творческие союзы интеллигенции Азербайджана смогут стать инициаторами Фронта, как это случилось в Эстонии, нечего было. Фронт надо было лепить из отдельных индивидуумов. Я, человек в общем-то замкнутый и стеснительный, начал знакомиться с людьми. Очень быстро «производственная необходимость» выбила из меня комплексы прошлого, как-то неожиданно для себя я обнаружил, что совершенно свободно заговариваю с незнакомыми людьми и обладаю способностью к публичным выступлениям.
Ключи от комнаты, выделенной горкомом «антизабастовочному комитету», все еще были у меня. Про эту комнату все забыли. Я начал по вечерам собирать своих старых и новых знакомых в этой комнате. Пол был из необработанных досок, почти из горбыля, был прибит плохо, шатался, стулья были тяжелые, из наследия канцелярий 50-х годов. Но беседы шли горячие, перестроечные. Перечислялись больные темы, обсуждались возможные пути решения проблем, но каждый раз обсуждение заканчивалось одним и тем же горестным восклицанием: «Да разве дадут? Да разве позволят? Да разве поймут?» Тысячеголовая гидра бюрократии опутывала народное тело и души бесчисленными щупальцами, сковывала и душила любую инициативу и свободную мысль.
В сентябре 1988-го года, после завершения летних студенческих каникул, группа Немата Панахова вновь приступила к попыткам провести митинг. Милиция жестко пресекала эти попытки. Каждую субботу сентября людей собирали где-то на подступах к площади Ленина, чтобы затем прорваться на оперативный простор площади, но их разгоняли. От субботы к субботе число сторонников Немата Панахова уменьшалось. Оптимистическое настроение населения от положительного для Азербайджана решения Президиума ВС СССР еще не развеялось. Информацию о депортации 12 тысяч азербайджанцев из Степанакерта в сентябре 1988-го года властям удалось утаить от народа.
Численность участников посиделок «ради НФА» росла. Тех, кто не знал адреса, встречали у памятника поэту Насими позади Госбанка и препровождали в комнату на Видади 125. После трех собраний народу стало так много, что негде стало сидеть, к тому же одна из досок пола проломилась. И тут один из моих новых знакомых, преподаватель Азербайджанского инженерно-строительного института Расим Иманов предложил проводить заседания в помещении музыкально-спортивного объединения преподавателей и студентов АЗИСИ «Джанги».
«Джанги» по-азербайджански означает и название танцевальной музыки, и название местности в Шамахинских горах. Я спланировал три заседания в помещении клуба «Джанги», находящемся на территории общежитий АЗИСИ у въезда в Ясамал, нагорный район Баку. На первом заседании обсуждались проблемы исторической науки. Мое приглашение выступить с докладом принял Ариф Юнусов, который изложил официально принятую точку зрения на историю, которой придерживались академики Играр Алиев и Зия Бунядов. Иса Гамбаров изложил версию тех ученых, которые считали, что официальная история Азербайджана намеренно преуменьшает роль тюркского фактора. Каждый из докладчиков обосновал свою точку зрения. В конце заседания я подвел черту под дискуссией: «Вопросы есть. Необходимы глубокие и объективные исследования. Но позволит ли партийное руководство проводить такую работу?» Ответ был единодушным, что Компартия этого не позволит. «Тогда нам необходим Народный Фронт, который заставит партийную верхушку снять бессмысленные запреты с научных исследований».
Этими словами и закончилось наше первое заседание в помещении «Джанги». Второе заседание было посвящено проблемам экономики, планирования и республиканского хозрасчета. Доклад сделал экономист, сотрудник отдела тюркологии Института востоковедения Алтай Эфендиев. После обзора экономической ситуации и перечисления проблем, которые тормозили экономическое развитие СССР и Азербайджана, тех мер, которые, как нам казалось, были необходимы для решения проблем, последовали риторические вопросы: «Способно ли руководство Компартии сделать это? Нет? Тогда единственная сила, которая вынудить его пойти на эти реформы - Народный Фронт».
К третьему заседанию я написал проект программы НФА, напечатал ее на пишущей машинке матери и размножил на ксероксе фундаментальной библиотеки АН. Человека, который за деньги размножил эти документы, звали Сейран. Наверное, получая свои двадцать копеек за лист, он не подозревал, что занимается делом, который будет влиять каким-то образом на историю.
Я планировал, что на третьем заседании раздам проект программы и мы начнем обсуждать ее. К тому времени численность участников наших собраний дошла до тридцати. Большинство были сотрудники Академии, но были и из вузов, и из заводов и отраслевых институтов.
12-го октября 1988 года мне позвонил хозяин помещения, Расим Иманов, и сообщил, что ректор АЗИСИ Буняд Сардаров запретил проведение наших собраний в помещении «Джанги». Ему было сделано внушение из КГБ. До собрания оставался один день. Я стал обзванивать знакомых. Муслим Эльдаров, сын народного художника Азербайджана Омара Эльдарова, отозвался на мою просьбу «придумать что-то». Он договорился с Рамазаном Халиловым, директором дома-музея Узеирбека Гаджибекова, основоположника азербайджанской классической музыки. Рамазан Халилов согласился дать нам для собрания подвальный зал музея, где показывали фильмы. Во время разговора с Муслимом что-то щелкнуло, и мы услышали фразу на чистейшем, без бакинского акцента, русском языке: «они ищут зал для банкета». Опять что-то щелкнуло, и Муслим спросил меня: «Нас что, подслушивают?» «Пусть» - я ответил - «мы поддерживаем Горбачева и перестройку. А те, кто нам мешают, против партии».
Вечером 13-го октября в зальчик на 37 мест набилось человек 60, люди стояли на лестнице, в коридоре и во дворе музея. Были приглашены и пришли известные в республике люди- член-корреспондент Академии Наук кристаллограф Худу Мамедов, режиссер Эльдар Кулиев, пианист Фархад Бадалбейли. Пришли и Иса Гамбаров с Нематом Панаховым. За неимением мест они сели прямо на пол, благо, он был выстлан серым ковролитом. Все экземпляры программы были розданы, естественно, всем не хватило, я начал читать по пунктам, просил мнения участников и записывал предложения. Тут выяснилось, что пришел Мохаммед Хатами со своей группой «кызылбашей», (так именовались воины средневекового поэта, царя и воина Шаха Исмаила Сефеви). Это была шпана с красными повязками на голове. Выяснилось, что у Хатами совсем другое понимание Фронта. Он каждую минуту возмущенно выкрикивал: «Кончайте говорильню! Давайте провозгласим создание Фронта и призовем народ объединиться вокруг нас». Каждый его такой возглас вызывал бурный восторг его команды, по виду весьма далекой от такого занятия, как обсуждение какой-либо программы.
Слово взял Худу Мамедов. Он призвал всех к умеренности и дальновидности. Он напомнил о характере власти и опасности репрессий, советовал вести все дела строго в рамках закона, не забывать о важности поиска путей сотрудничества с руководством партии и правительства.
После того, как сел Худу Мамедов, слово попросил Иса Гамбаров. Полемизируя с профессором, он риторически вопрошал: «Как можно сотрудничать с людьми, которые нарушают самими же установленные законы? Как можно верить людям, которые на каждом шагу нарушают обещания, людям, чьим словам нельзя верить. Как можно сотрудничать с людьми….»
Тут я услышал рядом с собой какой-то хрип. Я взглянул налево и вниз – Худу Мамедов растянулся в кресле и хрипел. Его подняли и быстро вынесли наверх, уложили прямо на ковре в коридоре. Нашлись среди участников и врач, и медсестра. Когда прибыли вызванные машины скорой, осталось только констатировать смерть ученого. Выяснилось, что до этого у него было три инфаркта, а за день до этого он перенервничал на учредительной конференции общества «Гайгы» (Забота), создаваемой для помощи азербайджанскому населению Карабаха. Армянскому же населению Москвой было выделено полмиллиарда рублей.
Так закончилось наше третье заседание, посвященное обсуждению Программы НФА. Похороны ученого прошли на второй аллее Почетного захоронения, при большом стечении народа. Смерть Худу Мамедова нанесла огромный ущерб моим планам в отношении НФА. Я мечтал об организации, управляемой патриотическими интеллектуалами, способными трезво анализировать ситуацию и принимать оптимальные решения, гарантирующие достижение целей перестройки, а именно – демократизацию, переход собственности из под контроля номенклатуры под контроль трудящихся, свободу слова, многопартийность и честные выборы. Худу Мамедов с его умеренными взглядами, высокой культурой, обширными знаниями и несомненным патриотизмом был идеальным кандидатом на лидерство в НФА.
После заседания 13-го октября как-то вдруг создалось ядро из людей, серьезно занявшихся НФА. Это были Лейла Юнусова и Арзу Абдуллаева из Института истории, я и Мамедгасан Гамбаров из Института востоковедения, Хикмет Гаджизаде из Института ботаники, Санубар Багирова из Института искусства и архитектуры, Вагиф Сепханов из Азгосуниверситета, Нариман Зульфугаров из Института усовершенствования руководящих кадров при Совете Министров, Тофиг Гасымов. Агаджавад Саламов и Мирбаба Бабаев из Института физики, Сабит Багиров из Вычислительного центра объединения «Азнефтемаш». Над окончательным проектом программы НФА начал работать целый коллектив, отдельные разделы взялись написать специальные группы и люди. Написанное размножалось и раздавалось для общего обсуждения, в основном заботами Сабита Багирова.
Раздел экономики согласился написать доктор экономических наук Вахид Ахундов, в то время проректор Института усовершенствования руководящихся кадров при Совмине. Меня с ним познакомил Нариман Зульфугаров, кандидат психологических наук и один из самых полезных людей во Временном Инициативном Центре Народного Фронта Азербайджана (ВИЦ НФА), как мы стали именовать себя с легкой руки Хикмета Гаджизаде, который предложения по программе готовил вместе со своим другом, невероятно скромным и эрудированным человеком Зауром Алиевым. Преданно, с полной отдачей сил над программой работали Тофиг Гасымов, Лейла Юнусова, Сабит Багиров.
Расим Иманов обещал, что экологический раздел напишет и пришлет его брат Назим Иманов, который в то время в Москве завершал свою докторскую. Но он задерживал проект, поэтому в программу был включен вариант Шахина Панахова, человека скромного, деликатного и образованного. Раздел по правам человека писали Лейла Юнусова и Хикмет Гаджизаде.
Мы чувствовали, что нам не хватает специалиста по государственному праву. Я отправился в Университет, к заведующему кафедрой государственного права, доктору юридических наук Муртузу Алескерову. Тот выслушал меня с непроницаемым лицом, подробно обо всем расспросил и … вежливо отказал. Пошел я и к другому известному ученому-правоведу Мамеду Халафову, имевшему огромный авторитет среди юристов. Он благожелательно выслушал меня, но помочь отказался. Пришлось писать раздел самим.
К концу октября проект программы НФА был готов. Нам очень помогло то, что кто-то достал программу Народного Фронта Эстонии и мы в какой-то мере заимствовали структуру документа у программы НФЭ.
Примерно в это же время Агаджавад Саламов и Хикмет Гаджизаде сумели зарегистрировать БКУ в Октябрском райисполкоме. Бюрократ, который напрасно ожидал от настырного Агаджавада и постоянно издевающегося Хикмета хоть какого-нибудь намека на взятку, устал от нажима на него и спросил в отчаянии: «Что же означает «Бакинский клуб ученых»? На что Хикмет ответил: «Брат, это кооператив. Мы надеемся на этом заработать». Чиновник просиял, «зарабатывать» ему было понятно. Непонятно было только то, почему люди, собирающиеся заработать, отказывались делиться прибылью. Но, глядя на лица двух ученых, излучающих стопроцентную неплатежеспособность, чиновник решил поступиться принципами и хоть раз поставить печать без взятки.
Активисты БКУ отметили регистрацию вечеринкой на квартире у Гафура, сотрудника Президиума АН Аз. ССР, интеллигентного и доброжелательного человека. Были песни, танцы, здравицы.
Через неделю Октябрьский райисполком отменил свое решение о регистрации БКУ. Власти узнали, что «БКУ» - это та самая группа, которая на самом деле - ВИЦ НФА. Но нам это было уже нипочем, так как всех нас поглотил проект «НФА». БКУ остался позади. От теории мы уже переходили к практике. В те же дни в стране обсуждался проект дополнений и изменений к Конституции СССР. На ВИЦ НФА мы разработали типовые обращения в ВС СССР и ВС Азербайджана (копия в ЦК КПСС и ЦК КПА, газеты, куда угодно) от имени трудовых коллективов. Тут нам очень помогли наши контакты с рабочими лидерами, установленные еще в июле, в пору нашей «антизабастовочной» деятельности. Мы начали встречаться с рабочими, объяснять им, какие западни устраивает народу «партхозноменклатура» в проекте конституционной реформы. Особенно ВИЦ НФА тревожил пункт 13 статьи 119 законопроекта, который полностью ревизовал понятие суверенитета союзной республики. Было подготовлено несколько вариантов обращения, и все они нашли живой отклик и сочувствие у населения. В приемную ВС Азербайджана пошел поток обращений от десятков трудовых коллективов, из различных районов Азербайджана. Вот текст одного такого обращения:
«Цель нашего обращения – заострить внимание Президиумов Верховных Советов союзных республик на некоторых статьях и пунктах обсуждаемого проекта «Об изменениях и дополнениях в Конституции (Основного закона) СССР», принятие которых в предложенном варианте неприемлемо. Они направлены на ограничение суверенных прав союзных республик и прав отдельных граждан и поэтому не отвечают курсу партии, провозглашенному на XIX партийной конференции на перестройку и демократизацию нашего общества с целью построения правового государства. Среди этих пунктов и статей особое внимание следует обратить на пункт 13 статьи 119 законопроекта, который гласит: «Президиум Верховного Совета СССР… в интересах защиты СССР объявляет военное либо чрезвычайное положение в отдельных местностях или по всей стране с введением при необходимости особых форм управления.»
В действующей Конституции СССР этому соответствует пункт 15 статьи 121, который гласит: «Президиум Верховного Совета СССР… объявляет в интересах защиты СССР военное положение в отдельных местностях или всей стране.»
Что касается объявления военного или чрезвычайного положения по всей стране, включая все союзные республики, в случае военной опасности, то это несомненно находится в компетенции Верховного Совета СССР, а что касается введения военного или чрезвычайного положения в отдельных регионах (местностях) союзной республики, целиком по республике, то это компетенция Верховного Совета союзной республики, как суверенного государства. В нынешней обстановке, сложившийся в нашей республике в связи с событиями в Нагорном Карабахе и вокруг него, данная формулировка содержит наибольшую опасность для суверенитета Азербайджанской ССР.
Экстремистам из НКАО спровоцировать беспорядки – дело нескольких часов, а это, в свою очередь, может послужить причиной для введения в области чрезвычайного положения и перехода к особым формам управления. В конечном счете Азербайджанская ССР может лишиться части своей законной территории. Такая ситуация может возникнуть в любом регионе любой союзной республики и в любое время. Причины (условия) и сроки введения военного или чрезвычайного положения и особых форм управления не оговорены.
Следует обратить внимание на то, что пункт 13 статьи 119 явно противоречит 70 и 72 статьям действующей Конституции СССР. Предотвратить эту угрозу суверенитету республик может лишь наш коллективный протест. Поэтому мы просим Вас выступить против принятия пункта 13 статьи 119 в предлагаемой редакции, а вместо этого предложить оставить его в прежней редакции (пункт 15 статьи 121) или дополнить поправкой "… по просьбе и с согласия Президиума ВС соответствующей союзной республики, на территории которой вводится военное, либо чрезвычайное положение".
Как известно, равное и прямое избирательное право обеспечивает подлинную демократичность выборов.
В предлагаемом законопроекте принцип всеобщности выборов нарушен из-за того, что в избрании кандидатов от общественных организаций участвуют только члены этих организаций.
Принцип равноправия нарушен вследствие того, что интересы членов общественных организаций будут защищены в высших органах власти большим количеством депутатов, чем граждан, не состоящих в общественных организациях. Поскольку депутатов от общественных организаций предлагается избирать не всеми членами, а только делегатами их съездов и конференций, то естественно нарушается прямое избирательное право.
Так как одним из основных достижений Великой Октябрьской Революции считалась ликвидация сословий в нашем обществе, и учитывая, что предлагаемый законопроект, ввиду вышеизложенного, снова вводит косвенное возвращение к созданию сословий, считать его неприемлемым и предложить Верховному Совету СССР:
1. Продлить срок обсуждения законопроектов на 3 месяца и переработать их с учетом замечаний, поступающих от организаций и отдельных граждан.
2. Проводить выборы народных депутатов СССР с соблюдением принципа всеобщего, равного и прямого избирательного права.»
Один из активных сторонников НФА, коими мы уже обзавелись по всей республике, привез в приемную ВС Азербайджана пакет с несколькими сотнями подписей под обращением. Чиновник, принимающий пакет, посмотрел на ходока и спросил "Вы кто?" "Я водитель такси из Барды, а это подписи всех работников таксопарка, заверенные печатями парткома, профкома и самого предприятия". Чиновник возвел руки к небу и воскликнул: "О Аллах! Неужели нация просыпается?"
Ходоки от Бакинского электромашиностроительного заводы (БЭМЗ) приняли и с гордостью показали Тофигу Гасымову обращение, подписанное тремя тысячами рабочих и заверенное печатями директора, секретаря парткома и председателя профкома завода. Обращения, подготовленные ВИЦ, принимались и рассылались по различным адресам всеми академическими и отраслевыми научными институтами, вузами, техникумами, школами. Всем организациям, которым мы сумели передать текст нашего обращения, мы вручали маленькое уведомление о дальнейших их действиях. Вот перечисление этих действий:
1. Обсудить проект обращения в трудовом коллективе. Внести в текст, если будут, дополнения и предложения членов коллектива.
2. Собрать подписи членов коллектива.
3. Послать обращение по адресу: Баку, пр. Нариманова, председателю Президиума ВС Азербайджана (к обсуждению конституции)
4. Просьба позвонить по телефонам (тут сообщались номера телефонов Тофига Гасымова, мой и Агаджавада Саламова) и передать копию уведомления о получении вашего обращения с указанием численности подписавшихся работников вашего предприятия.
Надо сказать, что после встречи с Везировым контакты активистов БКУ и ВИЦ НФА с партийными органами прервались. Компартия Азербайджана продолжала оставаться бюрократической, оторванной от реальной жизни общества организацией, действующей строго по указаниям вышестоящей инстанции. Вот пример такого схоластического взгляда на жизнь. Я впервые за 20-ти летнюю жизнь члена КПСС согласился быть избранным в выборный орган. Как член бюро партийной организации Института востоковедения я попал на XXIII партийную конференцию парткома АН Аз. ССР.
Делегатам конференции раздали проект резолюции по отчету парткома за проделанную работу в период с 1985 по 1988 год. В проекте на каждой странице была отдельная белая полоса для заметок. В проекте было записано: Заслушав и обсудив отчет Партийного комитета за период с 1 ноября 1985 г. по 24 октября 1988 г. XVIII партийная конференция Академии Наук Азербайджанской ССР признает работу Партийного комитета за отчетный период (тут я дописал "неудовлетворительной"). Конференция отмечает, что за отчетный период вся организационная и идейно-политическая деятельность Партийного комитета была (тут я вписываю "недостаточно") направлена на реализацию решений XXVII съезда КПСС, XXXI съезда Компартии Азербайджана и последующих пленумов ЦК КПСС и ЦК Компартии Азербайджана».
Далее проект резолюции перечислял задачи перестройки и считал, что Партком Академии вел работу во имя реализации этих задач. Следовала умилительная фраза, что "непременное условие успеха в этом деле - утверждение демократических принципов в жизни научных коллективов (и тут на полях моя приписка: "вот этого-то и не было!").
Приписывая фразу об отсутствии демократии в Академии, я не кривил душой. Осенью 1988-го года в соответствие с законом об избрании руководителей трудовыми коллективами в Институте востоковедения прошли альтернативные выборы директора, которые выиграл московский ученый-востоковед Салех Алиев. Президиум АН, презрев мнение коллектива, по "совету" Везирова назначил директором института проигравшего выборы академика Зию Бунядова, который, уловив веяние времени, в тот период всюду критиковал Гейдара Алиева, чем очень понравился Везирову.
Далее проект резолюции констатировал: "Для обеспечения широкой гласности, научно обоснованного изучения общественного мнения необходимо создавать социологические службы в учрежденных АН (мое замечание: "А кто мешал?")
"Большая идеологическая работа по формированию общественного мнения, координируемая и направляемая штабом АН, осуществлена коммунистами, учеными Академии наук в связи с событиями в НКАО и вокруг него". (моя приписка: "плетутся в хвосте событий").
*******
В октябре 1988 года возросший авторитет ВИЦ НФА привлек к нему внимание различных кругов и людей. В октябре 1988 года нам предложили встретиться с группой националистической интеллигенции, объединившийся под условным названием "Варлыг" (по-азербайджански "варлыг" - существование, экзистенция).
Заседание устроили в просмотровом зале киностудии им. Дж. Джаббарлы, рядом со станцией метро "11-я Красная Армия". Были там несколько преподавателей вузов, про которых я знал, что они - закоренелые взяточники, была статусная интеллигенция, симулирующая диссидентство, и умудряющаяся при этом (а может, благодаря этому?) вкушать дары от милостей компартийной власти, был Немат Панахов, были несколько не определившихся людей, которые еще не совсем понимали сути происходящих процессов, но искали путь выхода из явного общественно-политического кризиса в республике.
Фиридун Джалилов, преподаватель филфака, один из активных деятелей того времени, предложил объединить усилия. Я предложил объединяться на основе единой идейно-политической программы. "У нас есть программа" - ответил Джалилов. "Нам остается их сравнить и выработать единую" - предложил я. Договорились о времени и месте встречи представителей двух организаций. В назначенное время их представители пришли, но сообщили, что их программа еще не готова.
Предложили мне встретиться известные деятели культуры -сценарист Рамиз Фаталиев и поэт Нусрет Кесеменли. Встретились в киностудии. Оба внимательно и терпеливо выслушали мой подробный рассказ о том, каким будет Фронт, ради чего и как он будет действовать. Потом они задали мне два вопроса: 1. Есть ли у вас деньги? 2. Кто из ЦК стоит за вами?
Честно говоря, мне эти вопросы тогда показались неуместными. Я объяснил, что никаких денег у нас нет, если нам бывают необходимы деньги, я кладу на середину стола свою клетчатую кепку, куда кто хочет и сколько может, кидает деньги: кто рубль, кто трешку, а кто пятерку. Что касается ЦК, то НФА создается для того, чтобы оказывать на этот реакционный орган давление, чтобы он наконец-то начал работать в интересах народа. Они поблагодарили за информацию и сухо попрощались. Естественно, во Фронт они не пришли.
ВИЦ продолжал усиливать давление на власти с тем, чтобы Азербайджан, как союзная республика, выступил против реакционных дополнений к Конституции СССР. Если проект отвергли бы пять республик из пятнадцати, его начали бы дорабатывать. Мы опасались проведения большого общегородского митинга. Так как у нас еще не было опыта организации и управления большими митингами, мы опасались провокаций и попыток направить гнев больших масс людей на насильственные действия. Но мы были абсолютно уверены, что если соберем 2 тысячи наших активистов, то сможем полностью управлять ими. Поэтому с начала октября мы начали обращаться в Бакинский совет, а после того, как через десять дней нас перенаправили в Исполком района 26 Бакинских комиссаров, в райисполком, с просьбой разрешить нам проведение в закрытом помещении, а именно, на стадионе ручных игр, митинга трудящихся для обсуждения законопроекта конституционной реформы. Ответы были отрицательные. Но ВИЦ был настроен извести бюрократов своей настойчивостью.
17-го ноября стало известно, что на площади им. Ленина начался митинг. Сигналом к митингу послужило письмо группы жителей города Шуши НКАО, озаглавленное “Вопль Топханы”, подписанное и армянами, и азербайджанцами, и направленное в газету “Коммунист”, орган Компартии Азербайджана. В письме выражался протест против начала строительства близ Шуши профилактория для рабочих Кенакерского алюминиевого завода Армении. Газета “Коммунист”, орган ЦК компартии, до этого полностью замалчивал события в НКАО. По поводу того, почему письмо напечатали, имеется несколько версий. Одна из них состоит в том, что руководители Шушинского райкома партии, находящиеся в административной зависимости от Степанакерта и видя, что их обращения в ЦК через областной комитет партии блокируются, решили прибегнуть к традиционному партийному приему – прямому “обращению трудящихся”. Для этого были организованы подписи азербайджанских и армянских жителей городка. Эту версию подтверждают и рассказы журналистов газеты, которые, вопреки кураторам из ЦК, пробивали материал в номер и добились его публикации с риском для карьеры. По другой версии, окружение Везирова, видя, что народ не удается поднять на акции массового протеста, приказало организовать “вопль” и пробило публикацию в органе ЦК. По третьей версии, сам Везиров погасил возгорающееся пламя протеста против изменений Конституции встречным огнем массового митинга. Среди этих трех версий, наиболее обоснованной представляется вторая – элита республики отторгала Везирова. Наблюдая за тем, как на четвертый день митинга один из секретарей ЦК Гасан Гасанов довольно потирал руки и не мог скрыть своей неподдельной радости, я подумал, что кричащие на площади люди чем-то очень помогают этому закоренелому партийному бюрократу.
Известие о вырубке деревьев и эндемичных кустов на плато Топхана вызвало резко негативную реакцию бакинцев, на митинг вышло огромное число людей. На тот момент решение о строительстве профилактория для рабочих армянского завода на территории Азербайджана, в НКАО, было чистой провокацией. Армения сама считалась курортной зоной для всего СССР. Кто и почему принимал подобное решение?
Естественно, что раз митинг начали не мы, следовательно, это могли сделать только те группы, которые копали под Везирова. От ВИЦ 18-го на митинг отправились Тофиг Гасымов, Агаджавад Саламов и Мирбаба Бабаев. Вечером нам сообщили, что митинг бессрочный и продлится до тех пор, пока власти не примут условия "народа". Ясно, что по условиям игры требований должно быть множество, и часть из них невыполнима, чтобы держать народ до упора.
19-го ноября мы решили отправиться на площадь и попытаться перехватить инициативу, или как-то повлиять на события. Мы попросили наших друзей из Бакинского центра искусств (БЦИ) написать на двух листах ватмана большими буквами "Народный Фронт Азербайджана", наклеили на эти листы нашу программу и 19-го ноября отправились на площадь. Мой брат Араз Ализаде помог нам достать мегафон, и мы стали на площади слева от трибуны, наклеив на стену наши два листа.
Митинг на площади Ленина стал как по масштабам, так и по влиянию на всю республику событием знаковым. О митинге, его организаторах и событиях на площади имеются различные версии, мнения, письменные показания и воспоминания. Однако несомненно, что первые два дня на площади главным лицом был Энвер Алиев, кандидат географических наук, сотрудник Института географии Академии наук. 18-го ноября вечером его избили и вышвырнули с площади, а затем и арестовали. Руководство митингом с 19-го ноября взял в свои руки Немат Панахов. Это как раз был тот день, когда ВИЦ НФА появился на площади. Мы знали, что в разных местах площади стоят рабочие - наши сторонники. И когда Фиридун Джалилов подошел ко мне и поставил ультиматум: «Или вы сразу же забираете свою программу и уходите с площади, или же Немат прикажет вас выдворить отсюда силой», мы знали, как ответить. Минут через двадцать вокруг активистов ВИЦ НФА уже стояли около пятидесяти рабочих различных заводов. Немат свою угрозу привести в исполнение не посмел.
Из 18-ти дней митинга я был там 13 дней. Анатомию митинга мы начали изучать с азбуки.
Утром энтузиасты, заводилой которых был некий чайханщик-горец Гаджи Абдул в светло-желтом овчинном тулупе, подметали донельзя замусоренную площадь. Народ сторонился, освобождая место для уборки. С утра со всех концов города начинали прибывать на площадь, как на работу, люди и примыкали к завсегдатаям митинга. Часам к 10-ти собиралось тысяч 40, ближе к часу дня, возможно, на площади было 50 тысяч. К вечеру народ начинал расходиться, но до пяти тысяч оставалось на площади ночевать. Напротив трибуны, на бульваре, были разбиты большие брезентовые палатки. Митинг показывали в прямой трансляции по республиканскому телевидению, работники которого взбунтовались против своего руководства и перешли на сторону «народа». Аналогичные митинги начались в большинстве городов и райцентров республики.
Начиная с 19-го ноября активисты НФА начали вести контрагитацию поджигательским речам, звучащим с трибуны на площади.
Анализ событий 18-дневного митинга однозначно свидетельствует, что главной целью организаторов была не защита Карабаха, а дискредитация и смещение Везирова, который представлял большую опасность для партийно-хозяйственной номенклатуры республики. В течение недели площадь снабжалась дровами для костров, палатками, сигаретами и провизией, которая раздавалась бесплатно.
В палатку “Народного Фронта машиностроительного завода им. Сардарова” пришел директор завода Эльбрус Сеидов, родной брат Председателя Совета Министров Азербайджана, принес огромную картонную коробку горячих домашних пирожков и сообщил, что их испекла его жена для героических рабочих, совершающих “беспримерный в истории нашего народа подвиг”. После разгона митинга он так же быстренько уволил пятерых рабочих-активистов за “подстрекательство к беспорядкам”.
Было несколько попыток увести людей с площади к зданию ЦК партии и блокировать его, однако страх перед режимом был все еще силен, хотя насколько была бессильна власть, видно из следующих эпизодов. Наряду с “Митинговым комитетом”, созданным на площади, ВИЦ НФА организовал “Забастовочный комитет”. Помещение было предоставлено руководителем одной из научных подразделений Академии, и на телефон сели научные содрудницы Академии. Звонок, взволнованный голос: “Это из Бакпорта! Пришел сухогруз с зерном из Казахстана! А мы бастуем. Что делать?” Историк Лейла Юнусова приказывала: “Зерно разгружать!” и докеры подчинялись. Еще один звонок: “Это рыбаки говорят! Мы хотим послать в Карабах грузовик с соленой рыбой. Посылать или не посылать?” Историк Арзу Абдуллаева: “Карабахцы соленую рыбу не любят. Не посылать!” Звонок из провинции: “Мы собираем еду и дрова для площади. В чем больше нуждаетесь? Ответ: “И в том, и в другом! Присылайте все! ” Звонок из Лянкярана. Некий Алякрам Гумматов сообщает Арзу Абдуллаевой: «Мы захватили вокзал, почту и банк. Мы солидарны с народом в Баку».
На площади, наряду с флагами Азербайджанской ССР, впервые появился трехцветный флаг независимого Азербайджана 1918-1920-х годов. Появилось и зеленое знамя ислама, но быстро и исчезло. Впервые зазвучали слова об империи, о национальном гнете, ущемлении культуры и прав азербайджанского народа. Выступала на площади и статусная интеллигенция, и новая плеяда социально активных граждан. На площади начался процесс трансформации правящей элиты, процесс отторжения среднего слоя от правящего режима. Звучали также проклятия в адрес армян, оскорбления в адрес партийной номенклатуры, продажной интеллигенции.
На ход митинга воздействовали как ЦК партии через статусную интеллигенцию, так и группировки, ориентирующиеся на отдельных партийных боссов. Характерный штрих: председатель Президиума Верховного Совета Азербайджана Сулейман Татлыев в своей речи на площади заявил, что руководство, не выполняющее требования митингующих, не имеет морального права оставаться на своем посту. Учитывая абсурдность и невыполнимость большинства требований, намек на желательность смещения Везирова прочитывался достаточно четко. Что касается патриотизма самого Татлыева, то он свое шкурничество доказал в своем выступлении на сессии Верховного Совета СССР. Дело в том, что в момент подготовки его к выступлению на митинге я схватил его за рукав и, когда он испуганно обернулся, сказал ему: «Большинство требований здесь абсолютная бессмыслица. Обещайте народу, что в Москве вы выступите против реакционных изменений в Конституции.» Успокоившись, он ответил: «Вы имеете в виду, наверное, 13-й параграф 119-й статьи. Не беспокойтесь, мы этого не допустим.» И что же, сей доблестный государственный деятель не только поддержал право Москвы отторгать часть нашей Родины, но и зачитал по бумажке, приготовленной ему в ЦК КПСС, обвинения в адрес прибалтийских движений. Энтузиазм митингующих был необычайно высок. Чувство единения народа даже много лет спустя вспоминается, как нечто возвышенное. Ночью на площади разжигались огромные костры, мужчины и женщины, юноши и девушки собирались вокруг костров, велись самые разнообразные разговоры, разыгрывались маленькие спектакли.
Горожане, особенно недавно перебравшиеся из провинции люди как бы окунулись в свое недавнее общинно-родовое прошлое С 23-го ноября в Баку был введен комендантский час и особое положение. Площадь была блокирована. Число митингующих и ночующих начало постепенно убывать. Грандиозный митинг затмил собой много других важных событий. Одним из требований митинга было “или предоставить азербайджанцам в Армении статус автономии, или отменить таковую для армян Карабаха”. Это требование азербайджанской общественности было передано академику Сахарову незадолго до митинга с тем, чтобы он сообщил о нем Михаилу Горбачеву. Как бы в ответ на это началась широкомасштабная депортация азербайджанцев из Армении. На программе НФА, прикрепленной к стене Дома Советов, были написаны номера домашних телефонов Эмина Ахмедова, Тофига Гасымова и мой. “Сорочья почта” сработала, и через два дня ко мне, сотруднику АН, позвонили из села Ранджбар в Армении и стали просить защиты от армянских правоохранительных и партийных органов, которые насильно выселяли азербайджанцев. В дни митинга в Баку из Армении с участием Внутренних Войск МВД СССР была организована депортация свыше 200 тыс. азербайджанцев. Как выяснила группа активистов НФА весной и летом 1990-го года, в ходе этой операции погибли 216 мирных жителей.
28-го ноября, на десятый день митингов, ВС СССР утвердил изменения и дополнения Конституции, вместе со всеми реакционными положениями, против которых выступал ВИЦ НФА. Подобная политическая линия лидеров Мейдана заложила основу дальнейших событий, в результате чего наш народ потерял все шансы на достойную жизнь. 3-го декабря мне надо было попасть на площадь, чтобы предупредить рабочих завода Сардарова о том, что час силовой расправы с людьми на Мейдане приближается, и что необходимо уйти с площади. Брат мне достал пропуск через горком партии и вечером 3-го декабря я отправился на Мейдан.
Предъявляя на постах свой пропуск, я добрался до площади. Там оставалось не более 2-х тысяч человек. Часть из них прохаживалась по площади, часть сидела внутри палаток вокруг костров. Всю ночь, с интервалом в два часа, то с одной стороны площади, то с другой, военные заводили моторы бронетехники. Тогда люди на площади, в зависимости от того, с какой стороны проспекта Нефтяников, со стороны города, или же Бакпорта доносился рев дизелей, бросались в ту сторону и выстраивали живую цепь на пути предполагаемого вступления войск на площадь. Но тревога каждый раз оказывалась ложной, проверив готовность людей, или же потешившись над ними, военные выключали моторы, и люди, подобно тому, как стадо антилоп начинает опять мирно пастись после того, как львы убивают одну из них, рассасывались по площади и продолжали обсуждать ситуацию.
Мои знакомые с завода Сардарова, Физули и Гусейн, на мою просьбу увести рабочих с площади ответили, что это невозможно по одной причине – страх перед наказанием приковал активистов к площади. Большинство рабочих все равно уже разошлись по домам, на Мейдане остались только самые активные и отчаянные. Но и среди них царили страх и уныние. Гусейн с горечью сказал, что когда они с Физули в самом начале пытались остановить завод и вывести рабочих на площадь, то рабочие боялись. Теперь они опять боятся, но на этот раз - возвращаться на завод.
Я понял, что уговорить оставшихся 25-30 рабочих завода Сардарова уйти с площади не удастся. Когда я вышел прогуляться между палатками, то заметил Ису Гамбарова, который шел от одной палатки к другой.
Чтобы согреться, я устроился среди рабочих вокруг костра. Один высокий, с кудрявой шевелюрой, рассказывал о сумгаитских событиях. «Мы остановили “Жигули 01” и вытащили оттуда мужчину, начали его бить. Когда он уже не мог сопротивляться, мы толкнули его в огромный костер. Когда же тот попытался выйти из костра, один из нас воткнул ему в грудь острие прута из арматуры, и каждый раз, когда он пытался вырваться из костра, прут все глубже вонзался в его грудь». Сидящие вокруг костра ржали. Я встал и, подавленный, ушел из палатки.
До утра, несмотря на жуткий холод, от которого меня не могла уберечь моя легкомысленная плащевая куртка на искусственном меху, я бродил по площади. Утром, когда забрезжил рассвет, я окинул взглядом площадь; серый асфальт огромной площади был весь усеян, как оспинами, черными пятнами потухших костров. Это был конец Мейдана, конец еще одного этапа нашей истории, который был нами тупо-блистательно проигран.
К поражению нас вел незримый штаб, сформированный из мафиозной «партхозноменклатуры» и их идеологических политруков-националистов, которые использовали убойной силы оружие – чувство ущемленной национальной гордости и обиду на инородцев. Это убойное оружие без промаха било в Германии 1920-1930-х годов, теперь оно било на Южном Кавказе. Особенно уродливую форму национализм принял в Армении, учитывая больное национальное самосознание армянского народа, стараниями своей интеллигенции превратившего кровавые события 1915 года в символ своего бытия. Скоро и нашему народу будет сделана эта инъекция яда национализма, скоро и мы уподобимся армянскому народу, начнем упиваться своими реальными и вымышленными «геноцидами», требовать от других пожалеть нас и признать наш «геноцид»… Но тогда, еще на заре провоцируемого конфликта, если об этом кто-то честно и открыто сказал бы народам Южного Кавказа, они этого не поняли бы… Не поняли и люто возненавидели бы того, кто осмелился кинуть тень на самое для них святое – на чувство их национальной стадности.
Одним из самых горьких последствий этого периода стала этническая чистка всех азербайджанцев в Армении. Показателем покорности ЦК Компартии Азербайджана Москве может служить тот постыдный факт, что по приказу из Центра, группа азербайджанских партийных работников во главе с Фазилем Ягубовым из ЦК была командирована из Баку в Армению для оказания помощи «армянским товарищам» в деле ускоренной депортации азербайджанцев. В этом деле симбиозу неформальных националистов и ответственных сотрудников партийных и правоохранительных органов Армении помогали части ВВ МВД СССР, офицерам которых было объявлено, что депортация производится с целью «спасения армян от озверевших тюрков». Кто мог дать приказ о такой широкомасштабной операции? Кто, кроме Верховного Главнокомандующего?
Как и ожидалось, в ночь с 4-го на 5-е декабря 1988-го года войска очистили площадь. Было арестовано около тысячи человек. Большая часть отсидела разные тюремные сроки в Азербайджане, часть этапировали в области России. Немат Панахов из Мейдана уехал на машине «скорой помощи» вместе с какой-то экзальтированной девицей, влюбившейся в «народного героя». Потом его арестуют, продержат под следствием какое-то время, и… отпустят. Такие кадры на улице в то время не валялись, это потом, с расширением народного движения, численность бездумных ультрарадикалов и агентов влияния возросла кратно и их ценность резко упала. Много лет спустя бывший первый секретарь Бакинского горкома партии Фуад Мусаев с горечью рассказывал: «Я приказывал посадить этого провокатора, через день-два Везиров приказывал отпустить его». Странная симпатия была у ставленника Горбачева к зловещей фигуре азербайджанского попа Гапона…
Комендантом района особого управления стал генерал-лейтенант Тягунов. ВВ МВД СССР спасли от краха обанкротившийся коммунистический режим и его застойного лидера Везирова А.Х. Политически невежественный народ, потребовавший от властей соблюдения законности, был втянут в противозаконное и бессмысленное противостояние с властью под внешне абсолютно справедливыми, но по сути алогичными лозунгами. Цель этих лозунгов была ясна - свергнуть чужака, немафиозного первого секретаря АКП. В 1988-ом году Мейдан и его лидеры не выполнили своей миссии, но они не пали духом, ибо начало противостоянию масс Везирову было положено. Линия Москвы в вопросе Нагорного Карабаха давала прекрасные шансы для расцвета махрового национализма как в Азербайджане, так и в Армении, для роста влияния националистов, и потому судьбы типичных партократов Абдуррахмана Везирова и Сурена Арутюняна были предрешены. Оставалось ждать, сколько еще Москва, ЦК КПСС и Горбачев, будут использовать вопрос НКАО для расшатывания и разрушения здания советской власти на Южном Кавказе.
Начались репрессии против активистов движения; увольнения, допросы, угрозы. Из Академии Наук были уволены несколько десятков активистов, в том числе и автор этих строк. Сразу же стихийно возник комитет защиты прав уволенных, который возглавил Нариман Гасымзаде, молодой арабист, специалист по проблеме Палестины. Были собраны подписи, члены комитета бегали по различным инстанциям, через какое-то время Президент АН академик Эльдар Салаев распорядился восстановить всех уволенных. Было видно, что президент АН благоволит движению и, по мере возможности, поддерживает активистов.
Через какое-то время и меня, и моего брата вызвали на допрос следователи особой группы прокуратуры СССР, собранной из различных регионов страны и откомандированной в Баку для того, чтобы расследовать «Мейданное дело». Следователь был простоватым русским провинциалом, по всей видимости, не представлявшим себе цель, ради которой он был прислан в этот странный и чужой южный город. В отличие от типичного азербайджанского следователя, который, как правило, одевается модно, ведет себя уверенно и часто и бесцеремонно пытается подавить и испугать допрашиваемого, этот следователь был одет бедно, держался вежливо и пытался честно понять суть показаний. Я откровенно высказал все, что думал про Мейдан: и то, что вопрос НКАО разваливает СССР, и то, что сепаратизм используют в политических целях враги гласности, перестройки и народовластия, что в Армении за националистами стоит Демирчян, а в Азербайджане – Алиев. Он все аккуратно записал, дал мне прочитать. Я подписал и ушел из бедно обставленного кабинета в учебном юридическом центре недалеко от кинотеатра «Низами», превращенном в штаб российских следователей.
Как выяснилось, схожие показания независимо от меня дал и мой брат. На допрос были вызваны все видные действующие лица 18-ти дневной эпопеи, большинство ораторов и члены «митингового комитета» («Нумайиш комитеси»). История их показаний российским следователям имела продолжение и вне рамок следствия. Защитник Немата Панахова, адвокат Рамиз Зейналов, сумел снять копии с многотомного уголовного дела и передал все это своему подзащитному, который впоследствие начал их публиковать в своей газетенке «Мейдан» для «разоблачения» политических своих недругов. Там были и на самом деле забавные показания, раскрывающие иногда глупость, но чаще трусость героев Мейдана. Как выяснилось из показаний следователям, часть ораторов была направлена на Мейдан Центральным Комитетом АКП для того, чтобы «успокоить народ и не допустить экстремистских выходок». Показаний братьев Ализаде Немат Панахов в своей газете не опубликовал, видимо, счел их публикацию для себя не выгодным.
Денег, собранных с народа на Мейдане для Карабаха, так и не нашли. Народ пожертвовал миллионы. Тяжких преступлений на Мейдане не было совершено, все осужденные отсидели небольшие сроки и были отпущены. ЦК Компартии Азербайджана готовился провести очередное ответственное мероприятие по приказу Москвы: «демократические» выборы делегатов Съезда народных депутатов СССР. Особое положение и комендантский час как нельзя удачно создавали подходящие условия для выборов «а-ля Везиров».
После восстановления на работе я занялся вплотную защитой группы рабочих активистов, уволенных с машиностроительного завода имени Сардарова. За «подстрекательство и экстремизм» их уволил директор завода Эльбрус Сеидов, тот самый директор, который на третий день митинга приходил на площадь вместе с женой, хвалил рабочих и угощал их домашними пирожками. Теперь он уволил их за «экстремизм». Рабочие вожаки Гусейн Алиев и Физули Ахмедов обратились ко мне за помощью. Я начал писать для них заявления в различные инстанции с раскрытием политической подоплеки событий. Рабочие ходили с этими заявлениями по всем инстанциям. Ни местные советские и хозяйственные, ни партийные органы несправедливо уволенным рабочим не помогли. Помог им… комендант города, генерал- лейтенант Тягунов. Генерал принял рабочих, выслушал, приказал восстановить их на работе, что и было незамедлительно исполнено. Азербайджанские бюрократы боялись военных как огня и послушно выполняли все их указания.
Директору завода его двуличие не сошло с рук. Несколькими месяцами позже рабочие прокатили его на выборах, избрав на должность директора инженера, изгнанного в свое время с завода за рукоприкладство. Инженер, претендовавший на пост директора, каялся и божился впредь быть вместе с рабочими, но впоследствии оказался ничем не лучше своего предшественника. Тем не менее, рабочие впервые почувствовали, что они чего-то стоят. Эти рабочие активисты как были, так до конца и остались ядром ячейки Народного Фронта на заводе.
На мой взгляд, Мейдан нанес огромный практический ущерб интересам азербайджанского народа:
1. Мейдан отвлек внимание народа от судьбоносного вопроса «Изменений и дополнений к Конституции СССР», в результате чего республиканское руководство покорно поддержало принятие ВС СССР проекта, по которому Азербайджан лишился части своего суверенитета над территорией и отдельными отраслями народного хозяйства республики.
2. Под предлогом выдвижения и защиты внешне справедливых, но по сути незаконных требований было инициировано глубокое противостояние между массами и немафиозным первым секретарем ЦК КПА, что сыграло на руку сплоченной старой команде партхозноменклатуры.
3. Речи ораторов и рев толпы на Мейдане заглушили крики о помощи более чем двухсот тысяч этнических азербайджанцев, которые были депортированы из Армении. 4. Введение особого положения развязало руки партийной верхушке для тотальной фальсификации выборов делегатов Съезда народных депутатов СССР. В результате нарождающийся Народный Фронт лишился рычагов давления на ЦК и возможности бороться против фальсификации выборов. Азербайджанский депутатский корпус на Съезде вчистую проиграл политическую битву за интересы Азербайджана.
5. «Мейдан» активизировал и вбросил в политику ряд малообразованных и радикальных деятелей, которые в дальнейшем сыграли резко негативную роль в азербайджанском демократическом движении. Именно «Мейданная плеяда» стала костяком группы активистов НФА, которая вернула Гейдара Алиева к власти и перечеркнула надежды народа на демократию.
Я считал, что И. Гамбаров, тесно сотрудничавший с лидерами Мейданного движения, нес ответственность за эту грандиозную провокацию. Вот почему при встрече я отворачивался и не разговаривал с ним. Где-то в конце декабря 1988-го года мы невольно столкнулисьв Академии, на нашем этаже, около лифта. Иса напрямую спросил:
- Почему ты со мной не разговариваешь?
Я посмотрел на него. Его глаза были полны слез. От привычной надменности не осталось и следа. Я высказал все, что думал про Мейдан и его лидеров. Иса начал убеждать меня, что он не играл почти никакой роли в определении политики лидеров Мейдана.
Как бы то ни было, он не рассеял моих подозрений, но мы возобновили общение просто как коллеги по работе.
Наш ВИЦ НФА продолжал работать. Мы все дополняли и изменяли проект Программы и Устава НФА. Должен отметить, что за основу Устава НФА был принят проект, представленный сотрудником Азтелерадио Рафиком Саваланом. Конечно же, его проект был основательно дополнен и переработан. Р. Савалан впоследствии отошел от политической активности, ушел в религию, совершил хадж и продолжает служить в Гостелерадио.
В конце января 1989 года Лейла Юнусова сообщила на заседании ВИЦ, что связалась с двумя московскими правозащитницами, которые приглашают кого-то из НФА для выступления на заседании «Московской трибуны», организации столичной демократической интеллигенции. Было решено послать меня. Так 4-го февраля я оказался в Доме ученых рядом с метро «Кропоткинская». Меня «опекали» Светлана Алексеевна Ганнушкина и Галина Яковлевна Ковальская. Они сказали, что главной целью данного заседания является защита прав арестованных в декабре 1988 года лидеров «Комитета Карабах».
В президиуме собрания сидели академик Сахаров, известные деятели демократического движения Афанасьев, Карпинский и Баткин. Говорили о ситуации в СССР, предстоящих выборах на Съезд народных депутатов СССР, тяжелом положении в Армении. Дали слово «представителю Народного Фронта Азербайджана из Баку».
Свое выступление я начал с того, что объявил: «Я - коммунист». Дальше я коротко рассказал об антиперестроечных деяниях республиканского руководства, о деятельности ВИЦ НФА, позиции азербайджанской общественности. «Что же касается арестованных лидеров «Комитета Карабах», то вы их называете демократами, а их движение – демократическим. Может ли называться демократическим движение, результатом действий которого являются безвинно убиенные, вражда народов, тысячи и тысячи беженцев? Ведь сейчас всюду цитируются слова Достоевского о том, что ничто на свете, никакая цель в мире не оправдана, если она достигается ценой слезинки ребенка. А здесь не слезы, а реки крови…». Зал зашикал на меня. На ноги вскочил импозантный седой мужчина и закричал на меня: «Какое имеете вы право говорить о гуманизме после Сумгаита?»
Вернувшись на свое место рядом с двумя дамами, я спросил у них: «Кто этот седой мужчина?»
«Он – Егидес. Член Социалистической партии Франции. Бывший председатель колхоза из Молдавии. Диссидент. Сидел в лагере, эмигрировал во Францию. Теперь часто приезжает в Москву». Я слышал эту фамилию. «Неужели московская интеллигенция так же глупа, как обычные обыватели? Неужели они возлагают на целый народ коллективную ответственность за провокацию спецслужб?» - думал я с горечью.
Сахаров Андрей Дмитриевич предоставил слово Гарри Каспарову. Чемпион мира по шахматам начал резко критиковать бюрократов от советского спорта. Особенно ему не нравилось бесправие спортсменов, отъем государством заработанных ими своим талантом и здоровьем денег. Гарри Кимович говорил ярко, образно, завладев вниманием зала, он громил спортивную бюрократию. Тема явно интересовала публику, так как была связана как с правами человека, так и с большими деньгами. Но тут раздался тихий голос Андрея Дмитриевича:
- А что вы скажите о лидерах «Комитета Карабах», томящихся в застенках Бутырки и «Матросской Тишины»?
Каспаров запнулся. Видимо, все его мысли, вся его мощная логика были нацелены на яростное обличение бюрократов-паразитов из Госкомспорта. Переключившись на другую тему, он как бы дал волю своим непосредственным чувствам:
- Что же касается арестованных лидеров «Комитета Карабах», то я должен сказать, что они, когда начинали движение, совсем не думали о судьбе армян Баку. Баку – космополитический город. В нем люди живут без различия национальной принадлежности. Баку – город очень человечный…
Дамы, которые были расстроены моим неудачным, на их взгляд, выступлением, были обрадованы. Они повернулись ко мне и радостно-удивленно сказали:
- Он говорит точно так, как и вы…
- А что же он должен говорить, если я говорил правду? В Баку нет никакой этнической вражды, нет дискриминации.
Авторитет чемпиона мира, его слова перевешивали мои искренние слова и бесхитростную позицию.
Потом выступил академик из Эстонии, один из лидеров Эстонского Народного Фронта Виктор Оттович Пальм. Он рассказал о размахе народного движения. Затем выступали Леонид Баткин, Лен Карпинский. Объявили перерыв. Когда я выходил из зала, в ряду угрюмых бородатых мужчин, которые, как я понял, были из Еревана, заметил Ержаника Абгаряна, арабиста, с которым я работал в Йемене. Я обрадовался, подошел к нему и обнял.
- Как дела, Ержаник, как поживаешь?
Ержаник был смущен.
- Я из «Комитета Карабах» - он выдавил из себя.
- Ну и что, а я из Народного Фронта Азербайджана. Слушай, давайте отбросим территориальный вопрос, это же нас разъединяет. Давайте вместе бороться за демократию, против союзной бюрократии.
Ержаник виновато улыбнулся. Видимо, меня с моей позицией солидарности демократов, независимо от национальной принадлежности, принимали за идиота, не понимающего реального мира, разделенного на непримиримые лагеря «коммунист - антикоммунист», «армянин - азербайджанец», «прибалт - русский»… После перерыва президиум зачитал заранее подготовленный текст воззвания с требованием освободить лидеров «Комитета Карабах». Было еще заявление о демократичности выборов, засильи партбюрократии. Их и на самом деле скоро освободили, и они вернулись в Армению триумфаторами, делать карьеру на крови, страдании народа и деградации республики.
В метро на перроне я увидел академика Пальма. Маленького роста, деликатный, скромно одетый, он мало походил на наших самодовольных и вальяжных азербайджанских академиков. Я подошел к нему и представился. Он сказал:
- А я вас запомнил…
И мы начали прогуливаться по полупустому перрону станции метро «Кропоткинская». Говорил все больше он. Он наставлял меня. Избегайте насилия. Насилие выгодно власти. В насилии и провокации ей нет равных. Наша сила в открытости, прозрачности наших целей и средств. Мы действуем в рамках закона и только закона. Мы уже настолько сильны, что в состоянии постепенно, шаг за шагом, менять законы, и двигаться к нашей цели дальше, также в рамках закона. Свобода дается по праву только умным и гуманным людям, которые остерегаются проливать невинную кровь. В Эстонии Народный Фронт делает все, чтобы избежать силового противостояния с властью. Демократия и будущее работают на народ. Власть бессильна перед неумолимым ходом исторического процесса. Поэтому она пытается втянуть народные движения в силовое противоборство, чтобы победить. У власти нет аргумента слова, у нее только аргумент силы.
Пальм был уверен, что народные движения Прибалтики настолько политически мудры, что не дадут втянуть себя в силовую борьбу с компартийной властью. Он был уверен, что СССР идет к развалу, ибо коммунисты не решаются на реформы. Они реакционны, глупы и безнравственны. Они упустили шанс, или же почти уже упустили шанс возглавить процесс реформ и дать народам желаемое. Единственное, чего опасается он – это вакханалии насилия. Кровь и насилие утопят демократию и свободу. Он боится, что национализм и территориальные споры могут запустить механизм кровавых войн и насилия на Кавказе, создастся прецедент наведения порядка армией. На фоне общесоюзного масштабного насилия центру будет легче перенести свои методы насилия и на Прибалтику.
Мы уже были в вагоне метро, подъезжали к его станции. Со своим классическим прибалтийским акцентом он говорил мне на прощание:
- Вы должны сделать все возможное, чтобы не дать власти втянуть себя в силовое противоборство. В противном случае вы потеряете свободу. Ваша демократия погибнет.
«Да, я должен объяснить своим друзьям эти простые истины. Мы обязаны переиграть партократов интеллектуально и нравственно».
Откуда мне было дано знать, что ни нравственно, ни интеллектуально те люди, с которыми мне предстояло пройти вместе предстоящий год, ничем не отличаются от тех людей, которые уже давно трепыхаются в паутине советского партийно – хозяйственного аппарата…
Когда дали старт избирательной кампании выборов делегатов Съезда народных депутатов СССР, то от ВИЦ НФА попытался выдвинуться Тофиг Гасымов, физик, и Нариман Зульфугаров, психолог. Кроме них, свои кандидатуры независимо выдвигали востоковед Нариман Гасымзаде и сотрудник Бакинского городского отделения общества охраны памятников истории Айдын Эйвазов. Избирательную кампанию Компартия организовала таким образом, что до этапа «собрание представителей трудовых коллективов» добрался лишь Нариман Гасымзаде, доверенными лицами которого от Института востоковедения вызвались стать я и Иса Гамбаров.
Разумеется, идеологи КПСС ясно осознавали факт утраты партией доверия народа. Именно поэтому в Законе о выборах была предусмотрена такая ловушка для независимых кандидатов, как «собрание представителей трудовых коллективов». Внешне демократическая, в действительности демагогическая и чисто бюрократическая процедура давала возможность отсеять нежелательных кандидатов задолго до начала самих выборов.
На собрание «представителей трудовых коллективов» по избирательному округу, где выдвигался Нариман Гасымзаде, были избраны 470 человек, присутствовали 442. Собрание проходило в зале Дома офицеров на улице Самеда Вургуна. В зале ряды кресел были выставлены в две колонны. В первом кресле каждой колонны сидел секретарь партбюро или парткома какой-либо парторганизации. На каждые пять рядов кресел был назначен один ответственный партработник из райкома партии, который «курировал» первые пять кресел пяти рядов. Естественно, секретари, сидящие в первом ряду, отвечали за своих «коммунистов». За всю операцию несла ответственность секретарь РК 26 Бакинских комиссаров Тамилла Бабаева.
То, что все сидящие в зале люди были членами партии, несущими ответственность перед «вышестоящими товарищами», я узнал совершенно случайно. Накануне дня «собрания» я встретил на улице своего знакомого еще со студенческих лет, которого не видел долгие годы. Как водиться, пошли расспросы. Я узнал, что Бейверди работает освобожденным парторгом крупной обувной фабрики. На его вопрос, чем же занимаюсь, я с гордостью ответил, что «организовываю Народный Фронт». Бейверди был изумлен и схватив меня за руку, воскликнул: «Так из-за тебя все мои беды последнего месяца!» Пришел мой черед удивиться. Какое я мог иметь отношение к обувной фабрике? Бейверди пришлось рассказать про свои беды: «Вызвали меня в райком, велели отобрать 10 сознательных и честных коммунистов для ответственного дела. Для чего, не сказали. Вернулся я на фабрику, подумал, посоветовался, составил список из десяти имен самых сознательных и честных, и отнес в орготдел райкома. Вызвали их на собеседование, без меня. Забраковали девятерых, отобрали одного. Меня вызвали и намылили шею, сказали, что не знаю людей. Пришлось составлять новый список из десяти фамилий. С ними тоже провели собеседование и отобрали еще одного, остальных вернули, меня снова отругали, потребовали новый список. Я стал расспрашивать своих, о чем же их расспрашивали в райкоме. Самому интересно стало. Начали рассказывать, что с каждым из них говорили минимум час, задавали самые разные вопросы, от жизни и быта до политических взглядов. Один рабочий сказал, что «в космос легче отбирают». Я проанализировал, кого же из этих двадцати отобрали. Не хотелось, чтобы мне, не дай бог, влепили выговор. Долго думал и понял, что среди двадцати рабочих эти двое были относительно самыми плохими. В том смысле, что и знаний у них было меньше, и твердости недоставало, и вообще, с гнильцой они были. Взял и составил список из десяти самых беспринципных и подлых коммунистов нашей фабрики, отвез их в райком, вернулся на работу и стал дожидаться. Через два часа из райкома позвонили и с восторгом поздравили меня с «чрезвычайно успешным выполнением задания райкома». Потом я узнал, что людей отбирали для какого-то собрания, где надо было прокатить какого-то человека из Народного Фронта. Значит, это против тебя я отбирал всякую шваль из нашего трудового коллектива».
Я безнадежно махнул рукой и мы попрощались. «Управляемая демократия», как и народная демократия, рождалась и крепла в горниле «перестройки».
На собрании были соблюдены все формальности. Все четыре кандидата на выдвижение в кандидаты выступили перед собравшимися. Академик Зия Бунядов, писатель Анар Рзаев, рабочий-нефтяник Абульфаз Рагимов и востоковед Нариман Гасымзаде изложили свое видение роли депутата на Съезде, избиратели задали свои, как полагалось, в основном заранее подготовленные вопросы и получили ответы. Потом состоялось голосование. Академика Зию Бунядова поддержали 125, Анара Рзаева – 417, рабочего Рагимова Абульфаза – 342, востоковеда Наримана Гасымзаде – 49 человек. Собрание представителей трудовых коллективов сочло, что кандидатом в депутаты достоин стать писатель Анар Рзаев. Под конец Иса Гамбаров сумел взять слово и высказал залу и представителям номенклатуры горькие слова упрека, а также грозное предупреждение о неминуемом крахе и возмездии.
Все, что планировал ВИЦ НФА из того, что можно было оценить как сотрудничество с властной верхушкой в деле перестройки общества и вовлечения масс в созидательную работу, было провалено. Полная неудача. Но ВИЦ понимал, что изменения неизбежны, и продолжал заседать, обсуждать, готовить обращения – нашу реакцию на союзные события, хотя работа была затруднена до крайности. В это время началась работа историка Арзу Абдуллаевой с группой активистов по сбору информации о событиях ноября-декабря 1988-го года в Армении, когда завершилась этническая чистка азербайджанцев в Армении. (Эта работа будет завершена в 1990-м году; на основе этих данных Ариф Юнусов напишет статью в «Экспресс - Хронику», неформальную газету братьев-диссидентов Кирилла и Александра Подрабинек - «Депортация азербайджанцев из Армении в 1988-м году». На статью, невиданное дело, поступила официальная реакция из КГБ Армении. Армянские чекисты написали в диссидентскую газету, что при переселении из Армении погибли не 225, как утверждает азербайджанская сторона, а всего 25 человек, и те умерли не насильственной смертью, а от различных болезней, включая пневмонию).
В январе 1989 года кто-то принес мне из Баксовета книгу «Для служебного пользования» со списком исторических памятников, охраняемых государством. Лицо, принесшее книгу, был в ярости, все время тыкал на определенные страницы и говорил, что «Везиров распорядился все албанские памятники переписать как армянские…». Мне было известно о спорах историков об албанском наследии и такое волюнтаристское вмешательство высшего азербайджанского партийного руководителя в научный спор могло говорить только о приказе из Москвы. Сейчас я понимаю, что мной умело манипулировали, используя мое недовольство уровнем защиты национальных интересов руководством республики. На самом деле Везиров старался как мог, особенно в вопросе принадлежности Карабаха. Но в то время он в моих глазах все больше и больше превращался в одиозную фигуру типичного партократа, враждебного народу и перестройке.
Однажды член ВИЦ НФА Сабит Багиров предложил мне свидеться с «интересным человеком». Я согласился, и поздно вечером мы отправились в здание Госснаба республики. «Интересным человеком» оказался «Али муаллим», заместитель директора Вычислительного центра Госснаба. Из недолгой беседы с ним стало ясно, что мои смутные догадки об источниках силы националистов имели под собой самые серьезные основания. Собеседник начал убеждать меня согласиться на объединение ВИЦ НФА с националистами. «У них массовая база, но нет интеллекта. У вас – интеллект, но нет базы. Если вы объединитесь, то станете реальной силой, получите реальную поддержку Совета Министров. Как по вашему, откуда взялись на Мейдане палатки, дрова и продовольствие?» Я продолжал убеждать его о невозможности альянса демократов и националистов: «Эти люди не понимают, что такое честь и совесть. Они не понимают, что такое данное слово, закон и порядок. Они невежественны. Они – прямая агентура партийно-хозяйственной мафии». Собеседник, видимо, удивился моей политической наивности и идеологической ангажированности. «Хорошо, вы доверяете своим товарищам из ВИЦ НФА?» «Безусловно» - горячо сказал я. «При объединении зарезервируйте за собой минимум 50% мест в руководящих органах, и они не смогут работать без того, чтобы договориться с вами».
Мы расстались. Несколько дней я обдумывал этот разговор. Внутри ВИЦ НФА стараниями Хикмета Гаджизаде, близкого друга Исы Гамбарова, сложилась группа сторонников альянса с националистами. На каждом собрании они включали в повестку дня вопрос об альянсе и все время убеждали о пользе этого шага. Я видел, что наши теоретические разговоры без выхода на массы, а это было чрезвычайно затруднено условиями особого положения, были малоэффективны. Практически сторонников объединения было уже большинство, однако авторитет трех противников альянса с националистами – Тофига Гасымова, Лейлы Юнусовой и меня – практически не давал шансов Хикмету провести свое предложение.
Через несколько дней, когда Хикмет снова предложил обсудить вопрос объединения, я поддержал это предложение. Тофиг и Лейла были категорически против и предсказывали крах демократии в таком альянсе. Я сказал им об идее паритета в руководящих органах и сначала Лейла, потом и Тофиг смягчились и дали согласие на то, чтобы мы уполномочили Хикмета Гаджизаде и Агаджавада Саламова на ведение переговоров с националистами. Через несколько дней они доложили, что переговоры с «Варлыгом» завершились, националисты согласны на паритетные управляющие структуры, согласован «Координационный совет» из десяти человек, по пять от ВИЦ НФА и от «Варлыга».
8-го марта 1989-го года в квартире болеющего всей душой за единство Агаджавада Саламова в поселке Ахмедлы, окраинном районе Баку, состоялось первое заседание Кордсовета. От ВИЦ в Кордсовет вошли Тофиг Гасымов, Лейла Юнусова, Агаджавад Саламов, Хикмет Гаджизаде и автор этих строк. От «Варлыга» Иса Гамбар, Наджаф Наджафов (снятый после «Мейдана» с поста главного редактора «Молодежи Азербайджана»), Панах Гусейнов, Вургун Эйюбов и заочно Абульфаз Алиев, который якобы скрывался.
На первом же заседании Кордсовета было решено приступить к реализации трех ближайших задач:
1. Обратиться к известным деятелям культуры с просьбой поддержать НФА.
2. Обратиться в Президиум Верховного Совета Азербайджана с просьбой признать НФА, а также к Первому секретарю ЦК АКП Везирову А.Х. с просьбой оказать влияние на ВС Азербайджана.
3. Провести всесоюзную конференцию на тему: «Выборы на Съезд народных депутатов СССР в Азербайджане».
Естественно, что к деятелям культуры взялись обратиться те члены ВИЦ НФА, которые хорошо их знали. Я обещал встретиться с моим бывшим соседом, народным писателем, членом ЦК Компартии, депутатом ВС Азербайджана, ветераном Великой Отечественной войны Исмаилом Шыхлы. Иса Гамбаров взял на себя переговоры с поэтами Сабиром Рустамханлы и Бахтияром Вагабзаде. Еще кто-то обещал переговорить с прозаиком Юсифом Самедоглу, главным редактором литературного журнала «Азербайджан», сыном выдающегося азербайджанского поэта Самеда Вургуна.
Второй вопрос решался просто; составление писем в партийные и советские инстанции в ВИЦ НФА чем-то напоминали картину «Запорожские казаки пишут письмо турецкому султану».
Реализовать третий вопрос взялась Лейла Юнусова, у которой наладились какие-то связи с внешним миром.
В письме-обращении в ВС Азербайджана и Везирову, естественно, педалировалась тема поддержки обществом процесса перестройки и необходимости диалога партии с массами на новых началах.
Не было никакого сомнения, что ВИЦ НФА находился под колпаком КГБ и ЦК был осведомлен о том, что у нас происходит. Дальнейший ход событий показал, что ЦК был осведомлен обо всем и подробно.
Разумеется, из всех трех решений, который принял Кордсовет, обеспокоило ЦК только проведение всесоюзной конференции. Видимо, партийная верхушка республики и лично Везиров еще не представляли реакции ЦК КПСС на информацию из республики о наглом и безобразном нарушении прав избирателей и общественных организаций. То, что этой информацией воспользуются критики Горбачева из либерального лагеря, а также, возможно, западные аналитики, оценивающие способность Горбачева управлять партийной машиной для перестройки, сыграла главную роль в том, что Везиров среагировал на обращение ВИЦ НФА, уполномочив своего друга, главного редактора газеты «Коммунист» Джамиля Алибекова на переговоры с членами Кордсовета.
Джамиль Алибеков оказался мягким и доброжелательным человеком, настроенным на поиск компромиссов. Но его посредничество носило несколько комичный характер, поскольку Везиров решил расколоть Кордсовет, используя для этого, как приманку, возможность встречи простых людей, коими мы все были, с таким важным лицом, как Первый секретарь ЦК КПА. Поэтому Везиров через Джамиля Алибекова предложил Кордсовету встречу, но принять соглашался только трех человеков. Кордсовет, естественно, отказался от встречи.
В то время Лейла договорилась, о приезде в Баку из Москвы двух журналистов и одной известной правозащитницы, а также председателя народного движения «Бирлик» из Узбекистана, доктора физико-математических наук Абдурахмана Пулатова. Одним из журналистов, как радостно она сообщила членам ВИЦ, будет корреспондент английской газеты «Гардиан» Джонатан Стил!
Надо сказать, что заседания ВИЦ, ввиду роста числа участников собраний, проходили уже не в квартирах (Хикмета Гаджизаде, Лейлы Юнусовой), а в двухкомнатной квартире недалеко от стадиона. Свою квартиру, полностью освобожденную от мебели для основательного ремонта, предложила педагог Джаббарова Замина, близко к сердцу принимавшая вопрос Карабаха. В пустой комнате мы поставили по углам ящики из под помидор, из соседней стройки притащили необструганные доски-горбыль и поставили на ящики, и стали заседать в этой квартире. Потом кто-то притащил старый стол. На каждом заседании появлялись новые люди, их приводили с собой старые члены. Не все оставались. Кто-то слушал наши дискуссии и уходил навсегда. А кто-то, послушав нас, считал, что единственное, чего не хватает ВИЦ НФА, так это его советов, и, попросив слова, начинал с жаром убеждать нас сделать то-то и то-то. Слух о неких чудаках, которые создавали НФА, гулял по городу и возбуждал интерес у людей. Так, однажды пришел некий молодой человек, где-то час слушал наши обсуждения, затем встал и с видом человека, открывшего нечто важное, начал наставлять нас на путь истинный: «То, что вы делаете, глупо. Без поддержки больших начальников вы ничего не сумеете достичь. Вам необходимо договориться с одним большим начальником и начать работать на него. Взамен вы будете иметь его поддержку, продвигаться наверх, получать какие-то ресурсы, новые возможности»… Мы все с удивлением слушали этот манифест открытого приспособленца. Этого человека звали Джумшуд Нуриев. Он один единственный раз появился в ВИЦ НФА, и не встретив понимания, исчез. Но с того времени он возненавидел Фронт. Он нашел-таки такого «большого начальника», благодаря ему достиг каких-то постов, стал в 1990 году депутатом Верховного Совета, но, попав в опалу к Гейдару Алиеву, с 1995-го года потерял любую возможность примкнуть к какому-нибудь новому «большому начальнику».
Джамиль Алибеков попросил нас о встрече и предложил встретиться с Везировым теперь уже пяти членам Кордсовета. Отказ был категорическим – только все десять! В полном составе! Контрпредложение гласило: 9 человек. Я вдруг понял для себя: какой-же этот Везиров человек мелочный и мелкий! После резкого отказа Кордсовета Везиров принял наши условия. Алибеков назначил нам день встречи – 16 апреля.
В назначенный час все десять членов Кордсовета были в знакомом мне, Лейле и Тофигу, кабинете с овальным столом. Вошел Везиров, очень злой. Начал с того, что предложил назвать нашу организацию не Народным Фронтом, а как-то иначе. За всех ответил Агаджавад Саламов; «Товарищ Везиров, человек стыдится своего имени, скрывает, меняет его, если совершает нечто предосудительное. Мы же ничего подобного не сделали, зачем же нам менять название?».
Тогда ответ Агаджавада показался мне очень правильным. Откуда мне было знать, что НФА скоро запятнает себя такими преступлениями, что ему уже не поможет даже изменение названия.
Но тогда Везиров битый час спорил с нами, уговаривая взять другое название. Не Фронт, только не Народный Фронт. Никого не убедил, более того, его настойчивость еще больше сплотила нас. Тогда он стал уговаривать нас отложить создание НФА на некий неопределенный срок. На какой? Он скажет. Но потом. На что Кордсовет вежливо, но твердо ответил, что если народ создает свой Фронт, то не нуждается в чьем-либо разрешении.
Вдруг он перевел разговор на тему Карабаха. Тут я сказал ему, что все государственное устройство СССР необходимо менять, демократизировать его, из матрешечной модели перевести в матричную. Он зло посмотрел на меня и поинтересовался, являюсь ли я специалистом по межнациональным отношениям и государственному строительству? Я, конечно же, понял его иронию, но ответил, что таковым не являюсь, но способен выслушать других людей и отделить дельное предложение от бессмысленного. Я сказал, что знаю двух архитекторов и одного ученого историка, которые глубоко занимаются этими вопросами. Он оживился и сказал, вставая: «Все, жду вас с этими специалистами завтра в это же время»…
Встреча закончилась ничем. Кроме этого загадочного интереса к новаторским идеям моих знакомых архитекторов.
Это были Санан Саламзаде и Джахангир Мамедов. Они приходили ко мне с развернутым проектом переустройства СССР на более демократической основе. Каждое более мелкое этническое или территориальное государственное образование в СССР находилось внутри и в составе более крупного и полностью зависело от его воли: автономный округ или область в составе союзной республики, союзная республика в составе Советского Союза. Два товарища-архитектора, исходя из своих знаний об организации пространства и функциях частей целого, предлагали преобразовать характер отношений между субъектами союзного государства в равноправные во всех сферах. В этом случае административная подчиненность, установленная силой, преобразовалась бы во взаимозависимость, основанную на экономическом, культурном, политическом и духовном интересе.
На следующий день я, два автора проекта, Лейла Юнусова и историк, доктор наук Рауф Гусейнов из Института истории АН Аз. ССР, отправились на встречу с Везировым. Архитекторы изложили свой проект научного переустройства союзного государства. Везиров еле скрывал скуку. Мне показалось, что он их даже не слушает. Когда они закончили, Везиров сухо спросил: «Все? Спасибо, ребята».
Потом повернулся к Лейле и ко мне и… начал уговаривать нас не проводить намеченную конференцию. Мы были разъярены - провести такие псевдовыборы, плюнуть в лицо нации и еще уговаривать нас никому о его художествах не говорить, мог только абсолютно бесчестный человек. Наш ответ был однозначным : «Нет»! Везиров предложил провести конференцию летом, обещал дать под эту цель молодежный лагерь «Гянджлик» в Загульбе, на берегу моря. Ответ был один: нет. Вдруг он сказал нечто совершенно глупое, обращаясь персонально ко мне:
- Хочешь, я тебя назначу первым секретарем райкома партии?
Вместо меня ответила Лейла Юнусова:
- В тот день, когда вы назначите его секретарем райкома, я перестану здороваться с ним.
- Почему? – удивился Везиров.
- Потому что он будет вынужден стать одним из вас, врать, юлить, брать взятки. Или же вы сами его запятнаете, вытолкнете из своих рядов.
Нервы Везирова не выдержали, он начал орать на Лейлу. Я встал и спокойно сказал пришедшим со мной:
- Идемте!
Везиров осекся. На его лице отобразился испуг. Он не достиг своей цели. Схватив Лейлу за руку, он извинился и попросил нас сесть. Мы вновь расселись. Везиров опять завел разговор о необходимости не проводить конференцию. Наш ответ был прежним: нет.
Поняв, что переубедить нас не удастся, Везиров сухо попрощался с нами. Первый раз в этот кабинет я приходил полный надежд, как коммунист к своему лидеру. Сейчас я уходил врагом.
После встречи с Везировым ВИЦ НФА распространил сообщение о ней. Тон сообщения и формулировки свидетельствуют о том, что НФА дистанцировался от реакционного руководства АКП и пытался противопоставить себя компартии как равную силу, хотя бы в словесном отношении.
«14-го апреля 1989-го года Первый секретарь ЦК Компартии Азербайджана Везиров А.Х. встретился с членами координационного совета (КС) ВИЦ НФА. Во время встречи, которая продолжалась несколько часов, была разъяснена позиция руководства республиканской компартии в отношении роли организаций, создаваемых на базе общественной самодеятельности граждан в процессе перестройки. Первый секретарь сообщил, что он ознакомлен с подготовленной ВИЦ НФА программой и, по его мнению, общие цели руководства партийного аппарата и людей, выдвинувших инициативу создания НФА, одинаковы. В то же самое время Первый секретарь попытался обосновать отсутствие потребности в создании НФА и то, что деятельность ВИЦ препятствует деятельности партийного аппарата. Члены КС заявили, что создание массовой организации сторонников перестройки является единственной гарантией необратимости и победы перестройки. Без политической самодеятельности низовых масс невозможно революционное обновление общества и преодоление сопротивления ненавистной командно-административной системы. До сведения Первого секретаря было доведено, что создание НФА является выражением воли не только группы лиц, объединенных в ВИЦ, но и тысяч членов партии и беспартийных. Первому секретарю было заявлено, что на обращение ВИЦ о регистрации не было получено никакого ответа, хотя срок, предусмотренный законом, истек. Везиров А.Х. дал гарантию тому, что после тщательного изучения представленных ВИЦ Программы и Устава будет дан соответствующий ответ».
На общем собрании ВИЦ НФА итоги встречи были положительно оценены.
Конференция должна была состояться 21-го апреля 1989г . 18-го на собрании ВИЦ НФА Иса Гамбаров предложил отменить конференцию. Его предложение несколько пассивно, но поддержал и появившийся в ВИЦ НФА Абульфаз Алиев, который считался вроде духовного авторитета у националистов. Я резко возразил. Началось обсуждение. Оно длилось, может быть, целый час. Иса упорствовал на принятии предложения Везирова перенести конференцию на лето, в Загульбу. Я понял, что он встречался с Везировым, возможно, не один, а вместе с Абульфазом Алиевым, и обещал изменить решение ВИЦ. Я предложил голосовать. 20 - за конференцию, против - 5.
Иса предложил продолжить обсуждение. Еще битых полчаса обсуждали одно и тоже. Опять я, чтобы положить конец тягомотине, предложил голосовать. 18-за, 7-против. Иса опять предложил продолжить обсуждение. Я понимал, что он надеется взять людей измором. Старый парламентский трюк. Видимо, надеялся стать тем человеком, на которого в будущем ЦК будет делать ставку, как на «понятливого». Я не оправдал надежд ЦК, так как не пошел на уступки, был тверд в своем намерении разоблачить везировские фальшивые «советские» выборы на съезд народных депутатов. В июне, даже если он сдержит слово и даст нам провести конференцию, в условиях уже проходящего и действующего съезда, после утверждения мандатной комиссией полномочий депутатов наши потуги разоблачить подтасовку результатов выборов и их антидемократичность стали бы подобны сводке погоды на прошедшую неделю.
Я восхитился умением Исы манипулировать мнением аудитории, но решил, что пора кончать балаган и завершил дискуссию. Иса сказал, что я буду «горько сожалеть об этом». Эта была неприкрытая угроза, я ее так и воспринял. Но что мог сделать мне этот пришлый? Мои соратники – верные и бескорыстные люди. Ничего он мне не сделает.
Вечером мне позвонил и попросил встретиться товарищ студенческих лет. Он был полковником милиции. Встретились у меня во дворе. Погуляли около часу. Он расспросил о моем видении ситуации. Я обрисовал ему, как я вижу положение, куда идем, что будет. Я все еще верил Горбачеву, не верил в перспективы Везирова, тревожился за Карабах. Когда я закончил, мой старый приятель мягко укорил меня:
-Ты не знаешь, с кем связался? Это же агенты Гейдара Алиева. Это все – его трайб, его клан. Он внедрил своих людей всюду, и теперь они используют тебя и твоих товарищей для того, чтобы подняться с колен, куда их опустила перестройка и Горбачев. Помяни мое слово, Везиров не враг Азербайджану, просто игра идет очень сложная, и он не все может. Его свалят – будет хуже.
- Я тоже не враг Везирову. Но быть настолько отсталым, чтобы отправить на политическую битву с армянской интеллигенцией на Съезд народных депутатов доярок и хлопкоробов, не знающих русского языка? Так он доказывает любовь к родному Карабаху? Я верю тебе, что село Ханкенди было приданым его бабушки, но причем тут фальсификация выборов? Почему он не приводит в действие советские законы, которые легко пресекут любую антигосударственную деятельность?
- Ему это не разрешает Москва.
- А мне Москва запретить не может. Я буду делать то, что хочу и могу.
- Ну что ж, моего совета ты не послушался. Урок тебе даст история.
«Всесоюзную конференцию» мы провели в два приема – у меня и в доме Беджана Фарзалиева, преподавателя Аз.ИСИ. Близкий друг Абульфаза Алиева и Рагима Газиева, маленький, худой, очень смуглый, с глазами навыкате, с концентрическими кругами в зрачках, с пышными неухоженными усами, одетый в голубой в полоску узкий костюм, он напоминал мне героев бразильского кино. Беджан был неотесан и глуп, жена же его была умна, хитра и умело рулила им. Дом Беджана находился в нагорной части города, в Ясамале.
На конференции у меня дома мы рассказали русскому и английскому журналистам, правозащитнице из Москвы и узбекскому гостю о ситуации в республике, о нарождающемся Народном Фронте, наших трудностях, Карабахе. Я рассказал также о подоплеке сумгаитской провокации. Когда я упомянул о роли секретаря Абшеронского райкома в разжигании страстей и пособничестве погрому, Иса прошипел мне: « Не выдавай наших…». На что я спокойно ответил: «Это ваши, а не наши…» Вторая, банкетная часть конференции в доме Беджана запомнилась мне тостом Джонатана Стила: «За конец последней империи»…Ах, вот в чем дело! Я хотел перестроить мою родину, могучий Советский Союз. А они хотят его разрушить. Я нехотя пригубил шампанское и задумался. Энтузиазм остальных меня озадачил. Они понимали, предвидели свое будущее?
Ночевать к себе домой Джонатана Стила забрал Нариман Зульфугаров. Ночью к ним вломились солдаты и милиция, забрали их и продержали в отделении до утра. Английского журналиста обвинили в нарушении режима особого положения и отправили восвояси, а Наримана, после внушения, отпустили.
Основным каналом передачи информации на Запад для ВИЦ НФА стала связь с радиостанцией «Свобода» в Мюнхене. Главный редактор азербайджанской редакции «Свободы» Мирза Хазар стал голосом азербайджанской революции, вещающей на Азербайджан на азербайджанском языке. Народ жадно внимал Мирза Хазару. Доверие к советским средствам массовой информации было минимальным, а к азербайджанским – нулевым. Азербайджанский народ не верил в «перестроечную прессу», которая в то время пользовалась огромной популярностью в СССР. Причина - в тенденциозном освещение событий в Нагорном Карабахе, в плохо скрываемой враждебности. Азербайджан политически относился либеральной Москвой к реакционной «татаро-монгольской коннице», уходящей «партхозноменклатуре».
Как бы то ни было, одной из задач НФА должен был быть союз с демократическими силами СССР. Изменение имиджа Азербайджана было необходимо, ибо репутация сторонницы реакции наносила огромный ущерб интересам республики и унижала нацию. Кроме того, новые силы страны для победы демократии нуждались в том, чтобы избавиться от стереотипов, от предрассудков и фобий. Новая система отношений и ценностей, к которым стремились зародившиеся новые силы, должна была быть свободной от унижающих достоинство предрассудков.
В мае ВИЦ НФА попытался провести митинги. Переговоры с городскими властями шли туго, но давление масс было ощутимо. Власти решили открыть клапан и выпустить лишний пар: митинг разрешили, но на стадионе «Спартак».
На «Спартаке» мы провели два митинга, которые трудно было назвать многолюдными. Да и размер небольшого стадиона не позволял проведение большого митинга. От ВИЦ НФА выступал на митинге Иса Гамбаров. Тема всех выступлений была стандартная. Карабах, несправедливость Центра, трусость республиканских руководителей. Тем временем открылся Съезд народных депутатов СССР. Начались выступления известных деятелей культуры и искусства, и ранее безвестных людей, одним выступлением превратившихся в знаменитости. Народ слушал, затаив дыхание, узнавая о самом себе страшную и горькую правду.
На Азербайджан все это мало влияло. Наша делегация на Съезде была одной из самых консервативных. Выступление академика Пюста-ханум Азизбековой, посвященное дружбе двух бакинских комиссаров – Степана Шаумяна и Мешади Азизбекова - была признана московской прессой самой безликой. Везиров с его командой застойных карьеристов интеллектуально не мог произвести что-либо, выходящее за рамки официальных шаблонов советского агитпропа. А в это время на трибуне срывали аплодисменты армянские депутаты Генрих Игитян, Людмила Арутюнян, Галина Старовойтова и др. Среди азербайджанских депутатов духу времени частично соответствовали лишь выступления физика Тофика Исмайлова и композитора Арифа Меликова.
В адрес ВИЦ НФА пришло приглашение из Эстонии принять участие в работе Антибольшевистского Фронта. В Кордсовете решили командировать Лейлу Юнусову и меня. 30-го апреля мы прилетели в Таллин и связались по телефону с нужным человеком. Встретились. Координатор оказался татарином, жутким эстонским националистом, но терпимым к нашим перестроечно-реформистским воззрениям. Ночь мы провели в Таллине, а утром на стареньком «Жигули» отправились в Вильянди. Здесь мы поменяли машину, и нас отвезли дальше, в лес, в хутор Лооди. Собралось человек 80: украинец Лукьяненько, узник с лагерным стажем двадцать четыре года, Март Никлус, эстонский диссидент со стажем 16 лет лагерей, два армянских диссидента – Мгер и Вардан – каждый со стажем по 8 лет лагерей.
31 апреля-1 мая прошла конференция. Обсуждали одно – как избавить народ от тирании КПСС и КГБ. Представители каждой республики и организации рассказывали о своих проблемах и методах деятельности. Мы рассказали о том, как идет организационное становление НФА. Мне задали вопрос о Карабахе: чей он? Я ответил, что Карабах должен принадлежать людям, которые там живут, землю надо раздать крестьянам, обеспечить им экономическую свободу, тогда политические вопросы отойдут на второй план. Затем слово предоставили двум молодым людям из Грузии. Они сказали, что привезли с собой кассету с видеосъемкой кровавого побоища в Тбилиси 9-го апреля 1989-го года. Хозяева нашли телевизор и видеоплеер, все уселись и один из грузин начал комментировать происходящее на экране.
Был виден ночной проспект Руставели, запруженный толпой. В полутьме – трибуна перед зданием парламента. Горячо выступает оратор, на грузинском. В Вильянди молодой холеный грузин лениво переводит: «Ну, он говорит, что мы не уйдем, пока наши требования не будут приняты». Затем еще один оратор, что-то выкрикивает, толпа в ответ что-то отвечает хором. Грузин переводит: «Ну, они клянутся, что готовы умереть, но отсюда не уйдут». Еще оратор, еще выкрики, еще клятвы. «Стоять насмерть и не уходить»!
Потом показался священнослужитель. Наш грузин оживился: «Это Католикос Илия II, очень авторитетный, сейчас он будет говорить, что надо расходиться, но его не послушаются». Да, католикос что-то сказал, поднял руку, еще что-то сказал, отошел в темноту. К микрофону подошел еще один оратор, начал выкрикивать и потрясать кулаками, толпа в ответ закричала. Грузин с гордостью сказал: «Ну вот, видите, народ клянется, что не разойдется…» Тут опять к микрофону подошел католикос. Грузин начал переводить более точно: «Дети мои, раз вы приняли решение остаться здесь и не приняли моего совета, то знайте, что через десять минут произойдет нечто страшное. Я это знаю из очень достоверных источников. Молитесь Господу, готовьтесь к встрече с Ним, думайте о Нем…»
Затем камера начала показывать в абсолютной тишине толпу склонивших голову людей. Минута, вторая, третья. Грузин продолжал гордо комментировать в тишине: «И так мы стояли десять минут молча…»
И в хуторе Лооди восемьдесят человек просидели десять минут, глядя на полутемную улицу Руставели в далеком Тбилиси, двадцать два дня тому назад. Мы уже знали результат, на Съезде уже выступали депутаты, офицеры и генералы. Вдруг послышался рокот дизелей бронетранспортеров, камера в руке оператора начала прыгать, толпа побежала, оператор то ли упал, то ли выронил камеру, но неподвижная камера показывала ноги бегущих в темноте людей.
Потом – яркий солнечный день, свежая зеленая трава, на траве – ряд трупов. Грузин продолжил свои комментарии: «Убили восемнадцать человек. Травили газом. Экспертная комиссия подтверждает, что этот газ советские войска использовали в Афганистане. Били и рубили саперными лопатами…»
Я был подавлен. Я не понимал гордости и торжествующей, почти левитановской, интонации молодого комментатора. Я вспоминал Мейдан в Баку и понимал, что эти клятвы не уходить с площади не только клич свободы, но и попытка кого-то сместить с поста, чему-то помешать, куда-то направить русло событий, добиться большей дестабилизации…
Когда мы вернулись в Баку, материалы конференции Антибольшевистского Фронта были уже на столе у Везирова. Меня вызвал к себе президент АН Азербайджана Эльдар Салаев и посоветовал быть осторожней:
- На собрании городского партактива Везиров метал громы и молнии в твой адрес, называл тебя полковником ЦРУ.
Что ж, звание полковника ЦРУ совпадало с моим возрастом, я вполне мог бы быть полковником. Через несколько месяцев азербайджанские национал-радикалы начнут распространять про меня слух, что я – полковник КГБ.
Мы тщательно отшлифовали наши документы – Устав и Программу. В начале мая у меня на квартире Кордсовет встретился с именитыми писателями Азербайджана – Бахтияром Вагабзаде, Исмаилом Шыхлы, Сабиром Рустамханлы и Юсифом Самедоглу. За стаканом чая мы обсудили ситуацию и заручились их поддержкой. Они сообщили, что нас поддерживает и поэт Мамед Араз, но из-за болезни не имеет возможность присутствовать на наших мероприятиях. Он дает нам карт-бланш на то, что бы упоминать его имя в числе тех, кто будет подписывать документы в поддержку НФА.
Через день Бахтияр Вагабзаде выступил по радио «Свобода» и провозгласил, что «враг Народного Фронта Азербайджана – враг Азербайджана». Это был болезненный удар по «партноменклатуре» и лично по Везирову. «Теперь он станет сговорчивее» - говорили мы. Ведь статусная интеллигенция в СССР, особенно в Азербайджане, всегда играла роль смазочного масла в шестеренках властного механизма. Теперь масло решило пойти против механизма, это был первый сигнал того, что начался слом механизма.
Активисты ВИЦ НФА размножили и стали распространять по всей республике обращение к народу, подписанные известными деятелями литературы. Заседания на квартире Замины Джаббаровой завершились, нас приютил Юсиф Самедоглу. Его большой кабинет главного редактора литературного журнала «Азербайджан», органа Союза писателей республики, находился в огромном старинном здании напротив метро «Баксовет». Хотя помещение было запущенное, но было светло и просторно.
************
В середине июня 1989г. Лейла Юнусова принесла весть от Грузинского Народного Фронта: «Братья! У нас пожар! Помогите!» Ситуация была серьезная – в Борчалы (грузины этот регион называют Квемо-Картли), территории от Тбилиси до границы с Азербайджаном, где проживали азербайджанцы, началось опасное противостояние с грузинами. После короткого собрания ВИЦ НФА решил мобилизовать интеллигенцию - выходцев из Борчалы и выехать в Грузию - спасать ситуацию.
Надо отметить, что к тому времени в составе Кордсовета появилось новое лицо – Этибар Мамедов, сотрудник факультета истории Азгосуниверситета, ученик Абульфаза Алиева. При ротации состава Кордсовета большинство старых членов, отдали предпочтение Этибару Мамедову, как более радикально настроенному в отношении Везирова человеку. Готовность Исы Гамбарова искать пути согласия с Везировым при автоматической поддержке Панаха Гусейнова начала раздражать большинство. Панах, как мы поняли, опекался Исой только с целью иметь два голоса при голосовании. Но и радикализм Этибара, как выяснилось позднее, имел свою подкладку, что впервые проявилось во время нашей поездки в Грузию.
В третьей декаде июня 1989 года 21 человек – активисты ВИЦ НФА плюс несколько выходцев из Борчалы – выехали поездом в Тбилиси. Из известных мне деятелей культуры и науки с нами были поэт Зелимхан Ягуб и историк Юнис Насибов из Института истории АН. В пути я стал невольным свидетелем сценки, которая как бы предвосхитила многие последующие события в НФА. Тофиг Гасымов и Этибар Мамедов заспорили о целях НФА. Тофиг горячо утверждал, что конечной целью является демократия, власть народа. На что Этибар отвечал с ухмылкой: «Сие утверждение есть абсолютная наивность, ибо власть всегда и везде принадлежит бессмертной мафии. Что же касается непрерывности политического процесса, то она объясняется просто: одна непобедимая и бессмертная мафия побеждает другую непобедимую и бессмертную мафию. Мафии непобедимы народом, друг друга же они могут и должны перебороть, ибо в противном случае не стало бы Истории». Исчерпав свои аргументы, они обратились ко мне, как к арбитру. Что же я мог ответить им? Я сказал, что мне по душе позиция Тофига, но то, что говорит Этибар, реальность. Задача НФА состоит в том, чтобы реальностью стало первое.
В Тбилиси мы отправились на проспект Руставели, к Дому кино, где, как нам было сказано, размещался временно НФГ. Площадь перед зданием была запружена народом. Мы послали какого-то шустрого товарища оповестить хозяев о своем приезде, сами же стояли в толпе.
Нас пригласили внутрь, и, пробив толпу, делегация вошла в здание Дома кино. Нас повели наверх, в большой зал, где собрались… боже мой, все известные актеры, режиссеры, писатели, ученые Грузии! Мы там, у себя в Баку, еле наскребли пять литераторов для поддержки НФА, а тут весь цвет грузинской интеллигенции! Тут знаменитые диссиденты Звиад Гамсахурдия и Мераб Костава, имена которых мы слышали из зарубежных радиоголосов!
Нас представили, и начались выступления грузинских коллег. Но, господи, какую же они несут ересь! Азербайджанцы Борчалы, оказывается, подручные империи, они против Грузии… Это говорит высокий, до сегодняшнего дня очень симпатичный мне актер, он кажется, играл милую роль в короткометражном фильме «Бабочки». Какие же они националисты, эти лидеры НФГ! Разве они не понимают, что своей злой воли у несчастных и забитых крестьян быть не может?
Слово взял высокий, седой, с глазами навыкате человек. Все сразу умолкли: Звиад! Он высокомерно обратился к гостям из Баку:
- Что вы думаете о Саингило?
Мы растерянно переглянулись.
- Что такое Саингило?
- А это грузинские земли, которые незаконно и несправедливо отданы Азербайджану и теперь вы это называете Шеки – Закатальской зоной.
Тут взмолился Хикмет Гаджизаде:
- Господа, мы приехали по вашему зову помочь погасить костер, а Вы собираетесь плеснуть в него ведро бензина. Разве сейчас время поднимать и обсуждать подобные вопросы. Давайте говорить о демократии, а не о территории.
Звиад Гамсахурдиа никак не унимался. Он начал развивать тезис о том, что пришлые кочевники-тюрки, осевшие в Грузии, теперь, с началом распада СССР и образованием независимых государств, должны покинуть Грузию и поселиться в Азербайджане.
Тут яростно вмешался Панах Гусейнов:
- Когда и с кем они, как вы изволили выразиться, прискакали в Грузию?
- При Шах Аббасе – ответил Звиад.
- Они прискакали на конях, с копьями и мечами, захватили землю и поселились на ней. Хотите их выгнать? Седлайте коней, беритесь за оружие и начинайте воевать! Обстановка накалялась. Кажется, погорельцы собирались крупно поссориться с добровольной пожарной командой. И тут поднялся Мераб Костава. Это был высокий красивый мужчина. Как я слышал, в отличие от Звиада Гамсахурдиа, он после ареста не сломался, не покаялся, отсидел положенное. Мераб выступил очень миролюбиво и демократично, стараясь потушить пожар, который грозил воспламениться не на шутку. Это была речь мужчины и человека. Грузины остыли. Наши тоже остыли. Было решено, что в сопровождении наших грузинских коллег мы на нескольких машинах разъедемся по селам Борчалы и попытаемся разъяснить людям ситуацию, подсказать выход из положения.
Управлял ходом наших переговоров председатель Народного Фронта Грузии, доктор философских наук Нодар Натадзе. Более амбициозного пустозвона я в своей жизни не встречал. Человек невысокого роста, с гладко выбритой головой, он производил впечатление человека ущемленного и перманентно нуждающегося в самоутверждении. Мне выпало быть спутником Тофига Гасымова и Агамали Садиг Эфенди, поэта из Газаха. Владельцем и водителем «Москвича» был средних лет грузин, который с трудом скрывал свою неприязнь к нам. Но нам было все нипочем. Мы решали важный вопрос, мы творили историю, мы мирили народы, мы срывали заговор центра и местной мафии, ибо мы тогда были уверены, что любой конфликт, любое кровопролитие и провокация несомненно уходят корнями в эти вышеназванные образования. Так учила советская школа. Межнациональная рознь и вражда в начале ХХ века были делом рук силовых структур Российской империи, дабы погасить волю народа к свободе и демократии. И сейчас мы видим, как вспыхивают этнические и территориальные конфликты. Следовательно, в эпоху революционных подвижек реакционная часть ЦК КПСС и КГБ опять прибегает к старому приему «разделяй и властвуй». Мы хорошо учились в школе, мы хорошо изучали историю КПСС, мы знаем марксизм – переродившаяся в буржуазию «номенклатура», разжигая конфликты, пытается спасти свою власть над народом, сохранить контроль над несметными богатствами страны!
В пути выяснилось, что Тофиг хорошо знает стихи многих поэтов, в том числе и сидевшего рядом с нами Агамали Садига Эфенди. Последний был польщен и растроган тем, что его стихи народ, в роли которого в данном случае выступал Тофиг, знает наизусть.
Мы подъехали к селу Фахралы. Не доезжая несколько километров до села, нас остановили пузатые, краснощекие и веселые грузинские милиционеры с автоматами. После объяснений нашего провожатого они пропустили нас в село. «Значит, село в осаде» - подумал я. Когда мы въехали в село, перед сельским клубом стояла взволнованная и рассерженная толпа крестьян. Людей пригласили в клуб, объяснили, что из Баку приехали гости. Первым слово предоставили Юсифу Самедоглу.
Юсиф Самедоглу был поразительно похож на своего отца, поэта Самеда Вургуна. Когда этот невероятно интеллигентный и деликатный человек поднялся, жители села Фахралы начали бешено аплодировать. Как будто сам Самед явился к ним. Хлопали минут десять. Я подумал о магии имени, о том, что после того, как мы потеряли великого патриота Худу Мамедова, быть может, Юсиф Самедоглы сможет стать лицом НФА, человеком, способным помирить по-большевистски настроенные верха и низы. Беседа прошла очень успешно. По мере того, как мы выступали, страх и опасения людей улетучивались. Когда мы спросили, кто выдвигает требование об автономии для азербайджанцев Грузии, крестьяне очень удивились. Они не понимали причины окружения села милицией, не осознавали причин напряженности. Как всякие крестьяне, они боялись новшеств, их пугала и новая организация - НФГ. Когда слово взял я, то предложил борчалинцам влиться в ряды НФГ и бороться вместе с грузинами за демократию. Один из крестьян в ярости закричал:
- Под флаг Ноэ Жордании? Никогда!
- Как же ты жил семьдесят лет под флагом Ленина? Какая тебе разница? - удивился я. - Раз грузины хотят жить под флагом Жордании, вливайтесь в ряды НФГ и вместе работайте на будущее Грузии.
- НФГ не принимает в свою организацию негрузин – крикнули мне из зала.
- Как так? – Я был ошеломлен.
Сопровождающий нас грузин объяснил, что по уставу НФГ грузины и негрузины не могут состоять в одной фронтистской организации, но люди негрузинской национальности имеют право создать свою национальную, по этническому признаку, организацию и вступить в НФГ.
«Господи, это же фашизм…» подумал я. Только что я обратился с призывом к братанию с грузинами, и вот тебе на, оказывается, этого нельзя делать из-за сегрегации в НФГ!
И тут я нашелся:
- Прекрасно! Раз лидеры НФГ заняли такую позицию, то из этого можно извлечь выгоду: азербайджанцы Борчалы слабо организованы. Создавайте свои этнические организации и вливайтесь в НФГ. Но боритесь вместе, за одни цели!
Село успокоилось, люди как будто поняли смысл происходящего. Провожали нас очень тепло.
Так, за несколько дней, наши группы объездили почти все большие села Борчалы, райцентры Марнеули и Болниси. Там, в Борчалы, я увидел секретаря райкома партии, грузина, в котором местные жители из-за его ненависти к азербайджанцам, подозревали скрытого армянина, другого секретаря райкома партии, азербайджанца, который был полностью растерян и производил впечатление безвольного и жалкого человека. «Боже, какие у тебя кадры, моя партия, как ты деградировала…» думал я с печалью. В кабинетах окаменевшие лица, опутанные ворохом инструкций и рекомендаций. «Как бы чего не вышло» - таков был девиз этих руководителей.
После успешного завершения нашей работы в Борчалы грузинские коллеги устроили банкет в Тбилиси. Произносились тосты. Сказал тост и Абульфаз Алиев. Я слушал его корявую и бедную содержанием речь и думал о том, как легко люди поддаются магии примитивных лозунгов.
В ВИЦ НФА уже началась подготовка к проведению учредительной конференции. Проекты основных документов были разработаны и согласованы, события в СССР и республике требовали легитимизации НФА. В Тбилиси мы видели, как учрежденная организация способна аккумулировать вокруг себя большую людскую массу. Вот почему Кордсовет все чаще и чаще обсуждал состав правления, меджлиса и кандидатуру председателя. По уставу, который много раз и горячо обсуждался в ВИЦ и Кордсовете, пост председателя предусматривался, но только с представительскими функциями. Именно это все время подчеркивала Лейла Юнусова, каждый раз говоря, что «председатель НФА – всего лишь английская королева». Эту точку зрения поддерживало большинство. А Тофиг Гасымов был за то, чтобы у НФА вообще не было председателя. «Ребята, я знаю наш народ. Поставьте на это место любого человека, дайте ему самые минимальные полномочия. Но наш царелюбивый народ очень быстро сделает его своим кумиром и посадит на свою голову. Пусть будет коллективное руководство».
Хикмет Гаджизаде, большой поклонник демократии, упор делал на разделение властных функций: конференция или съезд – как источник важных решений, основополагающих документов и легитимизации управляющих структур, меджлис – как парламент с меньшими законодательными полномочиями, правление как правительство и председатель, представляющий эти решения обществу и внешнему миру. Я лично поддерживал необходимость поста председателя НФА, но настаивал на том, что этим человеком должен быть избран известный в республике уважаемый, высоконравственный и патриотичный человек. Когда начались обсуждения конкретной кандидатуры, Иса предложил академика Зию Бунядова, директора Института востоковедения. Академик Бунядов был в действительности одним из самых известных людей Азербайджана. Его популярность еще больше возросла после начала карабахского конфликта. Я подозревал, что эта кандидатура была подсказана Исе Везировым. Хотя директор благоволил к Исе, но, зная непростой характер нашего директора, Иса не стал бы самостоятельно рекомендовать его в председатели НФА, задуманной как демократическая организация. Зия Бунядов был личностью яркой, но авторитарной до предела, а в какие-то моменты и необузданной. В нем слишком часто просыпался командир штрафной роты, идущей на прорыв линии обороны противника. Хотя в 1989 году он стал близок к Везирову, ибо везде поносил Гейдара Алиева, однако ни Тофиг, ни Лейла, ни я не желали видеть Зию Бунядова председателем НФА.
Несколько раз Иса упорно ставил на обсуждение эту кандидатуру. Было понятно, что Бунядов, будучи избран, не будет считаться ни с каким разделением полномочий, а всем членам ВИЦ, если они останутся в НФА при Бунядове, придется уповать на посреднические милости Исы, имевшего хорошие связи с академиком. Как бы то ни было, Тофигу, Лейле и мне удалось окончательно похоронить надежду Исы на то, чтобы посадить Бунядова на пост председателя демократического движения Азербайджана. Я еще раз сорвал закулисную попытку Везирова взять под контроль НФА и сделать его одной из ведомых КПСС организаций.
Я предложил в председатели НФА Исмаила Шыхлы. Это был одним из уважаемых и добропорядочных деятелей культуры Азербайджана. Иса упорно отрицал эту кандидатуру, утверждая, что председатель НФА должен будет часто выезжать в районы, а Шыхлы – не молод и не здоров. Против этого аргумента я не находил доводов, разве что указывал на то, что повседневной деятельностью председатель НФА заниматься не обязан, ему достаточно представлять организацию. Этот мой довод Иса разбивал тем, что здоровый и деятельный председатель все же лучше старого и не совсем здорового.
Я отступился от кандидатуры Исмаила Шыхлы и предложил обсудить Юсифа Самедоглу. Тут аргументы Исы иссякли. Он не мог ничего сказать против этой кандидатуры. Не старый. Знаменитый, правда, больше из-за своего великого отца. Автор модного и очень актуального романа «День казни». Имеет высокий статус в обществе. Человек либеральных взглядов. Толерантный. Имеет выигрышную внешность. Хотя и не оратор, но по Уставу это и не очень требуется. Знаком со многими деятелями культуры союзных республик. Я утверждал, что его имя, где-то ассоциирующееся с понятием «советская официальная культура», притянет к НФА в общем-то осторожную и не склонную к конфронтации с властями азербайджанскую интеллигенцию. Если же в НФА придет интеллигенция, Фронт станет умеренной и эволюционной организацией, действующей в русле закона, мирными средствами.
Неожиданно Иса предложил обсудить кандидатуру Абульфаза Алиева. Для нас это предложение действительно было неожиданным, ибо с тем миром идей, который был заложен в основу программы НФА, эта кандидатура совершенно не увязывалась. Фронт нами мыслился не как националистическая, а демократическая организация. Фронт должен был объединять и защищать сторонников реформ общества. Абульфаз Алиев сам нуждался в защите. Кроме того, его тюремное прошлое неизбежно стало бы отпугивать людей умеренных, не склонных к конфронтации с властью. К тому же мы недостаточно его знали. Он больше отмалчивался, не высказывал своего мнения, как будто все время чего-то выжидал. Все эти мысли я высказал вслух Кордсовету в присутствии самого Абульфаза Алиева. И тут Лейла Юнусова добавила, что не верит в толерантность Абульфаз бея. Сумеет ли он остаться в рамках той весьма скромной роли, которую отводит Устав НФА персоне председателя? Тут Абульфаз Алиев не выдержал и почти взмолился: «Лейла ханум, если даже вы поставите меня в угол как метлу, я буду там стоять». Все это восприняли как шутку умудренного жизнью диссидента с девчонкой, не имеющей за душой никакого жизненного опыта, кроме академических коридоров. Но эти слова еще больше насторожили меня. «Оказывается, скромный Абульфаз бей готов пойти на все, лишь бы стать председателем! Не такой он скромный, каким он пытается казаться…»
У меня тоже были аргументы против кандидатуры Абульфаза Алиева. Человек не имел печатных трудов по общественным проблемам, на заседаниях ВИЦ НФА отмалчивался, всем видом намекая на преследования властей, правда, никогда я не думал, что КГБ столь неэффективна. Преследуют, преследуют, но ничего сделать не могут. Может, не те времена, и не тот Комитет? Время показало, что с Комитетом все в порядке…
Первая половина июля прошла в интенсивной подготовке к учредительной конференции. Почему конференция, а не съезд, как того предусматривал Устав? Дело в том, что партийно–советский прессинг на НФА продолжался, не было доступа к средствам массовой информации, запугивания и запреты мешали нормальной работе опорных групп НФА, которые были первичными ячейками организации. Мы все еще размножали проект Программы кустарным способом. Иногда листы, на которых была напечатана Программа, попадала в руки совершенно случайных людей, а порой и просто проходимцев, давая им некие привилегии, как бы мандат от «Центра».
Так закрытость везировского Азербайджана в 1989 году исключила возможность проведения широкой общественной дискуссии по НФА, помешала процессу выявления круга лиц, которые были бы достойны взять на себя высокую и ответственную миссию по реформированию общественных институтов, способствовала выдвижению совершенно никчемных, но амбициозных людей в авангард общественных процессов. Через какое-то время логика борьбы за власть вообще отбросила в сторону идею эволюционного преобразования. Азербайджанское общество разделилось на два яростно противостоящих лагеря, люди пошли друг на друга стеной. С одной стороны стояла стена партийно–хозяйственной номенклатуры, не способной к изменениям, с другой – разъяренная и кипящая масса черни. Инициаторы НФА или отсеялись, или стали щепкой на волнах стихии.
Мне, как одному из ключевых фигур редакционной группы, поручили написать несколько проектов резолюций конференции по самым актуальным и болевым вопросам текущей политической жизни. Естественно, что, как всегда, к этому делу были привлечены все творческие силы ВИЦ НФА. Деятели из «Варлыга» предпочли сосредоточиться на организационной работе. Наше участие в ней ограничилось тем, что Иса, Лейла и я составили список 15-и членов правления, который мы намеревались представить конференции. Круг активистов уже обозначился, все они были включены в список правления. Иса настаивал на кандидатуре Панаха Гусейнова, но я настоял на кандидатуре Наримана Зульфугарова. Иса отступился и не стал настаивать. Как показали последующие события, он решил «пойти другим путем».
В это время деятельность ВИЦ НФА концентрировалась на двух проблемах: организованное участие азербайджанского народа в перестроечных процессах и защита суверенитета и целостности республики. Все документы ВИЦ НФА того времени отражали только эту внешнюю, видимую сторону этой демократической и патриотической деятельности. Вот, например, обращение ВИЦ НФА к участникам митинга в Москве, в Лужниках, проведенного 21-го мая 1989-го года.
«ВИЦ НФА, объединяющий 17 тысяч активистов, координирующий работу сотен опорных групп и несколько районных и городских народных фронтов, и готовящий учредительный съезд НФА, приветствует собравшихся здесь сторонников перестройки и демократии.
Командно–административный режим, полуопасающийся– полустыдящийся мирового общественного мнения и старающийся прикрыть в столице свое безобразное естество, в республиках смело сбрасывает маску приличия и демонстрирует свое диктаторское лицо. Если грабит – то беспощадно, если судит – то бездоказательно, если берет взятку – то даже за «здравствуй», если проводит выборы – то только для своих, если в Москве объявляют о начале перестройки – то на местах ее досрочно и успешно завершают.
В программе НФА поставлена цель - обеспечение политического, экономического и культурного суверенитета Азербайджана в составе СССР. Главное условие сохранения СССР как единого политического целого заключается в успехе перестройки, коренной реформе государственного и экономического строя страны, глубокой демократизации всех сфер нашей жизни. Народный Фронт намерен реально передать землю – крестьянам, фабрики и заводы – рабочим, власть – советам, а советы – народу. Азербайджан покорно отдает свою нефть, газ, руды, хлопок, фрукты и овощи, но взамен бюрократы Центра попрекают его в паразитировании за счет Союза. Наш народ по горло сыт одним из самых низких уровней жизни в стране, одним из самых высоких уровней детской смертности, массовой безработицы, вынужденным покаянием перед теми, кто назначает из Центра негодных руководителей, потом разоблачает их и валит вину за их преступления на народ.
Перестройка в нашей стране встречает ожесточенное сопротивление из-за жадности части верхов и невежества части низов. Для подавления этого сопротивления необходимо большое старание – силой разума и слова. Для интеллигенции настала пора выполнить свой вечный долг просветителя. Но консервативные силы противопоставляют разуму страсти, распространяют ложь против правды, вероломно скрывают от народа слово истины. Эти силы выдают анархию за демократию, шовинизм – за патриотизм, взятку – за политику, насилие – за волю масс, беженцев – за переселенцев, провокацию – за геноцид. Под этой словесной завесой они топчут понятие закона и разума, совести и гуманизма, справедливости и истины.
В Баку и некоторых городах Азербайджана все еще сохраняется особое положение, комендантский час, танки, патрули, обыски в квартирах стали обыденностью в жизни народа. Депутатский корпус Азербайджана сформирован именно в таких, идеальных для бюрократии условиях. В него вошли незабвенные памятники эпох культа, волюнтаризма и застоя. Наряду с общими для всей страны причинами подобного контрнаступления реакции есть еще специфичная для нашей республики причина. Это – антидемократическая деятельность лидеров, идеологов и бойцов армянского националистического движения, прикрывающихся демократической риторикой. Они используют при необходимости взятку и ложь, а где надо – насилие для того, чтобы растоптать суверенитет нашей республики, выдвигать аннексионистские, с точки зрения международного права, требования. Эти их требования, к сожалению, поддерживаются некоторыми организациями и общественными деятелями, декларирующими свою приверженность идеалам демократии.
Нагорный Карабах – полигон для испытания методов удушения демократии. Условия для этого испытания создаются требованиями ревизии границ. Эти требования сеют семена раздора и напряженности в отношениях двух соседних народов, открывают путь к принятию реакционных законов.
Требование восстановления границ и привилегий, якобы принадлежащим народам в полном пертурбаций историческом прошлом, создает возможность усиления реакции в условиях бесконечных распрей народов. Истинная суть пестуемой, оберегаемой и продлеваемой реакцией «проблемы Нагорного Карабаха» в этом и заключается. ВИЦ НФА желает народным депутатам СССР, принимающим участие в митинге, успешной деятельности во благо нашей Родины и ради торжества перестройки». (личный архив автора).
Пока в НФА тон задавало большинство из ВИЦ, в документах Фронта не было даже намека на этническую враждебность. Позиция НФА в связи с проблемой НКАО делала упор на право, что, конечно же, было идеализмом в советских условиях, тем более в переломное время. Вера в советское государство и разум все еще крепко сидела в сознании группы городской интеллигенции, воспитанной в советских традициях. Когда же в НФА верх взяли провинциалы, то этническая ненависть, стихийность и эмоции захлестнули организацию, а вслед за нею и всю страну.
Проблема НКАО несколько раз обсуждалась на ВИЦ НФА и всякий раз инициаторы Фронта готовили тексты заявлений, которые содержали следующие предложения: «1. ВИЦ НФА оценивает движение армянского населения НКАО как сепаратистское, а все действия Армянской ССР – как вмешательство во внутренние дела Азербайджана. 2. ВИЦ НФА считает изменение границ противозаконным. Квалификацию сепаратистского движения в НКАО как национально–освободительного, направленного на самоопределение армян Нагорного Карабаха, ВИЦ НФА считает неприемлемым по причинам уже произошедшего самоопределения армянского народа в Армянской ССР, этнического многообразия населения НКАО и того непреложного факта, что армянское большинство области было сформировано в результате политики российских колониальных властей.
3. ВИЦ НФА оценивает события в НКАО как составную часть инспирированной Россией армянской экспансии на Южном Кавказе.
4. ВИЦ НФА считает организованную депортацию 200 тысяч азербайджанцев из Армении в 1988 году как часть долговременной политики этнической чистки, а не как следствие конфликта в НКАО. ВИЦ требует наказания организаторов и исполнителей этой преступной акции.
5. ВИЦ НФА предупреждает, что в случае непринятия центральными властями СССР мер по защите территориальной целостности и суверенитета Азербайджанской ССР, ВИЦ вынужден будет инициировать в народе вопрос о возвращении республике той части государственных прав и прерогатив, которые были делегированы союзным органам. Для достижения этой цели ВИЦ НФА будет использовать все возможности, предусмотренные Конституцией СССР и международным правом». (Бюллетень НФА №1, личный архив автора).
Текст заявления с подобным содержанием был принят 12 мая 1989 года. Это был период интенсивного организационного становления НФА. Огромную организационную работу по сплочению московских азербайджанцев на базе идей НФА проводила в Москве Арзу Абдуллаева. Первые сильные организации НФА, после Баку, были созданы в Нахчыване и Лянкяране. Вслед за этим – в Евлахе, Гяндже и Шуше. Становление НФА шло при ожесточенном сопротивлении бюрократов, прежде всего партийных органов. Инициаторов НФА на местах преследовали, запугивали, нередко выгоняли с работы. Компартия категорически отказывалась вступать в диалог с народными массами, все еще, по инерции прошлых лет, считая себя поводырем народа. В подобной ситуации надежды инициаторов НФА создать организацию в обстановке легальности и публичных дискуссий оказались призрачными. Закостенелость КПА подталкивала ВИЦ НФА к нелегальщине, к радикализму и аналогичной враждебности. В рядах НФА любого активиста, лояльно относящегося к КПА, сразу же клеймили как предателя. Вещим оказалась угроза Бахтияра Вагабзаде: «Враг НФА – враг азербайджанского народа». КПА занимала откровенно враждебную позицию к НФА, следовательно, фронтист, относящийся лояльно к КПА, считался пособником врага, предателем. Заявления общеполитического, перестроечного и демократического характера, составляемые основателями НФА и зачитываемые из радио «Свобода», или же рассылаемые Лейлой Юнусовой в адрес пока никому в Азербайджане неизвестных «демократов» в Москве, никакого отклика в широких массах не находили. Демократия и перестройка были где-то далеко, а здесь, рядом, продолжала функционировать во всей своей красе застойная Компартия Азербайджана.
Еще весной 1989 года НФА включал во все свои документы тезисы о необходимости предоставления республике статуса самостоятельного хозрасчетного субъекта экономической системы СССР. ВИЦ НФА отвергал попытки союзных министерств держать под своим контролем все ведущие отрасли экономики республики, оставив в местном «хозрасчете» местную, легкую и строительную промышленность, а также сельское хозяйство и переработку сельхозпродукции. Во-первых, ВИЦ НФА, естественно, с подачи своего экономического идеолога Вахида Ахундова, требовал: безусловного суверенитета республики над всеми природными ресурсами; перехода всех предприятий союзного подчинения в подчинение республики; перехода на цены мирового рынка во всех взаимоотношениях – торговле и взаимопоставках – с другими республиками Союза; расчета налоговых выплат республики в союзный бюджет на базе обговоренных нормативов.
ВИЦ НФА декларировал, что эти четыре экономические задачи поставлены перед азербайджанским народом кризисом системы реального социализма, и для выхода из кризиса нужна реализация этих четырех радикальных принципов. «Если Компартия способна реализовать эти реформы, то НФА не нужен, если же Компартия не способна на это, то НФА необходим азербайджанскому народу».
Следует сказать, что проректор Института усовершенствования руководящих кадров при Совете Министров Азербайджанской ССР, доктор экономических наук Вахид Ахундов, человек редкостной скромности и культуры, оказался в азербайджанской экономической науке не только единственным специалистом по макроэкономике, осознавшим всю глубину кризиса советской экономики, предложившим смелый план вывода экономики республики из кризиса при сохранении интеграционных связей со всеми союзными республиками, но и единственным крупным экономистом, нашедшим в себе гражданское мужество предложить свои идеи новаторской общественно-политической силе и поддержать ее.
В конце мая ВИЦ НФА провел совещание активистов НФА с привлечением представителей районных НФА. Совещание мы планировали провести в бывшей немецкой кирхе на улице 28 Апреля. Но милиция воспрепятствовала проведению совещания. Тогда один из активистов ВИЦ НФА, Джанбахыш Умидов, кандидат технических наук, недавно переехавший из Костромы в Баку, предложил провести совещание во дворе своего частного дома на «Кубинке». Этот район Баку, состоящий из трущоб, был известен также как средоточие нелегальной торговли, наркомании, сборищ криминальных элементов. Рассредоточившись, мы отправились по указанному адресу: ул. Гусейна Джавида 65. По дороге милиция задержала Ису Гамбарова, и несколько человек пошли за ним выяснять ситуацию. Постепенно все участники совещания, небольшими группами, начали собираться во дворе Джанбахыша. Времени было в обрез, никто не знал, чего ожидать от властей. Открыли совещание и начали обсуждать текущие дела. Представители районов и предприятий рассказывали о том, как идет формирование опорных групп НФА. Я заметил, что во двор постепенно входят мужчины в гражданской одежде. Чутье подсказало мне, что эти люди из милиции. Я направился к самому представительному из них. «Представьтесь» - потребовал я. Он назвал свое имя и фамилию, а также должность – заместитель начальника отдела по борьбе с проституцией и наркоманией… Я подошел к столу президиума совещания, поднял руку, призвав присутствовавших к тишине, и начал говорить, указывая на милиционеров:
- В то время, как граждане республики собираются для того, чтобы отстоять родную землю, обновить замшелые отжившие формы общественной жизни, сплотиться ради успешной реализации задач перестройки, наша бездарная и предательская власть не находит ничего лучшего, как наслать на нас специалистов по борьбе с наркоманией и проституцией. Интересно, к какой категории руководители республики относят сторонников перестройки, сторонников товарища Горбачева – к наркоманам или проституткам?
При последних словах милиционеры начали панически покидать двор Джанбахыша через узкую калитку. По-моему, кто-то даже сиганул со двора через забор, так он торопился и боялся. Все это нам напомнило сцену из бессмертной музкомедии Узеирбека Гаджибекова «Не та, так эта», когда студенты разогнали толпу линчевателей простыми полицейскими свистками.
Скоро появился Иса, который сообщил, что имел «содержательную» беседу с начальником городского управления милиции Нофалем Керимовым. Через день Джанбахыш рассказал нам, что эта история имела забавное продолжение. Джанбахыш, мягкий и интеллигентный человек, с бородой, русской женой и двумя беленькими девочками–ангелочками, был чужеродным элементом в квартале, жители которого вели счет времени от одного задержания милиции до другого, от одной отсидки в «зоне» до другой. После того, как закончилось совещание, к Джанбахышу с необыкновенными знаками почтения явилась депутация, состоящая из самых известных криминальных авторитетов квартала «Кубинка». «Мы, по незнанию, не понимали, кто ты. Теперь же мы поняли. Для задержания любого из нас приходит группа ментов в три, максимум пять человек. Самым старшим по званию бывает капитан. К тебе же пришли двадцать человек! И еще на улице стояло столько же! А руководил всеми полковник. А после «базара» они все убежали! Так что, извини за наше прежнее отношение к тебе. Теперь, когда мы поняли, кто ты, весь квартал к твоим услугам. Все, что ты скажешь – закон».
Это стало вторым анекдотом, связанным с НФА. А первый анекдотичный случай произошел с Хикметом Гаджизаде. Как-то мы договорились пойти впервые к Беджану Фарзалиеву. Встретились в 9 утра у радиомастерской рядом с Ясамальским рынком, откуда кто-то должен был нас повести к Беджану. Хикмет, как всегда, проспал, когда же добрался до радиомастерской, то никого из нас там уже не застал. Но наблюдательный Хикмет заметил «Жигули» шестой модели и сидящих в ней четверых мужчин, изо всех сил изображающих безразличие. Ситуация для Хикмета была безвыходная, он не знал ни адреса, ни телефона Беджана. Сомневаться в принадлежности «безразличных» мужчин к «наружке» КГБ не приходилось. Хикмет подошел к машине, нагнулся и тепло сказал: «Ребята, проводите меня туда, куда пошли те люди, которые стояли здесь полчаса тому назад». Мужчины рассмеялись и подвезли Хикмета до ворот дома Беджана.
